— Пожалуй, — согласился Янек. — А где гарантии, что, победив красных, белые оставят в покое Польшу?
— Ты прямо как твой Пилсудский. Те же вопросы.
— А у вас есть ответы?
— Для тебя — да. Ты прекрасно знаешь, что таких гарантий дать никто не может. Глупость человеческая безгранична. Но ты знаешь и о том, что красные уже в ближайшее время попытаются захватить Польшу. Вот эта опасность куда более реальная, чем реваншизм белых.
— Поэтому Пилсудский и разговаривает с вами. А красные уже начали наступление. Вы же знаете, как только немцы проиграли войну, красные сразу захватили Минск, Вильно и Ковно и создали Литовско-Белорусскую Социалистическую Республику Советов. Дальше, в Польшу, они не пошли только потому, что мы к этому моменту уже сформировали достаточно боеспособные части и дали понять, какой "теплый" прием ожидает здесь коммунистов. Да и ваши белые армии поднажали на них с юга и востока. Но поляки, которые жили в Литовско-Белорусской республике, в полной мере ощутили прелести коммунизма: и чрезвычайки, и реквизиции, и расстрелы. Они создали комитеты самообороны, и мы, конечно, не оставили соотечественников без помощи. Сейчас апрель, и мы уже очистили от большевиков Новогрудков, Барановичи, Лидо и Вильно. Все, как и в нашем мире. Потрясающе быть участником этих событий!
— А я думал, что польско-советская война начнется только в двадцатом.
— Это вы в Советском Союзе учились, — самодовольно заметил Янек. — Мы, в Польше, знаем, что это не так.
— Послушай, а как будут развиваться события дальше? Вернее, как они развивались у нас?
— Скоро красные начнут с нами переговоры, потому что им потребуются войска для боев с Колчаком и Деникиным. Эти переговоры провалятся к августу. Тогда польская армия перейдет в наступление и возьмет Минск и Бобруйск. Но еще до этого наши войска подоспеют на помощь Петлюре. Как раз в этот момент идея польско-украинско-литовской федерации станет популярна как никогда.
— Насколько я понимаю, действовать вы с Петлюрой будете так, чтобы красные могли разгромить Деникина?
— Что делать, русский империализм пугает здесь людей не меньше, чем коммунизм. Впрочем, Пилсудский подставит и Петлюру. К октябрю он снова начнет мирные переговоры. Под нашим контролем к этому моменту будут большие территории на Украине, в Белоруссии, Литве и Латвии. Переговоры продлятся до декабря, за это время красные успеют разгромить и Деникина, и Петлюру. Этот разгром я и хочу предотвратить. Думаю, как раз по осени можно будет создать федерацию и поддержать Деникина, если он, конечно, признает нас.
— А если не признает?
— Проиграет.
— В нашем мире белые так и не признали Польшу, даже после разгрома.
— Посмотрим. Я все же думаю, что белых лучше поддержать. Коммунизм страшнее.
— Это ты так думаешь. Для Пилсудского, похоже, белые и красные одним миром мазаны.
— Я постараюсь его переубедить. Через некоторое время он ненадолго уйдет в отставку и вернется к власти в ходе военного переворота. При необходимости его можно будет и не допустить к власти во второй раз.
— Кажется, ты разочаровался в своем кумире. В четырнадцатом ты говорил о Пилсудском совсем иначе.
— Да, когда узнаешь великих поближе, оказывается, что они просто люди.
— А иногда оказывается, что они велики только своей жестокостью. Хорошо, а если тебе не удастся изменить ход истории? Что будет вслед за разгромом?
— В январе генерал Рыдз-Шмыглый вместе с литовскими войсками возьмет Двинск Ныне Даугавпилс.

и передаст его Литве. В марте он еще дальше продвинется по Белоруссии. В апреле мы заключим новый союз с Петлю-рой, а в мае возьмем Киев. Потом красные начнут контрнаступление, и мы будем вынуждены отступать. В июле двадцатого красные подойдут ко Львову. Мы потеряем Гродно и Вильно, а в августе красные выйдут на Вислу.
— Тухачевский, если я не ошибаюсь.
— Да. Тогда вся Польша мобилизуется. Красные объявят, что Варшава для них только промежуточная цель на пути к Берлину. Но в августе-сентябре произойдет то, что мы назовем чудом на Висле. Красные будут разбиты, и к октябрю мы снова встанем под Минском.
— Неудивительно. Тухачевский разорвет фронт и уйдет далеко от тылов. Мы изучали эту операцию как классический пример неграмотного руководства войсками.
— Как бы то ни было, мы отбросим его. В октябре заключим перемирие, а в марте двадцать первого — мирный договор. Естественно, Украину к этому моменту мы потеряем. А потом Пилсудский заберет у литовцев Вильно и поссорится с ними — с этого момента разгром Польши в тридцать девятом будет неизбежен.
— Ты хорошо знаешь историю.
— Я всегда думал над тем, как можно предотвратить катастрофу тридцать девятого.
— Прямо как твой отец. Ты, кстати, не думал о том, чтобы помочь русским избавиться от коммунизма?
— Думал. Отец мне все уши прожужжал. Но, кажется, этим занимаетесь вы с ним. А я хочу помочь Польше. Разве я не имею права? Вы-то заботитесь о своей стране, а я вырос в Польше и считаю себя поляком.
— Хорошо. Твое право, ничего не скажешь. Но нам ты хотя бы мешать не будешь? Ты сам только что сказал, что в нашем мире поляки не поддержали белых. И ты прекрасно знаешь, что произойдет, если это повторится здесь.
— Знаю, — кивнул Янек. — Я, как и вы, считаю коммунизм и фашизм самыми опасными болезнями двадцатого века. Не только для Польши, для всего мира. Я сделаю все, чтобы большевики потерпели поражение.
— Хорошо, — кивнул Крапивин. — Ты поможешь мне убедить Пилсудского помочь нам?
— По мере возможностей. А вы что собираетесь делать, когда закончите переговоры?
— Вообще-то я хотел возвратиться к Колчаку… Но теперь думаю, что мне стоит посетить Петроград.

ГЛАВА 34
Господин мэр

Пули пробили стекло автомобиля. Две из них прошли буквально в нескольких сантиметрах от головы Чигирева. Осколки поцарапали щеку, и теперь историк прикладывал к ней платок. Поблагодарив водителя, проворство и быстрая реакция которого позволили им вырваться из засады на Миллионной улице, Чигирев вышел из машины, миновал двор и вступил под своды Мраморного дворца. Именно здесь он как глава временной администрации Петрограда счел возможным оборудовать свою резиденцию после гибели хозяев здания. Впервые попав сюда, Сергей был пленен изяществом и великолепием постройки. Впрочем, ему было приятно осознавать и то, что его резиденция располагалась в доме, который у него на родине был отдан музею В.И. Ленина.
Охранники взяли на караул, и Чигирев прошел в свои апартаменты.
— Сергей Станиславович, — метнулся к нему секретарь, — опять покушение? Вы ранены?
— Ерунда, царапина. — Чигирев брезгливо кинул окровавленный платок в мусорную корзину. — Оставьте меня на полчаса. Мне надо переодеться, я немного отдохну. Потом принесите сводки с фронтов, доклад комиссии по расследованию злодеяний большевиков и бумаги на подпись.
— Слушаюсь. — Секретарь кротко поклонился и вышел.
Чигирев прошел в библиотеку, остановился у окна и тяжело облокотился на подоконник. Перед ним простиралось Марсово поле, уже освобожденное от могил революционеров, снова пригодное для парадов. Если, конечно, будет повод праздновать победу.
"Какую победу? — подумал вдруг Чигирев. — И кто ее будет праздновать? Я спас этих людей от большевиков, а вместо благодарностей — только проклятия. Для левых я, видите ли, слишком жестко обошелся с большевиками, попавшими в плен. Для правых — слишком мягко. Для славянофилов я предатель, потому что пригласил финнов, а по мнению западников не должен был пускать в город армию Юденича. Все против меня! Господи, да я же просто спасаю их от красной чумы! Я делаю все возможное, чтобы улучшить их жизнь. А они, как только риск получить пулю в подвале чрезвычайки прошел, сразу стали требовать от меня реализации именно их идей и прожектов. Притом хотят, чтобы все делали за них, а они бы наслаждались радостями бытия. И почти никто не поддерживает, только критика со всех сторон. Да получится ли у меня выполнить задуманное?"
Чигирев подошел к ближайшему шкафу и взял первую попавшуюся книгу наугад. Он любил так гадать, а книжный шкаф еще никогда не подводил его, все время давая совершенно неожиданные, но точные подсказки. "Омар Хайям, — прочитал он и добавил: — Кстати".
Раскрыв книгу посередине, он прочел:
В этом мире не вырастет правды побег.
Справедливость не правила миром вовек.
Не считай, что изменишь течение жизни.
За подрубленный сук не держись, человек!
— Вот обрадовал! — Историк со злобой отбросил книгу. — Черт с ним, все равно до конца пойду.
Он решительно прошел в соседнюю комнату, распахнул дверь и застыл на пороге. Там на золоченом стуле, за чайным столиком сидел Крапивин — в парадной форме колчаковского полковника с погонами и всеми знаками отличия.
— А охрана-то у тебя дрянная, — усмехнулся Вадим. — Можно входить и выходить сколько угодно. Неудивительно, что в тебя стреляют прямо под окнами резиденции. Кстати, те, что стреляли из револьверов, попались охране. А вот стрелок с винтовкой благополучно скрылся.
— Ты видел?
— Да, в окно. Работали, конечно, не профессионалы. Я бы тебя уложил, не сомневайся.
— Не сомневаюсь. А сейчас ты…
— Нет. Я хочу поговорить. Садись.
Чигирев прикинул, что если бы Крапивин хотел убить его, то наверняка уже сделал бы это. Историк подошел к столику и сел напротив Вадима.
— Это большевики в тебя стреляли? — спросил тот.
— Думаю, монархисты. Это уже третье покушение. Большевики пока заняты боями с Юденичем. Им не до меня, по крайней мере пока… Если, конечно, тебя не прислали из Москвы.
— Монархистам-то ты чем не угодил?
— Я же провозгласил, что по окончании войны передам власть администрации, назначенной демократическим правительством России. А для монархистов иной власти, кроме государя, нет. И любой, кто этого не признает, — предатель.
— Тогда понятно.
— Слушай, хотел тебя спросить. Газеты какой-то бред пишут про Ипатьевский дом в Екатеринбурге, про гильзы от оружия неизвестной системы… Что случилось? Это не твоя работа?
— Моя и Басова.
— Что с государем? Что с его семьей?
— Все живы.
— А где они?
— Басов вывел их в другой мир.
— Что ж, пожалуй, так лучше всего, — подумав, сказал Чигирев. — А что это за гильзы?
— Штатные автоматы отряда "Гранат". Басов, оказывается, собрал их, как и другое оружие.
— Представляю, как вы вломились в дом особого назначения! Да уж, оставили вы следующим поколениям задачу.
— Ничего, ломают головы над НЛО и исчезновениями в Бермудском треугольнике, поломают и над этой.
— Странно, что Басов вдруг вмешался.
— Не вдруг. Я наконец понял его логику. Он спасает отдельных людей, но никогда не вмешивается в политику.
— Тебе не кажется, что за то время, пока мы знаем друг друга, у него было очень много возможностей спасти отдельных людей, но он очень редко вмешивался. А вот в политике он участвовал достаточно активно. Притом именно с целью пресечь нашу с тобой деятельность. Нелогично как-то получается. Я давно думаю о нем. Мне кажется, он действует исходя из какой-то своей, особой логики. Мы не знаем, к чему он стремится, но цели у него есть, я уверен. Я хочу его понять. Интересно было бы расспросить Алексеева. Они много времени провели вместе.
— Да, пожалуй. Но Алексеев замкнутый тип, а перед нашим отъездом в Петербург в четырнадцатом вообще ушел в себя" Слова из него было не вытянуть.
— Я тоже заметил. Ладно, о них потом. Ты о себе расскажи. Ведь когда мы с тобой виделись в последний раз, ты с большевиками был. Сейчас вроде у Колчака. Или это камуфляж?
— Не камуфляж. Я ушел от большевиков.
— Почему? Стали невыносимы реки крови? Странно для тебя.
— Скажем так, я понял, что те, кто готов уничтожить столько людей, кто наплевательски относится к чувствам, вере и элементарным правам простых людей, никогда не построят достойного общества. Может, некоторые из них и верят, что ведут страну в рай, но на самом деле они тащат ее в ад.
— Слава Богу, понял.
— То, что я увидел, пока пробирался в Москву из Эстонии, просто убило меня. Продотряды, грабежи, зверство. Нельзя же так со своим народом!
— А с чужим можно?
— И с чужим нельзя. Но это же свои! Я должен перед тобой извиниться. Я помешал тебе предотвратить все это, когда еще было возможно. Я был неправ.
— Да ладно, чего уж теперь. — Чигирев отвел глаза. — Значит, ты теперь у Колчака?
— Да. Всю эту вакханалию надо остановить. Хоть как-то.
— И для этого ты пошел к белым?
— Хоть как-то, Сергей. Белые, по крайней мере, не будут устраивать такую мясорубку, какую устроили большевики. А потом можно повлиять на новое правительство, убедить…
— Блажен, кто верует, — усмехнулся Чигирев.
— Но надо же что-то делать. Я не могу стоять в стороне, когда творится такое!
— Пожалуй. А в Петроград ты как попал?
— Я убедил Колчака, что надо вступить в переговоры с Пилсудским и Маннергеймом. Но вот с Маннергеймом ты меня опередил.
— Да, большой прогресс. Но с Пилсудским времени лучше не трать. Он убежденный русофоб. Белых он поддерживать не будет. Разве только на словах.
— Я это уже понял, без малого месяц в Варшаве проторчал. Кстати, видел Янека.
— Как он?
— Великолепно. Высоко летает. Кстати, пытается поменять историю Польши.
— Я знаю. Конечно, послать его в Польшу было моей ошибкой. Басов сыграл со мною злую шутку. Вот уж действительно, самое жестокое наказание — это когда тебе помогают осуществить мечты. Что же касается планов Ванечки поменять историю… Вряд ли у него получится.
— Почему?
— Польское общество еще не готово идти на компромиссы с соседями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46