В жизни все совсем не так. В жизни это очень трудно, и пару раз, правда, еще в далекой, самой ранней юности, случалось, что Ира чувствовала себя неблагодарной гадиной и готова была поменяться местами с неудачником-влюбленным. А еще пару раз бывало, что она так и не смогла выдавить из себя это коротенькое «нет», о чем потом горько жалела, потому что быстрая казнь лучше долгой пытки, которая все равно закончится смертельным исходом. Правда, ее жизненный опыт подсказал отличный рецепт для такого рода случаев. Очень просто – нужно убедить себя, что незадачливый воздыхатель на самом деле нисколечко не влюблен. Притворяется. Ну там, для личной коллекции, или для разнообразия, или вообще по каким-нибудь корыстным соображениям.
Тем более что в случае с Максимом это не трудно. Таким молодым, умным и красивым парням вообще по амплуа не полагается влюбляться. Напротив, это восторженным девицам и таким, как Ира, средневозрастным дамочкам, жаждущим острых ощущений, полагается от Максима сходить с ума. И вообще у него здесь совсем другой интерес. Вполне корыстный.
– Сядь, мне так неудобно, – высвободилась Ира из его рук.
Он сел, но только не на стул напротив, а на краешек ее стола.
– Туда сядь. От тебя перегаром несет, – поморщилась Ира и поняла, что сделала ошибку.
Максим обрадовался вполне уважительной причине, по которой их должен разделять стол, с довольным видом уселся напротив и, стараясь на нее не дышать, буркнул:
– Извини.
– Знаешь, ты тогда все правильно понял, – не стала тянуть Ира, но сумела подобрать только какую-то ненастоящую театральную фразу:
– Я люблю другого мужчину.
Глупость какая, словно можно любить другую женщину! Да и не важно ему, что она кого-то там любит, какое ему дело до этого «другого», ему важно только, что будет теперь между ними. Нашла наконец-то другие слова – попроще и пояснее:
– В общем, у нас с тобой все.
Максим сразу не понял. Засмеялся, снова двинулся на нее:
– Ир, ну хватит дурака валять! Ну говорю же, сглупил.
Ей пришлось встать, отойти на пару метров в сторону и повторить:
– Я серьезно.
Вот теперь он понял, сунул пальцы в карманы джинсов и присвистнул:
– Ну вы, Ирин Сергевна, блин, даете! Значит, надоел мальчик Максимка? Собирай, значит, свои игрушки и не писай в мой горшок, а я нашла себе парня покруче!
Извините, Ирин Сергевна, за то, что отнял ваше драгоценное время. Сейчас только заявленьице об уходе накалякаю и пойду гулять. А то у меня трудовая книжка тут завалялась.
– Прекрати паясничать! – крикнула Ира. – Сядь и слушай!
Максим замолчал, сел, и Ира четко увидела, что он еле сдерживается, чтобы не заплакать. Если он заплачет у нее на глазах – значит, все, точно здесь не останется, а он ей нужен. Сейчас нужен как никогда.
– От «Глагола» деньги пришли?
– Нет, – на автомате переключился Максим.
– Что думаешь делать?
– А что тут делать, возьму у них на столько же на реализацию и тоже не буду перечислять. Только надо посмотреть, что у них самое ходовое.
– Не забудь, чтоб санкции в договорах одинаковые стояли.
– Не учите ученого, Ирина Сергеевна, у меня все будет о'кей!
– Может, все-таки будем кредит постепенно отдавать, тем, что есть на счете?
– А смысл? Без оборотки останемся, все равно кредит брать. Я же считал, нам кредит только до октября, ну ноября понадобится. Сейчас главное к осеннему спросу хорошенько подготовиться, тогда для нас кредит этот отдать будет – тьфу. Не беспокойтесь, Ирина Сергеевна, Макс свое дело знает.
– Слушай, – сказала Ира, убедившись, что миновала опасность детских слез, – давай договоримся, что ты работаешь как работал, не паясничаешь и не «выкаешь», а когда отдадим кредит, я тебя оформляю в долю.
Ты свой процент заработал, только связываться с моими долгами тебе ни к чему. Чем быстрей раскрутимся, тем быстрей будем нормально зарабатывать. Оба. Так что давай вперед.
– Ладно. По рукам, – немного помедлив и сглотнув, согласился Максим, а Ира снова взглянула на телефон, подняла трубку и спросила Настю:
– Мне никто не звонил?
– Никто.
Максим ухмыльнулся и, напевая какую-то ерунду, вышел из кабинета. А Ира шлепнула бедный аппарат о столешницу так, что он чудом остался цел. И хорошо, что остался, потому что тут же раздался звонок и озадаченная Настенька сообщила:
– Вас какой-то Саша. Говорит, вы знаете кто…
– Знаю, – успокоила секретаршу Ира. – Давай сюда этого Сашу.
На линии послышался еле заметный щелчок, Ира поняла, что Настенька соединила с Аксеновым, и затихла, слушая его дыхание и еле сдерживая смех. Прошло минуты полторы.
– Алло! – раздраженно заговорил Аксенов, у которого оказался вполне приемлемый запас терпения. – Алло!
Я просил Камышеву. Алло!
– Я вас давно слушаю, – важно произнесла Ира и все-таки не удержалась, прыснула коротким смешком.
– Десять – ноль в твою пользу, – откликнулся Аксенов. – Но я еще отыграюсь.
– Почему десять? – искренне заинтересовалась Ира.
– А я с самого начала считал.
– С начала чего? – напрашивалась Ира.
– Это я тебе сегодня обязательно расскажу, – верно понял ее Аксенов. – Но после концерта.
– Какого концерта?
– Как какого? Сегодня же в Большом Доминико Картини поет, только один вечер. Ты что, не знаешь?
– Ах, извините, извините, Александр Николаевич, но сказочниц как-то больше на детские утренники приглашают, а Доминико Картини нам не по рангу.
– Петрович заедет за тобой домой к шести, – закончил Аксенов разговор. Ире показалось, что его отвлекли и ее последней фразы он не услышал. Она даже не успела спросить, откуда он звонит – уже из Москвы или еще нет. Надо же! Только вчера вечером улетел, а сегодня уже обратно. Говорят, перелеты сокращают жизнь.
Сколько налетал, на столько меньше проживешь. Неужели он возвращается в Москву из-за нее? Да нет, из-за концерта. Ладно, некогда гадать. Не до того. Времени до шести в обрез, а Золушка должна успеть пройти свои обязательные превращения. Рядом с Аксеновым ей нужно быть лучше всех. Именно лучше всех. Кстати, Ленкин салон красоты, с которым она в любой момент может договориться, так и называется – «Фея».
***
Пока Ира не ступила на благословенные ступени Большого, она могла думать только об одном – о той сумме, которую ей пришлось заплатить в «Фее» за Золушкин комплекс манипуляций и процедур. Эта сумма совсем чуть-чуть недотягивала до ее месячного заработка. От расстройства она даже не взглянула на себя в зеркало и пропустила мимо ушей дежурные восхищения Ленкиной парикмахерши. Но увидев аксеновское выражение лица и уловив косые взгляды расфуфыренных светских дамочек, Ира убедилась, что Ленкина парикмахерша не покривила душой. Зеркало во весь рост подтвердило желанный результат – в этот вечер она не просто хороша, она здесь лучше всех. Разве что Ленка могла бы с ней сравниться, но Ленки здесь нет. А остальные – дамочки в бриллиантах, поголовная блондинистость которых выдавала торгово-партноменклатурное происхождение, высоченные долговязые девицы «от кутюр», надменность взоров и неуклюжесть походки которых выдавали шаткость их положения на Олимпе, – ив подметки не годились ей, скромной детской сказочнице Ире Камышевой.
Шелковое бирюзовое платье на невидимых бретельках, купленное с расчетом поездки с Максимом на юг, идеально обтекало фигуру, в которой нечего было маскировать, высокая прическа «французский валик» придала благородную резкость ничем особым не примечательным чертам Ириного лица. Собственно, глядя на Иру, было совершенно ясно, что только такое лицо с простыми, но правильными чертами, над которым неинтересно работать визажисту, может выглядеть по-настоящему, идеально красивым. Каждая мышца ее тела после какого-то особого массажа в жутком аппарате, откуда торчит одна голова, ощущалась невесомой и сильной. От удовольствия быть сногсшибательно, умопомрачительно красивой у Иры даже немного поплыло перед глазами и закружилась голова.
Странно, что эти женщины, для которых привычны салоны и бутики, не выглядят красивыми и счастливыми. Наверное, Золушкин комплекс процедур вызывает привыкание и со временем перестает действовать. Пожалуй, в том, что она не имеет возможности им злоупотреблять, есть своя прелесть.
Когда они с Аксеновым сквозь толпу, в которой то и дело попадались не раз виденные в телевизоре лица, добрались до укромного местечка за портьерой, Ира не вытерпела и, нарываясь на комплимент, спросила:
– Чего ты так смотришь?
– Радуюсь.
– Тому, что идешь под руку с такой красивой женщиной? – подсказала ответ Ира.
– Нет, – без шуток признался Аксенов. – Тому, что, когда увидел тебя первый раз, ты не выглядела столь сногсшибательно. Я бы испугался и не решился с тобой заговорить.
– Знаешь, – тоже серьезно ответила Ира, – а я ведь еще никогда и не выглядела столь сногсшибательно.
Даже когда мне было двадцать лет. Это – первый раз.
Эти слова дались ей не так уж легко, но после них оказалось еще труднее стоять рядом с ним в многолюдном фойе под многочисленными оценивающими взглядами и сохранять более-менее приличную дистанцию. Видимо, Аксенову это тоже давалось нелегко, потому что он взял ее ладонь в свою, переплетя пальцы и сжав их намного сильнее, чем требовалось, и сказал:
– Пошли садиться, уже третий звонок.
Хорошо, что это был концерт из популярных мелодичных арий и песен, потому что оперу Ира не любила и не понимала, пыталась когда-то ходить самообразовываться и приучать себя к высокому искусству, но ничего из этого не получилось. В ее сознании прочно засело, что опера – это тоска, тоска и еще раз тоска, да еще до смешного наигранная. Но нужно признать, что Доминико недаром звезда мировой величины; он пел весело и свободно, наслаждаясь своим безмерным голосом и могучим темпераментом и приглашая наслаждаться других. Его неподдельный восторг заразил и Иру, а может быть, это вовсе не Доминико, а Аксенов ее заразил. Ира никогда не видела, чтобы так слушали пение. Малейший музыкальный нюанс настолько живо отражался на обычно непроницаемом аксеновском лице, словно Аксенов не слушал, а пел сам.
Одно только было неприятно – когда начался антракт, чуть ли не каждая проходящая мимо них дама считала своим долгом внимательно разглядеть Иру и шепнуть пару слов на ее счет своему спутнику или спутнице. Россия велика, а мир тех, кто может оказаться на таком концерте, на удивление мал и тесен. Тут все знают друг друга если не лично, то хотя бы понаслышке. И хотя Аксенов забаррикадировался на своем комбинате и только по неотложным делам выезжал в Москву, не жаловал журналистов, очень редко мелькал на страницах газет и почти не появлялся на экране телевизора, его быстренько вычислили. Присмотрелись за первое отделение концерта и вычислили. А теперь гадали, кто такая она, Ира. Что за невиданная птица? Жена? Секретарша? Любовница? Вот бы выдать прямо в лицо очередной оценщице, что она, Ира Камышева, сама по себе! Она имеет полное право слушать великого певца в Большом театре потому, что написала книжку, которую с удовольствием читают дети.
А вот что такого особенно полезного сделала эта дамочка, пренебрежительно разглядывающая Ирино дешевое платье? Может быть, она спасла много людей от смертельных болезней? Или сыграла в кино роль, за которую зрители благодарны ей всю оставшуюся жизнь? Или наладила в умирающем от безработицы городке выпуск дешевой обуви, которая идет нарасхват? Нет, ни она, ни даже ее муж ничего такого не сделали, но тем не менее это Ира, а не дамочка ни за что не попала бы на такой концерт, если бы не Аксенов. Да и Аксенову, наверное, попасть сюда было не так уж просто…
– Познакомьтесь, Ирина Камышева. Мой пресс-секретарь, – услышала Ира и не сразу поняла, что эти слова относятся к ней. Пока она с открытым забралом готовилась идти навстречу пересудам, Аксенов придумал для нее отмазку. Хорошую, качественную, хоть и не оригинальную отмазку. Что может быть естественнее, чем появляться в местах скопления общественности со своим пресс-секретарем? Было время, когда в Москве вошли в моду обливания холодной водой. Иру это увлечение тоже не обошло стороной, и слова Аксенова подействовали на нее точно так же, как ведро холодной воды. Вначале страшно до дрожи, потом мир на секунду меркнет и сознание куда-то пропадает, и в конце концов сознание возвращается – ясное и холодное, а тело бросает в жар.
– Будем знакомы, коллега. Приятно, очень приятно. – Перед Ирой стоял и самодовольно щурился известный на всю страну скандальный телеведущий, который, по всей видимости, привык, что свое имя при знакомстве ему называть не требуется.
В другой ситуации Ира бы обязательно прошлась на этот счет, тем более что ведущий этот ей активно не нравился, потому что был из тех редких людей, которые никого не оставляют равнодушным без всякой на то весомой причины. Но сейчас не до того. Она коротко бросила обязательное «Взаимно», резко развернулась и направилась к выходу, хорошенько расправив плечи. Неизвестно каким – боковым или вовсе уж затылочным – зрением, но она отлично видела, что делал Аксенов у нее за спиной.
Несколько секунд он оценивал обстановку – внимательно осмотрел ведущего, потом расстановку людей в фойе, даже на потолок зачем-то взглянул – и только после этого пошел за ней. Ходил он неспешно, можно сказать, тяжеловато, а потому шансов догнать Иру у него практически не было, пришлось прибавлять шаг и в конце концов бежать. Люди расступались у него на пути и испуганно оглядывались в поисках источника опасности, от которого так рванул Аксенов. Возможно, его внеплановая пробежка вызвала бы панику и кто-нибудь особо нервный крикнул «пожар», но тут все желающие смогли пронаблюдать, как Аксенов догнал дамочку в бирюзовом платье, схватил ее за локоть и буквально протащил на выход мимо изумленной билетерши, протаранив собой тяжелую дверь.
– Ты куда? – выпалил он.
Увидев их, к театру подскочил испуганный охранник, но, не увидев опасности, остановился, сделал равнодушное лицо и принялся прогуливаться вдоль афиш.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39