Растут себе среди карт и гроссбухов.
— Извините ваша милость. Ванна готова.
— О, господи, ну и напугали вы меня, Персиваль. Как вы сюда попали?
— По проходу из кладовой, сэр.
— На будущее, пока я не привыкну к этому месту, прошу подходить ко мне спереди.
— Хорошо, сэр. А теперь, если вы последуете за мной, я проведу вас в ваши покои.
Клементин последовал. Таща за собой шатающегося Элмера в мерцающем свете свечи вверх по лестнице большого зала. Через дверь и далее по длинному коридору. Повернули вправо вверх по лестнице. Через другой зал, минуя двери, плесень на краске, полки, забитые книгами. Через узкий вход и вверх по винтовой каменной лестнице.
— Теперь сюда, сэр, в так называемую гробовую комнату.
— Боже, это гроб.
— Он самый.
— Он пустой?
— Пока да, сэр.
Высокая, покрытая гобеленами кровать. Под сводчатым потолком. Перед зеркалом горят свечи. Над медной ванной посреди комнаты поднимается пар. Элмер делает несколько глотков. Разложен умилительный прикид. Потрепанное кимоно. Мой лиловый смокинг, единственный из моих вещей, который попадает в тон с этим домом. Не то, что мои носки с дырками спереди и на пятках. Конечно, когда придет лето, я одену бандаж и теннисные шорты и запущу пару теннисных мячей с зубчатой стены.
— Прошу, сэр. Вам сразу станет лучше, когда примите горячую ванну и обсохните перед огнем. Для вашего удобства я принес из оранжереи кувшин с водой. Удобен для споласкивания.
— Прекрасно.
— Пустяки. Не стоит. Теперь, даже если против вас восстанет весь мир, вам не о чем беспокоиться. Вот эта цепь и шкив опустят железную дверь, толстую с ваш кулак.
— А она случайно не запрет меня здесь навсегда?
— Ни в коем случае. Упритесь в нее спиной и она через полчаса поднимется.
— Персиваль, вы должно быть очень много знаете из истории замка.
— О, лишь только то, что сам услышал то там, то здесь. Я вырос вдалеке отсюда, по ту сторону гор. А сейчас только и рассказывают о шокирующих скандалах, приписываемых замку в течение веков. Якобы Клементин Три Железы самолично обезглавил шестьдесят предателей вот в этой самой камере. Плаха — там, позади гробовой комнаты. Довольно толстая колода из боярышника. Обхватить ее можно было только обеими руками. Кровищи, наверно, было ужас.
— О, Боже.
— Что случилось?
— Видите ли, Персиваль, мне что-то не по себе. Я имею ввиду, я тут впервые.
— Ну, сегодня вы будете спать, как ребенок. Так, что я хотел вам рассказать? Кровать там.
— Пожалуйста. Не рассказывайте. Может утром. Да и утром я вряд ли захочу это услышать.
— Очень хорошо, сэр.
— Мыло есть?
— Мыло? А, мыло. Теперь еще и мыло. Дайте, подумать. Мыло. Видите ли, сэр, боюсь, что в последнее время им здесь вряд ли много пользовались.
— У вас нет мыла?
— Ну, я бы так не сказал. Дело в том, что между вашей просьбой о мыле и тем фактом, что его у меня под рукой может и не оказаться, возможно пройдет определенный период времени, что причинит неудобство, если только вы, сэр, тут же не убедите себя, что оно вам совсем и не нужно.
— Не понял?
— Извините, сэр. По моему, у главного входа кто-то есть. Внизу во дворе звонит большой колокольчик. Я мигом.
Какое ощущение блаженства души и тела дает вода. Лежу и отмакаю. В комнате для экзекуций. А предок то ни с кем не церемонился. Вот и плаха здесь, как доказательство. Всего лишь два месяца назад я сошел с корабля по трапу на морской трамвайчик, который, преодолевая отлив, доставил меня к городу церковных шпилей и выкрашенных в яркие краски домов вдоль речной набережной. И впервые увидел эту страну. Чуть всплакнул, оглянувшись на черный корпус корабля, на котором познакомился с некоторыми из малочисленных незнакомок. С которыми нас помотало по холодному океану в самой жопе урагана.
— Извините, сэр, там джентльмен в автомобиле хочет с вами поговорить. Я не расслышал его имени, звучит как-то по иностранному. Насчет постоя, сэр. Сказать, что вы заняты?
— Нет. Скажите, чтобы подождал.
— Слушаюсь, сэр.
Бедный Персиваль, раздраженно пыхтя, в легких аж свистит от беготни то вверх, то вниз по лестнице, пытается вложить монокль обратно в глаз. Тот выпадает каждый раз, когда он открывает рот. Придает ему удрученно удивленный вид. Посетитель в замке. В этой обездоленной стране сопротивление нашествию сведено до минимума. С другой стороны всегда приятно размять свои светские мускулы. Почувствуйте его размер. Дамы.
От свечей, горящих на балконе, в большом зале становится еще темней. Клементин в брюках для игры в теннис, лиловом смокинге с аляповатым розовым галстуком и в тапочках для игры в бильярд спускается по мраморным ступенькам. Поскрипывая известковой пылью, нападавшей из недостижимых пустот высоко вверху. За ним неторопливо следует Элмер, по обе стороны его огромного черного носа свисают вперед уши, доходит до нижней ступеньки и тут же, устало простонав, ложится.
Джентельмен с редкими светлыми волосами на куполообразной голове стоит и ничуть не дрожит. На нем рубашка с расстегнутым воротом, короткая желтая безрукавка, на ногах зеленые носки и черные сандалии. Прижав руки по швам, делает глубокий поклон.
— Добрый вечер, уважаемый.
— Добрый вечер.
— Могу ли я сначала осведомиться о вашем здоровье?
— Да. На данный момент все нормально.
— Рад слышать это. Могу ли я прокомментировать великолепие этого дома?
— Ради Бога.
— Явно раннехристианский период с арочной конструкцией из плотно уложенного тесаного камня. Хотя ребристые крестовые своды более позднего периода еще более лучшей работы. Самое интересное, что геометрия ажурной работы с причудливым очарованием арабески не вызывает чувства преуменьшения. Но позвольте. Я — Эрконвальд.
— Здравствуйте.
— Нас четверо. Сегодня мы довольно много проехали на автомобиле. И прошу прощение за мое непрошеное вторжение в ваше уважаемое уединение, но мы были бы премного благодарны за размещение на ночь. Разрешите предложить немного ингаляции. Сухой, самой отборной нежнейшей анаши.
— Спасибо, но только не сейчас.
— Тогда прошу меня извинить.
— Конечно.
— И еще один момент. Хотя орнамент и не вызывает чувства преуменьшения, он почти предполагает, что ажурная работа выполнялась уже в последующий период.
— Г-н Эрконвальд.
— Эрконвальд. Просто Эрконвальд.
— Я только что приехал. Всего лишь несколько часов назад. Фактически, я посмотрел всего две комнаты.
— О, простите. Я побеспокоил и очевидно озадачил вас. Покорно извиняюсь. Искренне. И, конечно, удаляюсь. Еще раз примите мои самые искренние извинения за необдуманное причинение неудобств. И спасибо, что не обругали меня.
— Но я, конечно, могу помочь вам. И возможно даже пустить вас на постой. Пожалуйста. Попросите ваших друзей войти. Если уж не с холода, то из темноты точно.
— Любезный. Как я благодарен. И внимаю вашему учтивому приглашению.
И с этим этот Эрконвальд делает три шага назад. Складывается почти пополам в поклоне и, моментально справившись с огромным дверным замком, уходит в ночь. Персиваль появляется из тени и, сжимая и разжимая свои большие пальцы, в нетерпении всплескивает руки.
— Ваша милость, пока я был занят тем, что укладывал торф в камине, я не мог не услышать вашего разговора. Когда я впервые столкнулся с этим человеком у двери, он мне столько выдал, что, если б я запомнил хоть половину, то наверно стал бы одним из самых образованных людей в нашей округе.
— У нас есть комнаты, Персиваль?
— Есть ли у нас комнаты, сэр? Да мы сможем разместить их всех, вместе с их далекими предками вместе взятыми.
— Я имею ввиду кровати.
— Кровати? Вы сказали кровати?
— Именно.
— И кроватей хватит. Мы смогли бы разместить даже всех тех, что покоятся на каждом из кладбищ в радиусе пятидесяти миль. Это точно.
— Будет достаточно и трех кроватей.
— Очень хорошо, сэр. Вино выберете сами?
— Какое вино?
— Что в погребах, сэр.
— Шутите?
— В таких серьезных делах, сэр, я никогда не шучу. Я рисковал своей жизнью и ногой, чтобы сохранить в целости и сохранности эти сладостные напитки. Мародеры так и шныряли вокруг. Ее милость так любила кларет и портвейн.
Во дворе прозвучал дверной колокольчик. Персиваль, ударив по колену кулаком, направился к двери и внезапно падает на оба колена на пол.
— Не обращайте внимания, сэр. Иногда, вправляя сустав, я промахиваюсь.
Остальную часть расстояния до двери Персиваль проползает. Медленно встает и отряхивает бриджи. Входит Эрконвальд, ведя за собой длинноволосую грудастую девицу в толстом белом свитере и оранжевом платье. За ними следуют двое мужчин, которые несут фонари, один с усами, другой с худым лицом под шапкой всклоченных густых волос. Оба одеты в спортивные пальто с кожаными заплатами, серые фланелевые брюки и черные туфли конторских служащих. В тусклом свете Эрконвальд просящим жестом медленно поднимает левую руку.
— О, любезный. Вы так милосердны. Роза, разреши представить тебе, о, к несчастью я не знаю вашего имени.
— Клейтон Клементин.
— А это Роза. Из Ратгара. Слева от меня мои коллеги, Франц Децибел Пикл и Джордж Путлог Рулет.
— Здравствуйте.
— Взаимно.
— Очарован.
— Любезный, боюсь, что мы вам навязались. Вы слишком мягки, чтобы сказать что-либо огорчительное незнакомцам. Нам не следует злоупотреблять вашим добрым характером. Мы явились без всяких подарков и сладостей. Вам стоит только кивнуть головой и мы тут же отбудем, забирая с собой на память моменты общения с вами.
— Отбудем. Черта с два.
— О, Роза. Не спорь.
— Что значит не спорь. Просидеть весь день зажатой на заднем сиденье вот этого автомобиля. Мне есть хочется.
Клементин, нервно дернув себя за галстук, облизывает губы. Роза одновременно улыбается в одну сторону и оскаливается в другую. Что довольно нелегко. Она в туфлях на высоких шпильках. Мощные ноги. Толстые губы и хриплый голос. И определенно решительная. Умеет управлять своими спутниками. Которые оказываются довольно слабохарактерными джентльменами.
— Позвольте предложить вам быть моими гостями. Обед скоро подадут. Персиваль проведет вас в ваши комнаты.
— О, мы перед вами в долгу.
Процессия поднимается по лестнице. Перешагивая через разлегшегося внизу Элмера. Персиваль со свечкой в руке тащит футляр с виолончелью, за ним следует Эрконваль с валторной в руках. Группу замыкают компаньоны с фонарем, последний из которых, Франц, останавливается, чтобы поскрести ногтем большого пальца каменную кладку. Поворачивается и видит, что снизу смотрю я, кивает головой, быстро улыбается и поднимается по лестнице дальше.
В библиотеке жарко рдеет в камине торф. Пыль осела и к старому спертому воздуху примешался запах моря. Гремя ключами, вошел с амбарной книгой Персиваль с каплями пота на лбу. Я закрыл большой гроссбух, который обнаружил в нижнем ящике. В нем перечень слуг. Четыре каменных особняка. Шестнадцать садовников. Три лодочника. Капитан яхты, восемь матросов, три механика. И на одной старой странице два тюремщика.
— Они прекрасно устроились, сэр. С видом на залив. Мадам предпочла устроиться чуть на отшибе. И выбрала северо-восточную башню. Можно подумать, что она готовится к войне. Выскочила на стену прямо босиком.
— Персиваль, вот здесь указан капитан яхты. Что это все значит?
— Так в лодочном ангаре на приколе стоит корабль, сэр.
— Корабль?
— Ну, лодкой его не назовешь. На нем есть собственный лифт, чтобы доставлять вас на ту или палубу. Огромное судно. В молодости я часто видел как на нем летом выходили в море гости, махая руками замку, а со стен в ответ палили пушки. То были великие дни, сэр. Все эти годы он простоял на приколе. А теперь, я не хочу что-либо комментировать, сэр. Но леди и джентльмен. Еще раз повторюсь, без комментариев, так как это не мое дело. Но один из них, тот что с копной волос. Да и музыкальный футляр, который я нес. Повторяю, я не хочу что-либо комментировать. Но на нем была надпись типа не открывать, ядовитые рептилии. Считаю, я должен доложить вам об этом, сэр.
— Боже милостивый.
— Все бы ничего, но кому захочется выплясывать танец смерти где-нибудь на бастионе, убегая от этих тварей.
Персиваль идет вперед через скрытую дверь в панельной обшивке библиотеки. В конце узкого холла перед тем, как спускаться по круговой лестнице вниз, Персиваль снимает со стены позолоченный канделябр. Который стоит целое состояние. Оценю его позже. Будет время, надо внимательно посмотреть клеймо и контур. И вес прикинуть.
Пять свечей мерцают в сыром промозглом воздухе. Под сводчатыми каменными потолками. Проходим дверь с кучей золы рядом. Другая завалена поленьями. Комнаты полные свинцовых раковин. И выходим на перекресток. Туннелей. Из одного доносятся бульканье воды и звуки моря. Прямо впереди, над каменными плитами. От которых несет холодом. Сквозь пару носок из овечьей шерсти и туфли для бильярда, которые, как мне сказали, когда я их покупал, водонепроницаемы и сделаны из корня верескового дерева. Персиваль останавливается. В стене выполнена надгробная плита с выбитыми на ней черепом и скрещенными костями под гербом, на котором изображены поднятая человеческая рука между оленем и львом, стоящим на задних лапах.
— Отлив, сэр. Но временами здесь стоит такой рев, что лопаются барабанные перепонки. А то, что это дверь и не догадаешься, не так ли? Это вход в винные погреба. В прежние времена тут были катакомбы. Быстро сюда не попадешь. Местный гранит в девять дюймов толщиной. Но сейчас, мы покачаем его как ребенка, туда, сюда и вот тут толкнем.
Огромная плита откатывается, открывая дубовую дверь. Я держу амбарную книгу и канделябр. Вес последнего умиляет. Персиваль открывает дверь тремя ключами. Внутри установленные друг на друга клети. Воздух неподвижный и затхлый. Оазис бутылок из темного стекла, аккуратно уложенных в солому. Ярд за ярдом. Ярус над ярусом кларета, шампанского, бургундского, разлитого в магнумы, иеровоамы, реовоамы и мафусаилы. А дальше разные сорта портвейна, бренди, рома, не говоря уже о мадере и мозеле в бутылках из светлого зеленого стекла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38