Что касается В. Ирвинга, то действительно некоторые его новеллы из сборника «Рассказы путешест­венника» повлияли на Стивенсона, особенно те, что вошли в раздел «Кладоискатели». Во всех новеллах этой части сборника речь идет о сокровищах капи­тана Кидда. Одна из них так и называется – «Пират Кидд», где говорится о захороненном кладе.
В другой – «Уолферт Веббер, или Золотые сны» – рассказывается о реальном историческом персонаже, который, наслушавшись сказок бывшего пирата Пичи Проу о золоте Кидда, решил отпра­виться на его поиски.
В этом смысле легенда о поисках сокровищ ка­питана Кидда направила фантазию Стивенсона на создание романа о зарытых на острове миллионах, как направила она воображение Эдгара По, автора новеллы «Золотой жук», использовавшего в ней «множество смутных преданий о кладах, зарытых Киддом и его сообщниками где-то на Атлантичес­ком побережье».
Долговязый Джон
Имя капитана Кидда вводит читателя в подлин­ную атмосферу пиратских подвигов и зарытых на острове таинственных сокровищ. Точно так же, как и рассказы Джона Сильвера – сподвижника Флинта – и других действительно существовавших джен­тльменов удачи привносят в повествование особую достоверность. Иными словами, историко-бытовому и географическому фону Стивенсон придавал не­малое значение, стремясь свой вымысел представить в виде подлинного события.
Какие же другие факты стоят за страницами книги Стивенсона? Что помогало ему сделать вымы­сел правдоподобным, укоренив его в реальности?
Помимо книг о пиратах, Стивенсон проявлял ин­терес к жизни знаменитых английских флотоводцев. Незадолго до того, как приступить к своему роману, он написал довольно большой очерк «Английские адмиралы», который был опубликован в 1878 году в журнале «Корнхилл мэгэзин», а спустя три года, в апреле 1881 года, частично в «Вирджинибус пьюериск».
В этом очерке речь шла о таких «морских львах», как Дрейк, Рук, Босковен, Родни. Упоминает Сти­венсон и адмирала Эдварда Хоука. Того самого «бессмертного Хоука», под началом которого якобы слу­жил одноногий Джон Сильвер – едва ли не самый колоритный и яркий из всех персонажей «Острова сокровищ».
По его словам, он лишился ноги в 1747 году в битве, которую выиграл Хоук. В этом же сражении другой пират, Пью, «потерял свои иллюминаторы», то есть глаза. Однако, как выясняется, все это сплошная неправда. Свои увечья и Долговязый Джон Сильвер, и Пью получили, совершая иные «подвиги», занимаясь разбойничьим промыслом под черным флагом знаменитых капитанов Флинта, Ингленда и Робертса.
Кстати сказать, имена пиратов, которые действу­ют в романе Стивенсона, в большинстве своем под­линные, они принадлежали реальным лицам. Так, второй боцман на «Эспаньоле» Израэль Хэндс в свое время был штурманом у пирата Черная Борода и участвовал в бунте против капитана, получив при этом ранение. Томас Тью или Дью, английский пират, превратился в Пью, который погиб у тракти­ра «Адмирал Бенбоу», был вызван к жизни и снова умер в пьесе «Адмирал Гвинеи», написанной У. Хенли, другом Стивенсона. Столь же реален и Дарби Макгроу, которого призывает голос «синерожего пьяницы» Флинта, – матрос, на чьих руках он умер, опившись рома.
Небезынтересно и такое совпадение: свою руко­пись Стивенсон вначале подписал «Джордж Норт» – именем подлинного капитана пиратов. На­чинал свою карьеру этот флибустьер корабельным коком на капере, потом был, как и Джон Сильвер, квартирмейстером, а затем уже главарем разбойни­ков. Когда его судно на пути к Мадагаскару пере­вернулось, погибли все, кроме него и негритянки, которую он спас, позже женившись на ней (жену-негритянку имел и Джон Сильвер). Впрочем, воз­можно, имя «Джордж Норт» под рукописью Стивен­сона – это всего лишь намек на его северное, шот­ландское происхождение.
Рассказывая историю своего попугая по кличке Капитан Флинт, Джон Сильвер, в сущности, пере­сказывает свою биографию: плавал с прославлен­ным Инглендом, бывал на Мадагаскаре, у Малабарского берега Индии, в Суринаме, бороздил воды «Испанского моря», высаживался на Провиденсе, в Пуэрто-Белло. Наконец, разбойничал в компании Флинта – самого кровожадного из пиратов.
Его корабль «Морж», говорит Долговязый Джон, был насквозь пропитан кровью, а золота на нем было столько, что он чуть не пошел ко дну. Почему Флинту так долго везло в пиратском промысле? По­тому что он ни при каких обстоятельствах не менял на­звания своего «Моржа». В этом, по мнению Долго­вязого Джона, главный залог успеха. Этому правилу твердо следовал и Ингленд, плававший на «Кассанд­ре».
Тот, кто изменял поверью, рано или поздно ста­новился добычей рыб. Именно поэтому погибли, как считал суеверный Джон Сильвер, Бартоломью Робертс и его люди (очерк о нем есть в этой книге). Долгое время этот, как его прозвали Благочестивый пират, отличался привычкой переименовывать свои корабли: «Жемчуг» в «Королевский Джемс», «Веселое Рожде­ство» в «Фантазию», «Питербороу» в «Победу».
В ожесточенном сражении с английским фрега­том, настигшим судно Робертса, пираты потерпели поражение. Не спасли их ни храбрость, с которой они сражались, ни мужество командира. Робертс был сражен осколком ядра, большинство его соратников попали в плен. Их всех до единого повесили на мысе Кост-Касл, на Золотом Береге.
Среди казненных оказался и ученый – хирург, который ампутировал ногу Джону Сильверу. (Не тот ли это второй доктор, о котором автор сообщал У. Хенли в письме, написанном в первые дни рабо­ты над рукописью? Видимо, этот второй доктор по первоначальному замыслу должен был бы играть в романе более заметную роль).
Правда, Стивенсон не назвал имени этого хирур­га, который «учился в колледже и знал всю латынь наизусть», но известно, что это был Питер Скадемор из Бристоля. Он плавал на судне «Мерси» и был за­хвачен Робертсом.
Обычно, попав в плен, доктор – личность необ­ходимая и уважаемая пиратами – не подписывал с ними никакого договора об оказании им помощи.
Доктор, отказавшийся подписать договор с пи­ратами, оставлял себе возможность избежать висе­лицы. Считалось, что помощь, которую он оказывал преступникам, – это его долг, так сказать, дело профессиональной этики. Собственно, так и посту­пает в романе Ливси, заявляя Джону Сильверу, что как доктор он должен лечить раненых мятежников, несмотря на то что его жизнь подвергается опаснос­ти.
Что касается Питера Скадемора, то он не только не отказался подписать договор с пиратами, но и хвастался тем, что первым из своих коллег пошел на это. В своем письме к судьям он, однако, пытался оправдаться, объясняя, что перешел к пиратам с целью образумить разбойников, и отнюдь «не желая быть повешенным и сушиться на солнышке». Слова эти повторяет и одноногий Джон Сильвер в конце своего рассказа о судьбе ученого-хирурга.
Откуда Стивенсон мог узнать о примкнувшем к пиратам враче Питере Скадеморе? Да все из той же книги Ч. Джонсона, где приводится его история. Естественно, возникает вопрос: а не отсюда ли перешел к Стивенсону и сам одноногий Джон Сильвер?
Исследователь творчества писателя Гарольд Ф. Уотсон не сомневается в этом. Он напоминает, что Джонсон в своем сочинении рассказывает о многих пиратах с одной ногой. В том числе о Джемсе Скирме, получившем увечье в последнем сражении Робертса (и отказавшемся покинуть судно, когда уже не осталось никаких шансов на победу), о голландце Корнелио и французе Жамба де Буа – оба по про­звищу Деревянная Нога – или о Джоне Уолдоне, также лишившемся ноги в бою. Стоит напомнить, что и адмирал Бенбоу, именем которого назван трактир, где начинается действие романа, был одно­ногим моряком.
Наконец, у Долговязого Джона имелся еще один прототип. На него указал сам автор. В письме, дати­рованном маем 1883 года, Стивенсон писал: «Я дол­жен признаться. На меня такое впечатление произ­вели ваша сила и уверенность, что именно они по­родили Джона Сильвера в «Острове сокровищ». «Конечно, – продолжал писатель, – он не обладает всеми теми достоинствами, которыми обладаете вы, но сама идея покалеченного человека была взята це­ликом у вас».
Кому было адресовано это письмо? Самому близ­кому другу писателя, одноногому Уолтеру Хенли, рыжебородому весельчаку и балагуру.
Не так просто было автору решиться вывести своего приятеля в образе опасного авантюриста. Ко­нечно, это могло доставить несколько забавных минут: отнять у своего друга, которого очень любил и уважал, его утонченность и все достоинства, не оставив ничего, кроме силы, храбрости, сметливости и неистребимой общительности.
Однако можно ли, продолжал спрашивать самого себя Стивенсон, ввести хорошо знакомого ему чело­века в книгу? Но подобного рода «психологическая хирургия», по его словам, – весьма распространен­ный способ «создания образа». И автор «Острова со­кровищ» не избежал искушения применить этот способ. Благодаря этой «слабости» писателя и по­явился на свет Долговязый Джон – самый сильный и сложный характер в книге.
Пинос или Рум
…Который день «Эспаньола» продолжала на всех парусах и при попутном ветре свое плавание.
…снасти были новы, и ткань крепка была,
и шхуна, как живая, навстречу ветру шла…
Стивенсон писал по выработанной привычке, лежа в постели, и, едва поднявшись с нее, продолжал писать, несмотря на вечное недомогание, страдая от кашля, когда голова кружилась от слабости. Это походило на поединок и на подвиг – творчеством преодоле­вать недуг. Тем горше было думать, что и в этот раз его ждет поражение и что новую книгу опять не за­метят. Неужто череда неудач так и будет преследо­вать его, ставшего уже главой семейства, успевшего лишиться здоровья, но не умеющего заработать и двухсот фунтов в год?
Эти горькие раздумья отражаются на фотогра­фии, сделанной Ллойдом. Писатель сидит за рабочим столом, плечи укрыты старым шотландским пледом – в доме сыро и зябко. На минуту, оторвав перо от листа бумаги, Стивенсон задумался. Может быть, он думает вовсе не о своей писательской судь­бе, а о лодочных прогулках в открытом море, о пла­вании на яхте в океане, о походах под парусами по бурному Ирландскому морю. В голубой дымке он видит очертания холмов солнечной Калифорнии, где не так давно побывал, золотистые, стройные, как свечи, сосны, буйную тропическую зелень и ро­зовые лагуны. Он любил странствовать и считал, что путешествия – один из величайших соблазнов мира. Увы, чаще ему приходилось совершать их в своем воображении.
Вот и сейчас вместе со своими героями он плы­вет к далекому острову, на котором, собственно, ни­когда и не был. Впрочем, так ли это? Верно ли, что и сам остров и его природа – лишь плод фантазии писателя?
Если говорить о ландшафте Острова сокровищ, то нетрудно заметить у него общее с калифорний­скими пейзажами. По крайней мере, такое сходство находит мисс Анна Р. Исслер. Она провела на этот счет целое исследование и пришла к выводу, что Стивенсон использовал знакомый ему пейзаж Кали­форнии при описании природы своего острова, при­внеся тем самым на страницы вымысла личные впе­чатления, накопленные во время скитаний. А сам остров? Существовал ли его географический прото­тип?
Когда автор в «доме покойной мисс Макгрегор» читал главы своей повести об отважных путешественниках и свирепых пиратах, направившихся в по­исках клада к неизвестной земле, вряд ли он точно мог определить координаты Острова сокровищ. Возможно, поэтому мы знаем об острове все, кроме его точного географического положения.
«Указывать, где лежит этот остров, – говорит Джим, от имени которого ведется рассказ, – в на­стоящее время еще невозможно, так как и теперь там хранятся сокровища, которые мы не вывезли оттуда». Эти слова как бы объясняли отсутствие точ­ного адреса, но отнюдь не убавили охоты некоторых особенно доверчивых читателей отыскать «засекре­ченный» писателем остров.
По описанию это тропический оазис среди бушу­ющих волн. Но где именно? В каком месте находил­ся экзотический остров – мечта старого морского волка Билли Бонса, одноногого Джона Сильвера, отважного Джима Хокинса и благородного доктора Ливси? Книга ответа на это не дает.
Однако, как утверждает молва, Стивенсон изо­бразил вполне реальную землю. Писатель якобы имел в виду небольшой остров Пинос. Расположен­ный южнее Кубы, он был открыт Колумбом в 1494 году в числе других клочков земли, разбросанных по Карибскому морю. Здешние острова с тех давних времен служили прибежищем пиратов: Тортуга, Санта-Каталина (Провиденс), Ямайка, Эспаньола (Гаити), Невис.
Не последнее место в числе этих опорных пират­ских баз занимал и Пинос. В его удобной и скрытой гавани можно было спокойно подлатать судно, зале­чить раны, полученные в абордажных схватках, запастись пресной водой и мясом одичавших коз и свиней. Тут же, вдали от посторонних глаз, обычно делили добычу. И нетрудно представить, что часть награбленных ценностей оседала в укромных угол­ках острова.
Отсюда чернознаменные корабли выходили на охоту за галиона ми испанского «золотого флота», перевозившего в Ев­ропу золото и серебро Америки. Флаг с изображе­нием черепа и костей господствовал на морских путях, пересекающих Карибское море, наводил ужас на торговых моряков, заставлял трепетать пассажи­ров.
Словно хищники, покинувшие свое логово, лег­кие и быстрые одномачтовые барки и двухмачтовые бригантины и корветы пиратов преследовали неповоротливые и тихоходные громадины галионов. Сто­ило одной из таких посудин с командой до четырех­сот человек отбиться от флотилии, как, казалось, неуязвимый для пушечных ядер корабль (их строили из очень прочного филиппинского тика и дерева молаве) легко доставался пиратам.
Трудно было противостоять отчаянным головоре­зам, идущим на абордаж. Добыча оправдывала такой риск. Не тогда ли и выучился попугай Джона Сильвера кричать «Пиастры! Пиастры!», когда на его гла­зах пиратам сразу достались, шутка сказать, триста пятьдесят тысяч золотых монет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42