Сейчас оружие почистить. Прием.
— Вас поняли, — вздохнул я и отправился к Корнилову.
— Ну, попали, завтра «вдует» на всю катушку. Короче, говорим, что тебе тоже было видно какое-то движение.
— Да, понятно-понятно. Почудилось, — согласился Сашка.
— Почудилось, причудилось, привиделось. Но вот, скажу тебе: пару магазинов выпустил, швырнул гранату, хоть знал, что никого внизу нет, а чуть-чуть на душе после гибели наших полегчало. Вроде как будто кокиго завалили.
— Мне т-тоже полегче стало. Ну что, утром в путь?
— Жди, только не стреляй в меня!

***
В пять утра бойцы засуетились, подгоняемые двумя сержантами. Все барахло сложили еще с ночи. Осталось только бушлаты да плащ-накидки приторочить к мешкам.
И в путь. В предрассветных сумерках идти неудобно. Кроссовки скользят по сырым камням, идем, то и дело спотыкаясь и чертыхаясь.
Дубино костерил на чем свет стоит себя, солдат, комбата. Меня тактично не упоминал.
Корнилов с взводом уже ждал, сидя на мешках.
— Ну, погнали?
— П-погнали.
Нам еще повезло, что КП было в принципе рядом. На высоту впереди нас я послал в дозор двух бойцов. Под их прикрытием поднялись, затем спустились и вновь поднялись. Забрезжил рассвет, лучи солнца играли на вершинах. Еще не жарко, но уже не прохладно. По склону, поднимаясь к лежбищу управления, мы брели под насмешливыми взглядами охранения.
На камнях укрытия сидели и пили чай командир взвода связи и прапорщик, начальник батальонного медпункта.
Прапорщик Айзенберг почесал переносицу, снял с длинного носа очки, подул, протер их и, усмехаясь, спросил:
— Ну что, соколы-орлы, запыхались?
— Да, есть немного. Доложи комбату — прибыли, — тяжело выдохнул я.
— Босс сказал — не беспокоить. Встретить вас и засечь время прибытия. Уложились вовремя. Передаю приказ: вернуться на позиции, организовать наблюдение, осмотреть склоны, собрать трупы врагов. Если обнаружатся. Больше не чудить. Это все.
— Т-так, Папа, — так его звали все офицеры, — а лекарство от нервов, грамм двести, девяносто шести процентного, не выделишь?
— Нет, не выделю. Кто лечится даром, тот лечится — даром. Как сказал комбат: «Гуляйте в зад». Могу дать из сострадания сигаретку.
— Спасибо, не курю.
— Я тоже не курю, — подал голос Сашка, — но рюмку хряпну.
— А как же борьба с алкоголизмом? Согласно постановлению ЦК КПСС и Правительства в Советском Союзе весь народ в едином порыве начал борьбу с пьянством.
— Так это в Советском Союзе. Вот как приедем в него, так и начнем бороться, — засмеялся Сашка.
Мы дружно посмеялись, перекинулись еще парой фраз.
— Ну ладно, Сашка! Бежим отсюда, пока командир не проснулся и воспитывать не начал.
— А чего тебя воспитывать? Ты же замом его числишься в этом рейде. Штатный Сидоренко болен, так что воспитывать будут только взводного, — улыбнулся в усы связист, старший лейтенант Чичин.
— Н-ну, я так и знал. Снова взводный — крайний. Маленького все обидеть норовят. Все, быстро сматываемся, — пробормотал Сашка.
И мы уныло побрели обратно на задачи. Солнце начало припекать, чтоб не «свариться», нужно было спешить.

***
Несколько дней мы медленно «варились» и «поджаривались» под палящим солнцем, а по ночам пробивала дрожь от холода. В горах стояла тишина. Время от времени что-то происходило в эфире, нас это не касалось. Техника вся работала в кишлаках, поддерживая десантников местной бригады. Однажды рано утром получили приказ на спуск. Броня, бросок к площадке подскока — и вертушками в горы. Едва высадились, как по площадке ударили из «эРэСов». Реактивные снаряды с какой-то крыши пускали по наклонной доске.
Рассредоточившись, установили пулеметы и АГС, минометы, и из всего, что стреляло, рота принялась молотить по кишлаку. «Духи», наверное, уже и пожалели, что связались с нами. У роты и задачи не было чесать «зеленку», сами нарвались.
«Духи» отвечали огнем из стрелкового оружия — «эРэСы», наверное, кончились. «Утесом» мы придавили всех, кто пытался бегать по кишлаку.
Грошиков подозвал меня к себе:
— Ники! Возьми пулеметчика Мурзаилова и держи под контролем ручей. К тебе со всех взводов спустятся за водой. Смотри, чтоб не обошли и не накрыли. У нас все внимание на кишлак, будь осторожен. Водой-то нас не успели снабдить, а что будет дальше — не известно.
— Все понял, шеф! Если что, спасайте!
— Спасем, спасем.
Я подполз к камням, за которыми лежал пулеметчик. Солдат время от времени пускал короткие прицельные очереди и что-то бурчал на родном языке.
— О чем говоришь, Сайд?
— Ни о чем, это я пою, товаришш лэйтенант.
— Н-да. Довольно оригинальное пение, гортанное. Песня горца?
— Да, я в горах вирос и всо время жил.
— Ну и молодец. Бери пулемет и патроны и за мной к ручью. Приказ ротного. Родничок будем прикрывать.
— Хорошо, товаришш лэйтенант. Вода — это хорошо!
Этот верзила, заросший щетиной, с обветренным с детства горными ветрами лицом был похож на снежного человека. Только вместо дубины на плече нес пулемет ПК, который в его руках был не больше карабина. Настоящий «ёти».
Мы собрали свои фляжки для воды и быстро спустились к роднику. Утолив жажду горной водичкой из родника и наполнив фляжки, прилегли за бугорок. Вскоре начали спускаться один за другим солдаты на водопой, обвешанные пустыми флягами и РД впереди шел Витька Свекольников, нагрудника или подсумка с магазинами на ремне у него почему-то не было.
— Солдат! Ты почему без патронов?
— Как без патронов? У меня магазин в автомате.
Я взялся за магазин и отсоединил его от автомата. В рожке торчал один патрон, второй — в патроннике. Я хлопнул два раза магазином ему по лбу.
— Ты что, гад, делаешь. Идет бой, а ты ходишь без патронов! Теперь у тебя не автомат, а дубинка. Бегом в гору, за патронами!
Еще три перепачканных солдата дружно засмеялись.
— Чего ржете? Колесо, у тебя где патроны?
— В магазине, — гордо произнес солдат и отстегнул его от автомата.
Патронов в магазине не было вообще. Солдат побледнел и, повернувшись, рванул в гору. Догнав его в два прыжка, я влепил ему звонкого пинка под зад, отчего тот получил ускорение и перешел на бег на четырех конечностях.
— Кайрымов, автомат к осмотру! (Чего смотреть — два патрона.)
Я зло посмотрел в его глупое лицо.
— Кругом! Бегом!
Пинок ускорил и его движение. Мурзаилов, лежа у пулемета, издавал гортанные звуки, напоминающие рычание льва, но это был всего лишь смех.
У Алимова в снайперской винтовке был также только один патрон. И все. Две затрещины — и на гору вернулись все посыльные без воды.
Через пятнадцать минут водоносы пришли, обвешанные подсумками или торчащими изо всех карманов магазинами.
— Быстро набирать воду и помыться! Вы что думаете: это моя глупая прихоть? Без патронов спускаетесь, а если мы на засаду нарвемся? Год назад в батальоне из третьей роты одиннадцать осло… бов, вот также за водичкой спускались налегке. Яйца их и уши у «духов» до сих пор в трофеях.
— Да тут же рядом, — начал оправдываться Алимов.
— Рядом не рядом, но вы бы и дальше так же пошли бы. Магазин пристегнут, а что в нем — неважно. Один рожок полный, а это на две минуты легкой перестрелки. А что дальше?
— Воду тяжело нести, фляжек много, — вздохнул Свекольников.
— А твое тело тащить будет еще тяжелей. Запомнить на будущее: патронов много не бывает, лучше подсумок с магазинами на боку бьет по яйцам, чем без подсумка и без яиц!
Солдаты затравленно и уныло смотрели на меня. Царегородцев явно готов был от усталости умереть на месте. Но что поделать: им нужно учиться воевать, чтобы выжить в течение этих двух лет в боевом батальоне.
— Всем помыться еще раз хорошенько и наверх.
— Да что мыться снова! Пока в гору залезешь, перепачкаешься, — вздохнул Царегородцев.
— Царь, мыться, мыться, чтоб быть на человека похожим, иначе в раз желтуху или еще что подцепишь и в госпиталь загремишь.
— Да уж, чем по горам таскаться под пулями, лучше в госпитале болеть, — промямлил Царегородцев.
— Дурак ты, братец. Здоровье потеряешь — не вернешь. А здесь — школа жизни. Через полгода будет полегче. Терпи. По взводам вперед!
Солдатики ополоснули руки, лица и побрели в горку, а чуть позже и мы с Мурзаиловым.
— Нэ переживайте, товаришш лэйтенант. Молодые, глупые. Повоюют немного — поймут. Нэ поймут — умрут.
На вершине заканчивалась суета с разбором фляжек.
— Ник! Нам задача: пройти сквозь кишлак, взять пленных и трофеи. Все хибары сжечь. Ты идешь в замыкании. Кишлак небольшой, работы нам на часик. Как мы его пройдем, быстро спускайся и бегом по вон той дорожке к нам. Сигнал — красная ракета. Дарю тебе Мурзаилова с пулеметом. Наблюдайте вокруг. Наши далеко. С той стороны броня подойдет, на ней и уедем. Район «духовский» — не спать, а то всем крышка. Ни тебя, ни нас вытащить будет невозможно.
Рота спустилась в долину при огневой поддержке моего взвода и принялась прочесывать кишлачок. Там было всего-то с десяток домов, и через пару часов из всех дворов появились дым и огонь. Время от времени слышны были одиночные выстрелы, короткие очереди или взрывы гранат.
Вдруг земля в нескольких местах на хребте вздыбилась от разрывов мин. Раздался треск очередей с вершины невдалеке.
— Мурзаилов! Видишь, откуда бьют?
— Да, вижу.
— Вот и стреляй короткими очередями туда, экономь патроны. Прижми минометчиков, не давай стрелять.
Я взял радиостанцию и передал, что нас обрабатывают «духи». По высоте и дальше за ней ударила полковая артиллерия. Накрыли гаубицы кого или нет — неизвестно. Мне дали сигнал, и мы помчались к своим. Через кишлак бежали, не задерживаясь. Вдоль дувалов и в арыке лежали несколько трупов мужчин. У дороги валялась лошадь, а за ней и всадник в неестественной позе. Вот и не ускакал. Трупный запах начинал витать в воздухе. Быстро! Было жарко, однако.
Броня подошла к окраине кишлака, и рота усаживалась на БМП. Возле командирской машины стояли семеро бородатых и небородатых аборигенов, положив руки за голову.
— Вот, видел, замполит, сколько наловили? — улыбался Сергей. — Сейчас их разведке сдадим, пусть морочатся. Подгоняемые прикладами и пинками пленники влезли на бронемашины, и колонна быстро двинулась к полковому лагерю.
Когда сидишь на башне и твои ноги отдыхают, когда пыльный ветер обдувает твое лицо, когда много еды, воды, становишься почти счастливым. Можно даже подремать, помечтать, пофилософствовать.
Например, какого черта я здесь забыл? За каким хреном меня сюда занесло? Ведь полстраны и знать не знает, где этот Афганистан. А что мы здесь воюем, вообще, почти никто в Союзе не знает. В газетах написано, что я и мои солдаты сажаем деревья, строим школы, восстанавливаем дома и мечети, помогаем убирать урожай.
Сколько же урожая я помог собрать, давя гусеницами виноградники, а как удобно ремонтировать жилье, стреляя по нему из гранатомета. Радости у местных жителей от моего присутствия не наблюдалось, глаза счастьем не светились. Никто нам был не рад. Я совсем не так себе представлял все это.
Интернациональная помощь — это как война в Испании, где полмира помогало в борьбе с фашизмом.
А что тут? Мы воюем с местным населением, а также добровольцами или наемниками со всего света. Негры, арабы, европейцы А успехи наши такие же, как и успехи американцев во Вьетнаме. Чем больше воюем, тем больше воюют против нас. На место убитого отца встает сын, за погибшего брата мстит младший брат. Так может продолжаться до бесконечности. За пять лет ситуация только ухудшилась. Контроль осуществлялся за шестнадцатью-двадцатью процентами территории страны, да и то только там, где находились военные городки, посты и заставы.
В официальной пропаганде, которую я толкаю на политзанятиях, говорилось: если бы мы сюда не вошли, то в Афган вошли бы американцы. Это, конечно, вряд ли, а если бы и вошли, то по горам вместо меня ползали бы Биллы и Джоны. Хотя им Вьетнама по самые гланды хватило.
Вероятно, Брежневу и компании захотелось расширить лагерь социализма. Экзотического социализма, в условиях средневековья. Есть же социализм в Туркмении и Таджикистане. Почему бы не построить его еще в одной азиатской стране?
А то, как же так: Ленин, Сталин, Хрущев лагерь расширяли, а при товарище Брежневе — все по-прежнему.
Ну, а затем генсеки стали умирать один за другим, совсем обветшало руководство страны. А что делать с этой войной — никто не решил. Не до того, не успевали. Пришел к власти, опубликовал мемуары и умер. Да и наша военная верхушка просто так войну не отдаст. Должности, звания, награды. Одних героев-генералов уже не один десяток. Стрелки на карте в уютном кабинете рисовать — не в атаки ходить и под бомбежкой трястись. Небольшая война — самое выгодное дело для высокого командования из министерства и генштаба: уважение появляется у руководства страной (не даром хлеб едят, деньги получают), растет военный бюджет. В общем, за непонятные высокие идеи отдуваются солдаты и младшие офицеры. Вот теперь Сашку Быковского и экипаж МТЛБ сожрал молох войны…
Руки грязные, рот забит пылью и песком, потное тело чешется, помыться бы… Несбыточная мечта… И несбывшаяся. Пока доползли до своих, уже стемнело, полевую баню свернули. Вот так всегда: все — для тыла, все — для штабов, все — для победы. А для фронта…

***
Рано утром роты подтянулись к вертолетной площадке. Успели только пополнить запас патронов и гранат, получить паек на трое суток, набрать воды во фляжки.
Офицеры и сержанты шумят на солдат, я тоже внес свой вклад в суету, подогнав несколько бойцов легкими затрещинами. Не успеваем, поэтому торопимся.
Поздоровавшись с разведчиками, вдруг заметил висящего на дверце БМП одного из вчерашних наших пленников.
Он стоял на цыпочках, голова свесилась на грудь, руки были скручены за спиной, а от связанных запястий была протянута петля на шею. Легкий ветерок шевелил на голове волосы и бороду.
— Что с ним, Петро? — спросил я у взводного-разведчика.
— Злой был очень и ругался, подвесили к дверце, надо было на цыпочках стоять. А он, гад, ругался и плевался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34