От разрывающих ее сердце переживаний руки и лоб ее покрылись холодной испариной. Спрятав гелитроп под воинской амуницией на груди Никиты, она подтолкнула его к выходу.– А теперь иди, иди… – И почти насильно закрыв за ним дверь, прислонилась к ней спиной, прижимая ладони влажные к глазам.– Зачем вы это сделали, госпожа? – удивленно спросил появившийся из соседней комнаты Гарсиа. – Ведь Маршал Храма накажет Вас. Гелиотроп служит символом власти Командора и охраняет его жизнь. Чтобы заполучить такой камень, не один властитель с радостью отдал бы свое царство, потому что с ним он обретет намного больше – весь мир. Гелиотроп не может быть добровольно передан в чужие руки. Он вручен вам Маршалом и должен охранять вас.– «Vexilla regis prodent infern…» – произнесла Вассиана по-латински, не открывая глаз. – Принц Никита еще не знает, что ожидает его в монастыре. Не ведает, что встретится там со мной. И нет у него догадки, что мука душевная, которую предстоит ему испытать, превысит все муки телесные, что он знал до сих пор. В отчаянии он может решиться на смертельный шаг. И я хочу, чтобы всесильный гелиотроп оберег его от безумства. Ведь если принц де Ухтом погибнет… – Она опустила ладони и резко оборвала речь, словно захлебнувшись своим предположением. – Представь, ты только представь, Гарсиа! – Она отчаянно замотала головой, сжимая до белизны руки. – Если его убьют люди, пришедшие со мной! Нет, это невыносимо, невыносимо… Мне нужен ларец, Цветок Луны, но не жизнь, не жизнь принца! А он ведь не уступит мне! Он горд. И что тогда? Тогда Командор Пустыни убьет его. Ридфор не пощадит, как бы я не просила. Он никого не щадит. Он послан для того, чтобы никого не щадить. Вот мука. Мука! Как тяжело все это знать наперед! О, Господи, Господи! – Снова закрыв лицо руками, княгиня медленно опустилась на пол, вся дрожа от нервной лихорадки.Сбросив плащ, Гарсиа тут же поспешил к ней, поднял на ноги и заботливо усадил в кресло.– Успокойтесь, госпожа, успокойтесь, – уговаривал он ее, – я сейчас…Подойдя к постели Алексей Петровича, он налил из кувшина в керамическую кружку из испанской майолики смородинового настоя, – вот выпейте, я прошу вас, госпожа. Успокойтесь. Я, право, вас не узнаю…– Я и сама себя не узнаю, Гарсиа, – прошептала она, прислонившись лицом к шершавому бархатному рукаву его костюма, – сама себя не узнаю.– Но госпожа, вы обязаны сообщить Маршалу об утрате гелиотропа, – осторожно проговорил Гарсиа. – Если этого не сделаете вы, это обязан сделать я…– Сделай, – глухо откликнулась Вассиана, не отрывая лица от его руки, – я не буду тебе препятствовать. Даже больше скажу – ты будешь прав, поступив таким образом. Сделаешь? – Она подняла голову и посмотрела прямо в глаза капитана.Гарсиа высвободил свою руку и отошел сторону. Смерив шагами комнату взад-вперед, ответил:– Нет.– Почему? – изумилась Вассиана. – Ведь ты не обязан связывать свою судьбу с моей. Даже если мы возьмем ларец, твое умолчание может дорого тебе стоить. Тех самых алмазов, о которых ты мечтаешь…– С вами, сеньора, – криво усмехнулся Гарсиа, – не то что живой – мертвец вверх тормашками встанет и даже не заметит этого… Что делать? Вы – моя госпожа, и пока вы живы, я обязан подчиняться вам. Что бы вы мне ни приказали, – он низко поклонился, шаркнув блеснувшим зеркально начищенной кожей сапогом по ковру.– Ты не обязан, Гарсиа, прикрывать мои безумства, – тихо возразила пораженная княгиня.– Я не обязан, – согласился капитан, – но я так хочу. Вы сами выбрали меня среди многих погибших душ, чтобы я стал вашим помощником, а значит – чтобы мне вернули жизнь и радость солнечного света. А могли бы выбрать кого-нибудь другого. И я никогда бы уже не увидел снова океан, не вдохнул бы морского воздуха, без которого прежде не представлял своего существования, не услышал бы тугого барабанного зова надутых парусов. Конечно, золото и алмазы весьма увлекали меня. Но теперь трудно сказать, что больше: сами сокровища или охота за ними. Скорей, второе. Пожалуй, в те давние годы моей жизни, как я ее называю сейчас, жизни до вас, госпожа, как ни был бы прекрасен алмаз, он вряд ли заинтересовал бы меня, если бы за ним не надо было бы пуститься в какое-нибудь рискованное путешествие. Избрав меня капитаном вашей галеры, вы вернули соль молодости в мою кровь, морскую соль. Вы полагаете, для меня все это не имеет значения? Ошибаетесь. Ведь как для каждого моряка, для меня – вначале было море. Потом все остальное, даже Бог. Вы всегда и во всем можете полагаться на меня. Только еще раз, без всякой надежды, что вы меня услышите, а более того, послушаете меня, говорю вам, ваша светлость – будьте осторожны, вы погубите себя. А коли так выйдет – обо мне уже и речи нет…– Не выйдет, Гарсиа, – радостно улыбнувшись, уверенно воскликнула княгиня, – не выйдет, мой дорогой и верный капитан. Принц Никита не тщеславен. Забрав ларец, я верну себе гелиотроп, и все встанет на свои места. Вот увидишь!– Надеюсь, госпожа, – обреченно вздохнул Гарсиа, – хотя любой мелкий лавочник на его месте, не то что принц, не преминул бы воспользоваться камнем в своих целях.– Так на то он и лавочник. А большинство наших принцев от лавочников мыслию своей недалеко ушли. Вот потому, кроме как Никите, я бы никому гелиотроп не дала. Я верю, что князь вернет мне камень, – заключила княгиня. – Скажи мне, лучше, Гарсиа, – вспомнила она о своем поручении, – удалось ли свену раздобыть болотную траву для нас?– Как велено, госпожа, – еще раз поклонился испанец, – я все исполнил. Досыта попотчуется Ибрагим-бей в дорожке нашим деликатесом. Да и свен не подкачал – уговорил принца Никиту взять его с собой.– Вот как? И что же Никита? Ничего не заподозрил?– Как будто нет.Из крестовой комнаты княжеского дома донеслись тягучие переливы церковных песнопений. Прислушавшись, Вассиана кивнула испанцу:– Вот и наше время подступает, друг мой. Сейчас рукой помашем, да и сами тронемся. Ты все подготовил, Гарсиа?– Да, моя госпожа.– Хорошо. Тогда ступай пока.Молитва длилась недолго. Вскоре под окнами раздались многоголосое гиканье и посвистывания татар, приветствующих своего предводителя. Вослед им заголосили надрывным прощальным плачем русские бабы. Когда княгиня Вассиана вышла на крыльцо, пики первых татарских воинов, возглавлявших колонну, уже скрылись за ветвями деревьев на главной аллее сада. Аргамак Юсупова, полный гордой нетерпеливой отваги, перебирал копытами перед самым домом, не без удовольствия демонстрируя свою стать в ожидании хозяина.Но вот Ибрагим-бей раскланялся на прощание с вышедшей впервые после ареста мужа из своих покоев новой владычицей усадьбы вдовой княгиней Ириной Андреевной Шелешпанской, вскочил на аргамака, воинственно присвистнул и описав круг почета около крыльца, быстрым, резвым шагом пустил своего горца по аллее. Пышные черные хвосты лисиц на его шапке, серебрясь на солнце, замелькали за яркими узорными листьями яблонь.Князь Никита, распрощавшись с Сомычем, взял под уздцы Перуна и подошел к Вассиане. Сняв шлем, низко поклонился. «Счастливой дороги, государь! Сохрани тебя, Господь!» – промолвила княгиня, но голос ее прозвучал как-то непривычно сковано и показался чужим даже ей самой. «Я вернусь с победой, го-сУДарыня! – пообещал ей Никита. – Храни наш дом, об Алексее Петровиче заботься!»Дабы не выдать своих чувств, Вассиана старалась не смотреть на молодого князя. Он тоже явно смущался, потому поторопился сесть в седло и, не оглядываясь более, поворотил коня в аллею. Перун ретиво пустился за аргамаком.За Никитой Романовичем потянулись Фрол, посланник отца Геласия монах Арсений и все ратники, которых собрал Белозерский государь для защиты своих владений. Замыкали колонну два особо колоритных воина, отличавшиеся от остальных своей абсолютно не военной амуницией. Казалось, они собрались не на войну, а на прогулку.Безусловно, фигурами этими являлись тайные посланцы княгини Вассианы Витя Растопченко и Леха Рыбкин. Сомыч, которого изрядно задело, что свенов берут в поход, его же самого оставляют в Москве, весьма придирчиво отнесся к их способностям, и никаких защитных доспехов, а тем более оружия им пока не доверил. Не дай Бог, рассудил он, еще отобьются где-нибудь в дороге или потеряют что. А хозяйство княжеское жалко. Сами-то они себя экипировать не обучены, все им дай да подай да объясни. Вот в монастыре пусть им все и выдает отец Геласий на свой страх и риск. «У него там, известное дело, арсенал большой, там и получите, что надобно, – проворчал старый финн, – жалко, добро-то попортите, Аники-воины».Витя понимал, что Сома просто вредничает. Но наказ Гарсиа помнил хорошо, от того вступать в пререкания и князю Никите жаловаться не стал. «Ладно уж, главное – до монастыря добраться.Так оно и в самом деле полегче будет. Хорошо, что еще провиантом не обидел, старая заноза», – думал Витя про себя.Рыбкин же, который, вообще не имел представления, зачем едут и что там ждет, воспринял поход как очередное костюмированное развлечение и пребывал в весьма радостном расположении духа. Тайком от Вити он все же уломал Сомыча и выпросил себе блестящую ерихонку с брамницей, и теперь гордо восседал на своем пегом полусонном тяжеловесе с толстыми мохнатыми ногами, лениво тащившимся за каурой Вити-ной лошаденкой. Правда, ерихонка по голове Рыбкина была явно маловата, с головы все время падала, и бывшему сержанту приходилось постоянно поддерживать ее рукой, так как закрепить ее на себе он не умел, а спросить стеснялся. «Мозгов много накопил, даже в шлем не помещаются, – язвил Витя, – вот пройдоха, где не надо», – но не без зависти поглядывал на товарища, а не на шутку развоображавшийся Рыбкин воротил от него нос, делая вид, что внимательно разглядывает что-то вдали. «Александр Невский на Чудском озере, – издевательски посмеялся Витя себе под нос. – Псов-рыцарей, поди, высматривает. Не катит ли „свинья“.– Никита Романович, государь мой, ну, дозволь с тобой ехать, – в последний момент, никак все-таки не смирившись с тем, что он остается и любимый Ники-тушка его уедет «без присмотру один», Сома все-таки догнал князя, и уцепившись за стремя, семенил рядом с всадником, насколько позволял преклонный возраст, упрашивая: – Ну, возьми, ну, что тебе стоит? Али помешаю я в чем? Ентих-то взял, – он с укоризной указал пальцем на свенов. – Что проку-то с них, морока одна! А Сома пригодится еще…– Ох, упрям, ты, батя. – Никита остановил коня, и наклонившись, поцеловал финна в седую голову. – Оставайся здесь, разве здесь тебе делов мало? О княгине-матушке заботься. Об Алексее Петровиче. А я сообщу, как там будет. Успокоится все – вернетесь.– Ох, Никита, ох сердце тревожно мое, – Со-мыч прижался лбом к княжескому сапогу.– Ну ладно, отец, ехать надо. Гришку-то надобно выручать или как?– А как же, – согласился Сомыч и покорно отошел в сторонку, перекрестив князя образком. – С Богом, Никитушка.Тут из-за его спины метнулась на аллею Стешка. Она все время следовала за князем, прячась за стволами деревьев. Скрывая слезы, сунула в сбрую Перуна небольшой букетик из лиловых колокольчиков и сразу же снова скрылась за спинами провожающих государя холопов. Только негромкий всхлип ее долетел до Никиты. Князь улыбнулся, дал понюхать букетик лошади и укрепил его рядом с султаном между ушей коня. Снова дал коню шпоры, но прежде, чем скрыться из глаз стоявших на крыльце, наконец, позволил себе обернуться.Прощальный взгляд его, полный нежности, тревоги, сомнения и надежды прилетел к Вассиане быстрокрылой стрелой и вонзился в самое сердце. Она потупилась, но все же взмахнула расписным платком, на мгновение беспомощно застывшим в ее руке и тут же вяло упавшем вниз. «А зачем же поехали-то? Зачем же все это?» – дергала сестрицу за рукав, так ничего и не понявшая до конца Ирина Андреевна. В суете подготовки к походу никто и не вспомнил рассказать ей о происшествии на Белом озере. Но не ответив Ирине, княгиня Белозерская, уронив платок из руки, как только князь Ухтомский выехал со двора, вернулась в покои Алексея Петровича, плотно прикрыв за собою дверь.Все стихло. Умолкли сопровождавшие воинов нестройный перезвон русских бубнов, дудение сурны и медных рожков, перемешанные с пронзительными воплями татарской чезбуги и глухим боем барабанов. Все разошлись со двора. И только опечаленный Сомыч, усевшись с гуслями под крыльцом завел тягучую волнистую песню, то и дело останавливаясь, вздыхая, охая и смахивая с морщинистых щек непослушную слезу.
Ой, как зачиналася Москова каменная, Зачинался царь Иоанн, государь Васильевич. И ходил он под Казань-город, Под Казань-город, да под Астрахань. Он Казань-город мимоходом взял, Полонил царя и с царицею… Да скатилась звезда поднебесная, Да угорела свеча воску ярого…
Солнце поднялось в зенит, и на московских храмах зазвонили к обедне. Глава 4Командор Пустыни Сизо-коричневый густой туман низко стелился над почерневшими от пепла волнами Белого озера и вился ядовитой змеей над стенами монастыря, опоясывая устрашающе вспыхивающими голубоватым огнем ярусами стены. Защитники монастыря давно уже сбились со счета, какой по счету день они переносили выпавшее на их долю адское испытание. Давно уже не различали они ни зари, ни вечера, не считали часов.Первый успех, хоть и доставшийся нелегко и вдохновивший всех его участников, оказался очень недолгим торжеством. Силы дьяволиные все крепчали. Уже не десятки иноземных воинов стояли под стенами Свиточной башни, а сотни и сотни, без устали они сдавливали кольцо окружения вокруг монастыря и число их неустанно множилось. Леса и долы по всей округе покрывал густой непроходимый смрадный дым, погубивший листву на деревьях, траву, созревший урожай на полях, рыбу в озерах и реках. Повсюду валялись разлагающиеся трупы выбежавших в ужасе из чащ задохшихся животных, под маслянистой вонючей пленкой, покрывшей воды озера, мелькали всплывшие брюхом вверх погибшие осетры.Уже ни для кого в Белозерском краю не было секретом, что монастырь осажден.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41