Итак, делаем вывод: гамен Ч существо, которое забавляется, потому что оно
несчастно.

Глава десятая.
Ессе paris, ессе homo
Се Париж, се человек (лат.)


А теперь сделаем еще один вывод: парижский гамен является ныне тем же, чем
был некогда римский graeculus
Грек (презрительно) (лат.)
. Это народ-дитя с морщинами старого мира на челе.
Гамен Ч краса нации и вместе с тем Ч ее недуг. Недуг, который нужно лечит
ь. Но чем? Учением.
Учение оздоровляет.
Учение просвещает.
Источником всего благородного в сфере социальных отношений является н
аука, литература, искусство, образование. Воспитывайте же, воспитывайте
людей! Дайте им свет знаний, чтобы они могли согревать вас! Рано или поздно
великий вопрос всеобщего обучения завоюет признание непреложной исти
ны, и тогда тем, кто будет стоять у власти, придется под давлением французс
кой передовой мысли решать, на ком остановить выбор: на истинном сыне Фра
нции или на гамене Парижа; на ярком пламени, зажженном лучами просвещени
я, или на болотном огоньке, мерцающем во мраке невежества.
Гамен Ч олицетворение Парижа, а Париж Ч олицетворение мира.
Ибо Париж всеобъемлющ. Париж Ч мозг человечества. Этот изумительный гор
од представляет собою изображение в миниатюре всех отживших и всех суще
ствующих нравов. Глядя на Париж, кажется, что видишь изнанку всеобщей ист
ории человечества, а в разрывах Ч небо и звезды. У Парижа есть свой Капито
лий Ч городская ратуша, свой Парфенон Ч Собор Парижской Богоматери, св
ой Авентинский холм Ч Сент-Антуанское предместье, свой Азинарий Ч Сор
бонна, свой Пантеон Ч тоже Пантеон, своя Священная дорога Ч бульвар Ита
льянцев, своя Башня ветров Ч общественное мнение. И он не сбрасывает с Ге
моний Ч он отдает на посмешище. Его majo
Щеголь (исп.)
зовется хлыщом, транстеверинец Ч жителем предместья, hammal
Носильщик (ара
бск.)
Ч крючником, ладзарони Ч мазуриком, кокней Ч фатом. Все, что сущес
твует где бы то ни было, есть и в Париже. Рыбная торговка Дюмарсе сумела бы
подать реплику эврипидовой зеленщице; дискобол Веян оживает в канатном
плясуне Фориозо; воин Ферапонтигон мог бы пройтись под ручку с гренадеро
м Вадебонкером; антикварий Дамасип, наверно, чувствовал бы себя как дома
у парижских торговцев старым хламом; Сократ, конечно, был бы брошен в Венс
енский замок, а Дидро засажен Агорой в тюрьму; если Куртилусу принадлежи
т такое изобретение, как жареный еж, то Гримо де ла Реньеру Ч такое, как ро
стбиф в сале; в шарообразном куполе арки Звезды мы видим возрожденной тр
апецию Плавта; повстречавшийся Апулею пожиратель мечей с афинского пор
тика Пойтиле теперь глотает шпаги на Новом мосту; племянник Рамо и прихл
ебатель Куркульон составили бы превосходную парочку; д'Эгрфэйль не прем
инул бы познакомить Эргасила с Камбасересом; четырех римских щеголей Ч
Алкесимарха, Федрома, Диабола и Аргириппа Ч в наши дни можно видеть возв
ращающимися из Куртиль в почтовой карете Лабатю; Авл Гелий задерживался
перед Конгрионом не дольше, чем Шарль Нодье перед Полишинелем; правда, Ма
ртон нельзя назвать неумолимой, но и Пардалиска не была непреклонной; ве
сельчак Пантолаб и сейчас потешается в английском кафе над гулякой Номе
нтаном; Гермоген стал тенором на Елисейских полях, а плут Фразий, нарядив
шись Бобешем, расхаживает возле него и собирает пожертвования; назойлив
ый субъект, который останавливает вас в Тюильри, схватив за пуговицу сюр
тука, заставляет вас через две тысячи лет повторить апострофу Фесприона
: Quis properantem me prehendit pallio?
Спешу я. Кто за плащ хватает? (лат.) Ч из комедии Плавта «Эпидик»
.
; сюренское вино Ч подделка албанского, а налитый до краев бокал Де
зожье ничем не уступает полной чаше Балатрона; в дождливые ночи от Пер-Ла
шез исходит такое же свечение, как от Эсквилина; купленная на пять лет мог
ила бедняка стоит взятого напрокат гроба рабов.
Попробуйте отыскать что-либо такое, чего бы не было в Париже. Содержимое ч
ана Трофония найдется в сосуде Месмера; Эргафил воскресает в Калиостро;
брамин Вазафанта воплощается в графа Сен-Жермен; чудеса Сен-Медарского
кладбища ничуть не менее поразительны, чем чудеса мечети Умумие в Дамаск
е.
У Парижа есть свой Эзоп Ч Майе, своя Канидия Ч девица Ленорман. Как неког
да Дельфы, и его покой смущают явления светящихся духов, и он занимается в
ерчением столов, как Додона Ч верчением треножников. Пусть Рим возводил
на трон куртизанок, Ч он возводит на него гризеток; в конце концов если Л
юдовик XV и хуже Клавдия, то г-жа Дюбарри лучше Мессалины. Сочетая греческу
ю ясность с еврейской уязвленностью и гасконским краснобайством, Париж
создает небывалый тип человека, который, однако, существовал и с которым
нам приходилось сталкиваться. Сделав месиво из Диогена, Иова и Паяца, нар
ядив призрак в старые номера Конституционалиста, он производит на свет б
ожий Шодрюка Дюкло.
Хотя Плутарх и говорит, что «тирана ничто не смягчит», при Сулле и Домициа
не Рим был смирен и безропотно разбавлял вино водой. Тибр, если верить нес
колько доктринерской похвале Вара Вибиска, играл в данном случае роль Ле
ты: Contra Gracchos Tiberim habemus. Bibere Tiberim, id est seditionem cbliuisci
«Против Гракхов у нас есть Тибр. Пить из Тибра Ч значит забы
вать о мятеже» (лат.)
, Ч говорит Вар. Париж выпивает ежедневно миллион литров воды, что н
е мешает ему, однако, при случае бить в набат и поднимать тревогу.
А при всем том Париж Ч добрый малый. Он царственно приемлет все и не слишк
ом щепетилен в любовных делах; его Венера Ч из готтентоток; он готов все п
ростить, только бы посмеяться; физическое уродство его веселит, духовное
забавляет, порок развлекает; ежели ты затейник Ч будь хоть мошенник; его
не возмущает даже лицемерие Ч эта последняя степень цинизма; он достато
чно начитан, чтобы не зажимать нос при появлении дона Базилио, а молитва Т
артюфа шокирует его не больше, чем Горация «икота» Приапа. Чело Парижа по
вторяет все черты вселенского лика. Разумеется, бал в саду Мабиль Ч не по
лимнийские пляски на Яникулейском холме, но торговка галантереей вразн
ос выслеживает там лоретку, точь-в-точь как сводня Стафила Ч девственни
цу Планесию. Разумеется, застава Боев не Колизей, но и там проявляют крово
жадность, как некогда в присутствии Цезаря. Надо думать, что сирийские тр
актирщицы отличались большей миловидностью, чем тетушка Саге; однако ес
ли Вергилий был завсегдатаем римских трактиров, то Давид д'Анже, Бальзак
и Шарле сиживали за столиками парижских кабачков. Париж царит. Здесь бле
щут гении и процветают шуты. Здесь на своей колеснице о двенадцати колес
ах в громах и молниях проносится Адонай, и сюда же въезжает на своей ослиц
е Силен. Силен Ч читай Рампоно.
Париж Ч синоним космоса. Париж Ч это Афины, Рим, Сибарис, Иерусалим, Пант
ен. Здесь частично представлены все виды культур и все виды варварства. О
тнять у Парижа гильотину Ч значило бы сильно его раздосадовать.
Гревская площадь в небольшой дозе не вредна, Мог ли такой вечный праздни
к без подобной приправы быть в праздник? Наши законы мудро это предусмот
рели, и кровь с ножа гильотины капля по капле стекает на этот нескончаемы
й карнавал.

Глава одиннадцатая.
Глумясь, властвовать

Границ Парижа не укажешь, их нет. Из всех городов лишь ему удавалось утвер
ждать господство над своими подъяремными, осмеивая их. «Понравиться вам
, о афиняне!» Ч воскликнул Александр. Париж не только создает законы, он с
оздает нечто большее Ч моду; и еще нечто большее, чем мода, Ч он создает р
утину. Вздумается ему, и он вдруг становится глупым; он разрешает себе ино
гда такую роскошь, и тогда весь мир глупеет вместе с ним; а потом Париж про
сыпается, протирает глаза, восклицает: «Ну не дурак ли я!» Ч и разражается
оглушительным смехом прямо в лицо человечеству. Что за чудо-город! Самым
непостижимым образом здесь грандиозное уживается с шутовским, пародия
с подлинным величием, одни и те же уста могут нынче трубить в трубу Страшн
ого суда, а завтра в детскую дудочку. У Парижа царственно веселый характе
р. В его забавах Ч молнии, его проказы державны. Здесь гримасе случается в
ызвать бурю. Гул его взрывов и битв докатывается до края вселенной. Его ше
девры, диковины, эпопеи, как, впрочем, и весь его вздор, становятся достоян
ием мира. Его смех, вырываясь, как из жерла вулкана, лавой заливает землю. Е
го буффонады сыплются искрами. Он навязывает народам и свои нелепости и
свои идеалы; высочайшие памятники человеческой культуры покорно снося
т его насмешки и отдают ему на забаву свое бессмертие. Он великолепен; у не
го есть беспримерное 14 июля, принесшее освобождение миру; он зовет все нар
оды произнести клятву в Зале для игры в мяч; его ночь на 4 августа в какие-ни
будь три часа свергает тысячелетнюю власть феодализма. Природное здрав
омыслие он умеет обратить в мускул согласованного действия людской вол
и. Он множится, возникая во всех формах возвышенного; отблеск его лежит на
Вашингтоне, Костюшко, Боливаре, Боццарисе, Риего, Беме, Манине, Лопеце, Джо
не Брауне, Гарибальди. Он всюду, где загорается надежда человечества: в 1779 г
оду он в Бостоне, в 1820-на острове Леоне, в 1848-в Пеште, в 1860-в Палермо. Он повелите
льно шепчет на ухо пароль Свобода и американским аболиционистам, толпящ
имся на пароме в Харперс Ч Ферри, и патриотам Анконы, собирающимся в суме
рках в Арчи на берегу моря, перед таверной Гоцци. Он родит Канариса, Кирогу
, Пизакане; от него берет начало все великое на земле; им вдохновленный Бай
рон умирает в Миссолонги, а Мазе в Барселоне; под ногами Мирабо Ч он трибу
на, под ногами Робеспьера Ч кратер вулкана; его книги, его театр, искусств
о, наука, литература, философия служат учебником, по которому учится все ч
еловечество; у него есть Паскаль, Ренье, Корнель, Декарт, Жан Ч Жак, Вольте
р для каждой минуты, а для веков Ч Мольер; он заставляет говорить на своем
языке все народы, и язык этот становится глаголом; он закладывает во все у
мы идеи прогресса, а выкованные им освободительные теории служат верным
оружием для поколений; с 1789 года дух его мыслителей и поэтов почиет на всех
героях всех народов. Все это нисколько не мешает ему повесничать; исполи
нский гений, именуемый Парижем, видоизменяя своей мудростью мир, может в
то же время рисовать углем нос Бужинье на стене Тезеева храма и писать на
пирамидах: «Кредевиль Ч вор».
Париж всегда скалит зубы: он либо рычит, либо смеется.
Таков Париж. Дымки над его крышами Ч идеи, уносимые в мир. Груда камней и г
рязи, если угодно, но прежде всего и превыше всего Ч существо, богатое дух
ом. Он не только велик, он необъятен. Вы спросите, почему? Да потому, что он с
меет дерзать.
Дерзать! Ценой дерзаний достигается прогресс.
Все блистательные победы являются в большей или меньшей степени наград
ой за отвагу. Чтобы революция совершилась, недостаточно было Монтескье е
е предчувствовать, Дидро проповедовать, Бомарше провозгласить, Кондорс
е рассчитать, Аруэ подготовить, Руссо провидеть, Ч надо было, чтобы Данто
н дерзнул.
Смелее! Этот призыв Ч тот же Fiat lux
Да будет свет (лат.)
. Человечеству для движения вперед необходимо постоянно иметь пер
ед собой на вершинах славные примеры мужества. Чудеса храбрости заливаю
т историю ослепительным блеском, и это одни из ярчайших светочей. Заря де
рзает, когда занимается. Пытаться, упорствовать, не покоряться, быть верн
ым самому себе, вступать в единоборство с судьбой, обезоруживать опаснос
ть бесстрашием, бить по несправедливой власти, клеймить захмелевшую поб
еду, крепко стоять, стойко держаться Ч вот уроки, нужные народам, вот свет
, их воодушевляющий. От факела Прометея к носогрейке Камброна змеится вс
е та же грозная молния.

Глава двенадцатая.
Будущее, таящееся в народе

Парижское простонародье и в зрелом возрасте остается гаменом. Дать изоб
ражение ребенка Ч значит дать изображение города; вот почему для изучен
ия этого орла мы воспользовались обыкновенным воробышком.
Наилучшие представления о парижском племени, Ч мы на этом настаиваем,
Ч можно получить в предместьях; тут самая чистая его порода, самое подли
нное его лицо; тут весь этот люд трудится и страдает; а в страданиях и в тру
де и выявляются два истинных человеческих лика. Тут, в несметной толпе ни
кому неведомых людей, кишмя кишат самые необычайные типы, от грузчика с В
инной пристани и до живодера с монфоконской свалки. Fex urbis
Подонки столицы (лат.)

, Ч восклицает Цицерон; mob
Чернь (англ.)
, Ч добавляет негодующий Берк; сброд, масса, чернь Ч эти слова прои
зносятся с легким сердцем. Пусть так! Что за важность? Что из того, что они х
одят босые? Они неграмотны. Так что же? Неужели вы бросите их за это на прои
звол судьбы? Неужели воспользуетесь их несчастьем? Неужели просвещению
не дано проникнуть в народную гущу? Так повторим же наш призыв к просвеще
нию? Не устанем твердить: «Просвещения! Просвещения!» Как знать, быть може
т, эта тьма и рассеется. Разве революции не несут преображения? Слушайте м
еня, философы: обучайте, разъясняйте, просвещайте, мыслите вслух, говорит
е во всеуслышание; бодрые духом, действуйте открыто, при блеске дня, брата
йтесь с площадями, возвещайте благую весть, щедро оделяйте букварями, пр
овозглашайте права человека, пойте марсельезы, пробуждайте энтузиазм, с
рывайте зеленые ветки с дубов. Обратите идеи в вихрь. Толпу можно возвыси
ть. Сумеем же извлечь пользу из той неукротимой бури, какою в иные минуты р
азражается, бушует и шумит мысль и нравственное чувство людей. Босые ног
и, голые руки, лохмотья, невежество, униженность и темнота Ч все это может
быть направлено на завоевание великих идеалов. Вглядитесь поглубже в на
род, и вы увидите истину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13