Впервые в истории мореходной практики лоцман подъехал к борту корабля на лошади, запряженной в сани.
Вдали виднелся Кронштадт. Там уже заметили приближение ледокола. Быстро разнеслась по городу волнующая весть. Люди массами стали стекаться на набережную. Обыкновенно при заходе в гавань большого парохода ему помогают несколько буксиров. «Ермаку» приходилось действовать вполне самостоятельно, притом в совсем не изученных еще условиях. Никто не знал, насколько крепок лед вблизи берега, как станет он ломаться, возможно ли по льду подать конец на берег, не будет ли зажат ледокол в воротах при входе в гавань и т. д. Возможны были всякие неожиданности.
Встреча ледокола началась гораздо раньше, чем предполагал Макаров. Лишь только «Ермак» прошел Толбухинский маяк, расположенный невдалеке от Кронштадта, к ледоколу подбежали на лыжах солдаты и приветствовали его криками «ура». Еще более был удивлен Макаров, когда увидел, что навстречу «Ермаку» двигались по льду толпы народа, причем многие ехали на лошадях и даже на велосипедах. Люди торопились взглянуть на корабль, который смело и уверенно прокладывал себе дорогу во льдах.
Пришлось уменьшить ход, чтобы людям, окружившим корабль, не нужно было бежать. «Ермак» ломал лед с глухим треском, легко, без малейшего усилия. Его могучий нос мягко, как в масло, врезался в лед и подбирал его под корпус, не производя вокруг трещин. За кормой извивался неширокий водный канал, заполненный разбитыми кусками льда. Толпа все росла. Всем хотелось рассмотреть самого творца «Ермака», стоявшего на верхнем мостике и отдававшего приказания. А Макаров в эту торжественную минуту больше всего опасался, как бы не произошло беды: а что, если лед не выдержит тысячной толпы и обломится. Но все обошлось благополучно. Подходя к Купеческим воротам, «Ермак» стал салютовать. Белые клубы порохового дыма вылетали то с правого, то с левого его борта. С расположенного на краю Купеческой гавани форта грянуло «ура». С «Ермака» отвечали тем же. С броненосца «Пересвет», стоявшего на швартовах у стоянки, доносились звуки духового оркестра, исполнявшего марш. Кронштадтская газета «Котлин» на следующий день поместила статью своего корреспондента. «…Все единодушно приветствовали новый блестящий подвиг человеческого ума и энергии, — писал корреспондент. — В каждом из присутствующих невольно поднималось чувство гордости за нас, русских, что из нашей среды нашлись люди, не только способные делать теоретические выводы, но на деле доказывать и подтверждать идеи, открывающие новые горизонты… „Ермак“ уже не мечта, а совершившийся факт. Зрелище, увиденное нами вчера, было поистине грандиозное, о котором на всю жизнь сохранятся воспоминания».
Создатель «Ермака» получил множество приветственных телеграмм из различных городов России. Д. И. Менделеев так приветствовал его: «Лед, запирающий Петербург, Вы победили, поздравляю. Жду такого же успеха в полярных льдах. Профессор Менделеев».
Недолго отдыхал «Ермак» в Кронштадте. Вскоре же потребовалась его помощь, и притом самая неотложная. Около Ревеля затерло льдами одиннадцать пароходов. Вышедший к ним на помощь ревельский ледокол «Штадт Ревель» был также затерт. Пароходы и люди находились в серьезной опасности. «Ермаку» было поручено спасать пароходы. Когда ледокол приблизился к ним, стало ясно, что подойти прямым курсом невозможно, а потому Макаров решил разбить весь лед, который отделял пароходы от свободной воды. Для этого ледокол стал взламывать огромные глыбы льда, описывая вокруг каравана постепенно сужавшиеся круги. Маневр удался: когда «Ермак» закончил четвертый обход, лед разошелся, и пароходы вышли на свободную воду. «Это была очень красивая картина, и вся операция продолжалась полчаса», — с удовлетворением замечает Макаров. Утром следующего дня «Ермак» входил в Ревельскую гавань, за ним в кильватер тянулись двенадцать пароходов. Эффект, произведенный в городе этой операцией, был очень велик. Многолюдная толпа, высыпавшая на набережную, приветствовала возвращение каравана. Благодарностям со стороны городских властей не было конца. На «Ермак» явились депутации с подарками, произносились речи, устраивались банкеты. На одном из банкетов, устроенном в честь «Ермака», городской голова Ревеля Эрбе, благодаря за оказанную помощь, заметил, что в истории мореплавания имя Макарова будет записано золотыми буквами.
«Действия ледокола „Ермак“ под Ревелем, — отмечал Макаров, — были тогда новинкой для публики, и из Ревеля ежедневно телеграфное агентство посылало известия во все концы России о работе ледокола. Мне потом передавали люди, никогда меня не знавшие, что они в это время в газетах прежде всего искали новостей об „Ермаке“ и чувствовали себя разочарованными, если известий было мало или они были недостаточно полны».
«Ермак» действительно в это время был самой интересной новостью. В достопамятный ревельский поход «Ермак» освободил в общей сложности двадцать девять пароходов. Это первое серьезное испытание ледокола принесло ему огромную популярность не только в России, но и за границей.
Население Петербурга выражало все более настойчивое желание познакомиться с ледоколом. Когда после ревельского похода Макаров прибыл в Кронштадт, решено было, что «Ермак» придет в Петербург.
Проход через морской канал представлял для «Ермака» нелегкую задачу. Войти в канал трудно было потому, что многие вехи, обозначающие фарватер, оказались сорванными льдом. Риск был большой. Лоцман посоветовал Макарову наиболее узкую, опасную часть фарватера пройти полным ходом. Это удалось.
Уже вечерело, когда «Ермак» плавно подходил к Николаевскому мосту. Освещенный лучами заходящего зимнего солнца, могучий корпус ледокола выглядел величественно. За «Ермаком» следовали четыре портовых парохода.
Восторг, с которым встречала «Ермака» в Петербурге многотысячная толпа, собравшаяся на набережных Невы, был необычаен. Всех охватило чувство гордости за русского моряка, сумевшего создать такой корабль, которому, как всем тогда казалось, не страшны никакие льды.
Тысячи людей побывали на ледоколе за время его стоянки на Неве. Никому не отказывали. Газеты были полны сообщениями и статьями о ледоколе и его создателе. Однако зачастую эти сообщения были преувеличенными, статьи неосновательными, а предположения о возможностях «Ермака», высказываемые в статьях, — фантастическими. Многим казалось, что при наличии такого мощного ледокола проблема полярного мореплавания разрешается просто, что открывается блестящая перспектива достигнуть Северного полюса, освоить путь через полюс во Владивосток, проложить морскую трассу вдоль сибирских берегов и выйти в Тихий океан и т. д.
Последствия подобных преувеличенных надежд сказались очень скоро. Стоило «Ермаку» во время пробных плаваний в Арктику потерпеть первую неудачу, как отношение к Макарову и «Ермаку» резко изменилось как в печати, так и в правительственных кругах.
Когда Макаров понял, что от него ждут каких-то сверхъестественных подвигов, он выступил со статьей, в которой разъяснил, что пути через Арктику еще не изведаны, арктические льды не изучены и никто никогда не испытывал прочность полярного льда в высоких широтах. Поэтому, не задаваясь грандиозными планами, необходимо предварительно испытать «Ермака» в борьбе с тяжелыми арктическими льдами где-нибудь в районе Шпицбергена, на пути в Сибирь, во льдах Карского моря. Научную сторону экспедиции необходимо обставить возможно тщательнее, чтобы ученые различных специальностей могли во время плавания производить необходимые наблюдения. Макаров полагал также, что «Ермаку» следует идти в северные широты с расчетом, чтобы в течение одного навигационного периода вернуться назад тем же путем. Что же касается плавания Северным морским путем в Тихий океан, то Макаров считал, что один ледокол не сможет оправиться с этой задачей и что придется построить второй подобный корабль.
Заявление Макарова подействовало на многих, как холодный душ.
Как бы то ни было, предстояло испытать качества ледокола во льдах Ледовитого океана. План похода был такой: в середине мая, когда Балтийское море освободится от льдов, «Ермак» идет в Ньюкасл, где остается дней на десять. Здесь ледокол осматривают и готовят к полярному плаванию. В начале июня «Ермак» прибывает в Екатерининскую гавань в Кольском заливе и оттуда через Карское море идет на Енисей в сопровождении небольшого парохода финляндского пароходного общества, который должен обследовать мелководные места в устье Енисея. Закончив работу в Карском море, «Ермак» возвращается на Мурман, забирает полный груз угля и отправляется во льды на запад от Шпицбергена.
Когда проект был утвержден, Макаров начал готовиться к походу. Морское министерство взяло на себя обеспечение экспедиции продовольствием и дало на ледокол второй паровой катер. Одежду, охотничьи принадлежности, ледовые шлюпки, киносъемочный аппарат и многое другое пришлось купить на средства членов экспедиции. После этого Макаров принялся за организацию научной части экспедиции. Д. И. Менделеев, весьма сочувственно относившийся как лично к Макарову, так и к его идее использования ледокола, обещал помочь экспедиции в подборе научных работников и приобретении необходимых приборов.
Собираясь в поход, Макаров, как человек предусмотрительный, готовился ко всякого рода трудностям, почти неизбежным в новом, большом и никем еще не изведанном деле. Но никто и слышать не хотел о тех трудностях, которые могут встать перед «Ермаком» и его командиром. «Им и море по колено», — недовольно замечал по этому поводу Макаров. В газетах вдруг появилось сообщение, что ввиду отправления «Ермака» прямым рейсом во Владивосток письма на Дальний Восток следует адресовать на «Ермак». Он-де быстрее их доставит по назначению. И письма стали поступать прямо на ледокол сотнями. Макаров вынужден был выступить с опровержением и разъяснить, что никакого плавания во Владивосток «Ермак» совершать не собирается.
Опасаясь новых недоразумений, Макаров решил поскорее отправиться в море. О своем выходе он сообщил всего лишь нескольким друзьям и знакомым.
Без всяких торжественных проводов «Ермак» 8 мая 1899 года вышел в далекое и трудное плавание.
В Ньюкасле техники завода Армстронга, тщательно осмотрев ледокол, сделали кое-какие исправления в корпусе корабля. Машины оказались в полной исправности. В Тромсе136 ледокол прибыл 3 июня. Его ожидал здесь известный ученый геолог Э. В. Толль137, приглашенный Макаровым для участия в плавании, и лоцман Ольсен, нанятый русской шпицбергенской градусной экспедицией для проводки «Ермака» на Шпицберген. Дело в том, что Макаров обещал оказать этой экспедиции помощь в проводке ее судов через шпицбергенский Стуре-фиорд. Однако к условленному сроку суда экспедиции не прибыли в Тромсе, а Макарову был дорог каждый день. К тому же лоцман Ольсен, хорошо знакомый со шпицбергенскими фиордами, сообщил Макарову, что для такого крупного корабля, как «Ермак», плавание в Стуре-фиорде представляет большую опасность, так как дно имеет там шхерный характер и неровные глубины. Макаров не смог поэтому оказать обещанной помощи академику Чернышеву138, возглавлявшему шпицбергенскую градусную экспедицию. «Мне было крайне тяжело отказаться от содействия шпицбергенской экспедиции, — замечает Макаров, — но я не считал себя вправе рисковать „Ермаком“. Мой отказ вызвал целую бурю несправедливых негодований, и в газетах появились заметки, которых нельзя было ожидать от ученых людей».
4 июня «Ермак» вышел из Тромсе на Шпицберген. Свежий ветер развел крупную волну, но корабль держался превосходно. Три дня шли, не встречая льда. Лишь в ночь на 8 июня на широте 78 o 00' и долготе 9 o 52' появились первые льдины.
Предстояла серьезная схватка с полярным льдом. Все на корабле, и прежде всего сам Макаров, находились в приподнятом настроении, как перед сражением.
Почти всю ночь из адмиральской каюты раздавались гулкие равномерные шаги. Макаров волновался. Да и трудно было оставаться спокойным, когда назавтра «Ермаку» предстояло держать экзамен, от результатов которого зависело все его будущее.
В 5 часов утра Васильев постучался в каюту адмирала и доложил, что впереди показались сплошные льды. Макаров быстро вышел наверх и приказал поднять пары во всех котлах. Были изморозь и туман, дул умеренный ветер с юга и разводил порядочную зыбь. Сквозь клочья расползавшегося тумана кое-где просвечивали мощные льдины, о которые разбивался прибой.
После недолгих колебаний Макаров приказал полным ходом идти вперед.
Неожиданный сильный удар заставил многих упасть. Слегка покачиваясь, ледокол вполз на льдину, с оглушительным треском проломил ее и пошел дальше, ломая ледяную кору. Льды послушно раздвигались и пропускали «Ермака». Три могучих винта подгребали куски льда и пенили воду.
Лицо адмирала преобразилось до неузнаваемости. И тени суровости не было на нем теперь. Он поглаживал свою бороду и русые большие усы, глаза его, казалось, ласково улыбались.
— Так… так, Ермаша, так, родной! — вполголоса говорил он. — Наддай еще маленько… вот так… Не выдай!
В своем дневнике Макаров потом записал: «Первое впечатление было самое благоприятное: льды раздвигались и легко пропускали своего гостя!»
Так произошла первая встреча «Ермака» с полярными льдами.
Собравшиеся на палубе моряки с восхищением наблюдали поразительную по грандиозности и красоте картину. Мощный лед ярко-синего цвета с оглушительным треском разламывался от ударов ледокола, медленно продвигавшегося вперед, на огромные глыбы. Обмер одной из них показал, что толщина льда превосходила четыре метра.
От ударов о лед корабль вздрагивал, корпус его трясся, как в лихорадке. Это начинало несколько беспокоить адмирала. К тому же передний винт действовал как бы толчками и часто останавливался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50