Натопил я свиного сала, вымазал им прутики и лучинки, вымазал густо, чтобы птичкам хватило моих угощений надолго, чтобы не ждали они меня лишний раз, снова забрался на чердак, по всему чердаку натыкал этих прутиков и лучинок и стал ждать, примут или не примут гости мое угощение.
И синичкам свиное сало понравилось. Тут же отыскали они мое угощение и прутик за прутиком, лучинку за лучинкой стали выстукивать острыми, проворными клювиками.
Так и появилась у меня посреди зимы новая забота: каждый день подкармливать своих постояльцев. И синички быстро привыкли к моим угощениям, догадались, где ждет их все время богатый стол, и теперь особенно не торопились выбираться из-под крыши на улицу даже в ясные, тихие дни.
Устроил я для синичек кормушку и под окном, но эта столовая почти все время пустовала. Выпадет ясный день, стихнет ветер, выберутся мои постояльцы из-под крыши на улицу, попрыгают по забору, заглянут в одну, в другую дырочку - нет ли там каких букашек - и снова шмыг-шмыг друг за другом под крышу, склевывать с прутиков и лучинок свиное сало.
Купил я своим синичкам и семечки на рынке. И теперь там, где складывали раньше мои птички крылышки бабочек, ото дня ко дню стала расти горка подсолнечной шелухи.
За зиму привыкли мы друг к другу. Не боялись меня птички совсем, узнавали сразу, когда приходил я к ним на чердак, тут же подлетали поближе и смирно ждали, когда достану угощение. Разговаривал я с ними иной раз. Подзывал к себе, тихо посвистывая, и было мне вместе с этими доверчивыми синичками куда легче, чем одному, ждать первых весенних дней.
Так и дожил я вместе с синичками до первого теплого солнца. Пришла весенняя пора, и услышал я у себя под окном звонкий, веселый колокольчик. "Тинь-тень-динь-день", - вызванивали мои желтогрудые птички раз за разом. Радовался я этой первой весенней песенке, радовался и грустил одновременно.
А грустил я оттого, что совсем скоро должны улететь от меня мои птички в лес, к гнездам, - ведь вокруг моего дома не было ни одного деревца, что приглянулось бы этим шустрым синичкам. Немного оставалось нам побыть вместе. Готовился я к расставанию и уже привык, что все чаще и чаще отлучались мои синички из дому, что все реже и реже вижу теперь их под своими окнами. Забывали мои зимние соседи и свой чердак, и прутики, вымазанные свиным салом, и семечки, что по-прежнему приносил я под крышу дома. И я о них стал понемногу забывать, но тут вдруг опять вспомнил, да так неожиданно, что пришлось мне еще раз по-настоящему удивиться.
Сидел я как-то у окна, писал рассказ о скворцах. Светило солнце, светило тепло, ясно. И вдруг слышу: постучал кто-то с улицы в окно. Тук-тук-тук. И никого нет. Потом в другое окно кто-то постучал коротко - и опять никого. И тут заметил я, что прыгают под моими окнами синички.
Слыхал я, будто иногда синички стучат в окна и просят угощения. Посмотрел я на кормушку под окном - кормушка цела, семечки на кормушке есть. Есть угощение, и в достатке Так чего же просят у меня птички? Может, хотят попасть в дом, погреться, поблагодарить меня за заботу?
Присмотрелся я тут к окну и увидел между рамами комара. О том, что у меня между зимними и летними рамами зазимовали комары, я, конечно, не догадывался. Но вот пригрело солнце, и комар ожил, затрепыхался, пополз по стеклу. И стоило комару оказаться на наружном стекле, как тут же появилась у окна синичка - и тук-тук по стеклу Но комара не достать...
Постучали синички по стеклам, комара, конечно, не поймали и к вечеру снова куда-то улетели.
Ну а потом встретил я настоящую весну с сосульками до самых окон, с первыми лужами у стены дома. И улетели от меня совсем мои добрые зимние гости-соседи. Уж тут их в доме под крышей никак не удержишь - зовет их лес.
Улетели синички, а следом за тем увидел я на солнцепеке первую бабочку-крапивницу, дождавшуюся весны. Увидел, обрадовался и подумал: "Выходит, не всех бабочек разыскали за зиму мои гостьи - синички".
ВОРОБЬИ
"Воробей да воробей - кажется, и в названии этой дворовой птицы нет ничего особенного. Другое дело - пеночка, славка, синичка... А тут воробей, серенький, пыльный, ни одеждой не вышел, ни песни петь не умеет.
Так и относился я к воробьям не то чтобы с презрением, а с каким-то безразличием: мол, есть он, воробей, и пусть себе живет, чивикает за водосточной трубой, подбирает под ногами у прохожих хлебные крошки и купается в первых весенних лужах посреди улицы...
Ну разве сравнишь этого захудалого воробья с солидным скворцом, что восседает на крыше своего скворечника и, не обращая ни на кого внимания, колено за коленом выводит свою скворчиную песню?
Да и в другом, считал я, не сравниться воробью со скворцом. Сколько пользы приносит скворец, сколько вылавливает он разных насекомых! А что воробей? Да я и не слыхал раньше, чтобы воробей ловил разных жучков и гусениц. Чаще приходилось слышать только жалобы на воробьев - то вишню в саду поклюют, то просо пообобьют на огороде. Вот поэтому от воробьев и ставят по садам и огородам пугала-страшилища, одно страшней другого. Ну а о какой уж пользе от воробьев может идти речь? Вред от них один, и только.
Видел я воробьев и в деревне, и в городе. И в городе не слыхал я о воробьях ничего хорошего. Правда, и жалоб на них здесь почти не было: не было в городе садов, не было в городе огородов.
Так бы и оставались для меня серые, чумазые воробьи бестолковым племенем нахлебников и разбойников, если бы не пришлось мне однажды пожить с этими самыми воробьями бок о бок целых два года. Да и здесь, наверное, не стал бы я слишком внимательно приглядываться к воробьям, если бы не одно обстоятельство.
Поселился я в доме на самом краю деревни. Рядом не было ни кустика, ни кучки бурьяна, вокруг лишь вода и болотистый луг... Поселился я в доме и очень скоро заметил, что чего-то моему дому не хватает, чего-то недостает. Долго я ловил себя на этой мысли, долго не мог понять, в чем дело, пока не догадался, что недостает моему дому самых обыкновенных воробьев.
Воробьи в деревне, конечно, водились, а вот ко мне почему-то заглядывали совсем редко. Налетят небольшой стайкой, рассядутся по коньку крыши, посидят, побегают взад и вперед по сухой дранке, которой покрыта крыша, слетят напоследок под самое окно, будто подразнят, а потом разом вспорхнут и, быстро-быстро трепеща коротенькими крылышками, унесутся обратно в деревню.
Почему не любили воробьи мой дом? Может, потому, что стоял он на отшибе и не было вокруг ничего, что могло понравиться птицам? А может быть, обходили воробьи своим воробьиным вниманием мой дом и потому, что давно здесь никто не жил, а раз не жил человек, то что делать на этом пустом месте порядочному воробью?..
Так и провел я все лето почти без воробьев. Но вот наступила осень, заявились ко мне под окно зяблики, заглянули стайками чижи и чечетки, а вместе с чижами и чечетками прилетели на разведку и воробьи.
Прилетели они на этот раз по-деловому, все осмотрели, везде побывали, отыскали мою кормушку и, пожалуй, остались довольны: были на кормушке и хлебные крошки, и просо, и семечки, и овес.
Кормушку воробьи очистили, посидели на заборе, потолковали о чем-то на своем языке и только к вечеру улетели обратно в деревню. А наутро снова всей деловитой стайкой пожаловали ко мне в гости. И снова их ждало угощение...
Шли дни, и теперь каждый день видел я воробьев. Как я хотел, чтобы они остались у меня ночевать, чтобы остались насовсем, поселились здесь и никуда не улетали! Но не тут-то было... Ночевать воробьи отправлялись все-таки в деревню, хотя весь день с восхода до захода солнца проводили возле моего дома.
Наступила зима. Но и она ничего не изменила. Воробьи по-прежнему помнили, где ждет их мое угощение, а позавтракав, пообедав и поужинав, покидали меня до следующего утра.
Зима подходила к концу. Длинней становились дни, и у стены дома на солнцепеке осел и покосился седой морозный сугроб. А потом над сугробом вспыхнула робким огоньком первая весенняя капель. Она налилась, потяжелела и маленьким солнышком мелькнула сверху вниз.
И почти тут же у меня под окном раздался громкий, задиристый воробьиный крик. А следом за этим три воробья взмыли к самой крыше, сбились в серый комок и, кувыркаясь и трепеща крыльями, свалились вниз на подтаявший сугроб.
Началась весна, начались воробьиные ссоры, и все ниже и ниже стала опускаться с угла крыши большая голубая сосулька. Тут-то я и заметил, что мои воробьи вроде бы никуда не стали улетать на ночь. Я дождался нового вечера и совсем точно узнал, что воробьи стали забираться спать под крышу моего дома. А вскоре я увидел воробья с соломинкой в клюве. Он сидел на проводе над самым окном и с любопытством заглядывал ко мне в комнату...
Теперь каждое утро я внимательно прислушивался, не раздастся ли в гнезде под крышей писк птенцов. И птенцы скоро запищали. Запищали и там, куда старый воробей носил соломинки, запищали и еще в одном месте выходит, другое гнездо я как-то просмотрел. Но зато потом я очень внимательно наблюдал и за птенцами, и за их родителями.
Как же удивился я, когда обнаружил, что воробьи носят своим птенцам и бабочек, и мух, и комаров, и гусениц... Забыл я тут и вишневые сады, куда воробьи летали иногда поклевать вишню. Забыл и огороды, где росло просо и куда воробьи якобы заявлялись несметными стаями. Забыл я и скворцов, с которыми, казалось, бездельнику и разбойнику воробью нельзя было и сравниться.
А что скворцы? Выведут к началу лета скворчат - и до свидания, улетят себе в лес, к лугу, и нет им никакого дела до моего огорода, до бабочек-капустниц, что напали на капусту. Улетели давно скворцы к реке, к озеру, к болоту и ночуют теперь там, а воробьи все крутятся и крутятся возле грядок, что-то выискивают, что-то высматривают, кого-то ловят. И так без конца до самой осени, пока не вырастят всех своих птенцов. А до осени воробьям приходится выкормить и обучить разыскивать корм не один, а целых два или даже три выводка желторотых ненасытных воробышков.
Вот и посудите сами: кого должен я теперь благодарить за урожай на своем огороде?.. Конечно, неутомимого работяжку, серого воробья, что, попискивая, покрикивая для храбрости и веселья, денно и нощно торчит у меня под окном.
Не знаю, может быть, где-то - в другом месте - и надо ставить по садам и огородам пугала-страшилища, одно страшнее другого, чтобы отпугивать воробьев, я же такие пугала ставить у себя под окном не стану. А вот пяток новых домиков специально для воробьев обязательно повешу вокруг своего дома еще с осени.
ТРЯСОГУЗКИ У ОКНА
Много путешествовал я по северным лесам и часто в дождь или в снег просил пустить меня на ночлег в деревенский дом, что встретился на пути. И открывали мне двери самые разные люди. Были эти люди и добрыми, и радушными, а другой раз и злыми, недоверчивыми. И мечтал я всегда о том, чтобы дверь в дом открыл мне хороший человек, от которого не останется потом никакой дурной памяти. Вот почему и старался я всегда заранее угадать, что за люди живут в том доме, который встретился мне на пути.
Знал я давно, как по поленнице дров, выстроенной около дома, угадать аккуратного, чистоплотного и мастерового хозяина. У хорошего хозяина дрова всегда были напилены, наколоты и сложены в поленницу ровненько, ладно, полешко к полешку. Увидишь еще издали такую поленницу-игрушку, остановишься, залюбуешься ею, как хорошей картиной, и никогда не ошибешься, если посчитаешь, что живет в доме, у которого такая красивая поленница, очень старательный человек.
Но вот беда - не всегда аккуратные и старательные люди оказывались еще и добрыми, гостеприимными. Придешь другой раз в такой чистый, опрятный дом - все здесь хорошо, все здесь к месту. А уйдешь из этого дома - и будет тебе казаться, что был ты не в теплой избе, а в холодном, нежилом помещении, которое давно покинули люди, а вместе с людьми ушли из-под крыши дома тепло и доброта.
Выходило, что не обо всем заранее рассказывала мне поленница дров, нужна была мне еще какая-то другая наука, другая примета-подсказка, чтобы не ошибиться и не постучаться в дверь к человеку, который не очень рад твоему приходу. Как быть? Как узнать все заранее? И вот здесь-то и стали выручать меня птички.
Увижу я издали возле дома сразу несколько скворечен, да еще будут эти скворечни не так чтобы нарядны с виду, а уютны и подходящи для птиц, и почти сразу решаю: "Живет в этом доме внимательный и добрый человек". А уж если следом за скворцами разгляжу тут же неторопливую, непуганую стайку воробышков-домоседов, шуструю синичку в саду-палисаднике под окнами, тройку - пяток трясогузок у крыльца или на крыше, то совсем спокойно делается мне на душе: не ошибся я - любит этот человек птиц. И если уж повелись у тебя рядом с домом разные птички и не трогаешь, не тревожишь ты их, значит, у тебя и на людей внимания и доброты хватит.
И не сказки все это, не бабушкины приметы, а чистая правда, ибо почти всегда тянется птица к хорошему человеку и летит прочь от человека дурного. Правда и то, что из всех птиц лишь сороки да вороны не часто задумываются, что хорошо, что плохо, и больше крутятся там, где неопрятней мусорная куча да грязней двор. Но о сороках и воронах нет пока речи.
Много я исходил, много избродил северных лесов. Но наконец остановился, и захотелось мне хоть годик-другой пожить на одном месте, понаблюдать за воробьями и синичками и за другими самыми простыми деревенскими птицами, которых не встретишь в глухой тайге. Встречал я в глухой тайге угрюмых глухарей; тайных, черных, под цвет самой тайги, дятлов; видел журавлей и лебедей, но вот поди ты, вспомнились мне синички и воробьи, и пришлось мне подыскивать себе дом в северной деревне.
Подыскал я себе дом, заплатил за него немалые деньги, рад был очень, что появилась у меня крыша над головой, но радость моя скоро прошла: обнаружил я почти тут же, что не любили этот дом никакие птицы...
Уж что за люди жили до меня в этом доме, я так и не узнал, - бросили они свой дом давно, уехали в другое место. Давно не строилась здесь, у стены дома, поленница дров, и не мог я сказать, справные или неряшливые были эти люди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27