За домом – возможно, но там фазаны, я видел, как они прилетели туда перед вашим приездом.
Тассоун огляделся, будто увидел все в первый раз.
– В городе все иначе. Там нет пугливых коров и коровьего навоза, нет и фазанов. Думаешь, справишься? – спросил он секунду спустя.
– Принцип тот же.
Посетитель положил ногу на ногу и откинулся в кресле. Он вынул пачку сигарет и прикурил одну.
– У меня есть тебе деловое предложение.
Через час он уже шел по дороге в сторону машины ожидавшего его Свита.
Больше Чарон не встречал Свита. С тех пор прошло три года, три напряженных года.
* * *
В полдень, когда самолет сел, Чарон достал свою сумку с верхней полки и присоединился к людской массе, суетившейся в проходе. Стюардесса в дверях проводила его бессмысленным «спасибо», тут же переведя взгляд на человека за его спиной. Как всегда никем не замеченный, Чарон следом за адвокатом вошел в здание аэропорта.
Чарон двигался вместе с толпой, не быстро и не медленно, все время рыская взглядом. Он миновал стоянку такси перед зданием аэропорта и направился к автобусной остановке, а затем внезапно передумал, увидев ярдах в ста станцию метро.
Изучив карту метрополитена, он купил билет и через некоторое время уже сидел у окна в поезде желтой линии.
Во втором по счету отеле он нашел однокомнатный номер. Зарегистрировавшись под фальшивым именем, он заплатил наличными за четыре дня вперед. Ему даже не пришлось предъявлять свое фальшивое водительское удостоверение или кредитную карточку.
Оставив сумку в номере, а ключ сунув в карман, Чарон вышел на улицу. Он бродил вокруг, читал вывески, изредка сверяясь с планом города. Примерно через час он оказался в Лафайет-парке, через дорогу от Белого дома.
Было градусов пятнадцать, и Чарон чувствовал себя прекрасно. Он присел на скамейку и стал наблюдать за белками. Увидев это, одна из них замерла в нескольких футах от него.
– Извини, – пробормотал он с искренней интонацией в голосе. – Сегодня для тебя ничего нет.
Через некоторое время он направился к южной оконечности парка.
На тротуаре стояло четыре складных щита, обращенных лицевой стороной к Белому дому. «За мир без ядерного оружия», – гласили надписи на них. Два пожилых хиппи в сандалиях толклись рядом.
Напротив, через бульвар с восьмирядным движением, обрамленный с обеих сторон деревьями и десятиметровой черной кованой оградой, стоял Белый дом, похожий на декорацию из «Унесенных ветром». Его классический стиль казался здесь совсем неуместным, среди зданий из стекла и бетона, разбегавшихся в разные стороны от него.
Вдоль тротуара тянулась ограда из бетонных столбиков, скрепленных вверху массивной железной цепью. Как правильно предположил Генри Чарон, предназначалась она для защиты от начиненных взрывчаткой автомобилей террористов. Такая же баррикада была воздвигнута перед воротами на въезде в Белый дом, вправо и влево от них, и дальше за угол.
На тротуаре толпились туристы. Они фотографировали друг друга на фоне Белого дома. Большинство из них, по крайней мере половина, были японцы.
Тут же на тротуаре стоял полицейский мотоцикл, «кавасаки CSR 350»; на нем, спиной к забору, сидел патрульный, разбирая какие-то бумаги.
Чарон подошел поближе, чтобы разглядеть его форму. Черные брюки с голубыми полосами вдоль бедер, белая рубашка, как обычно, портативная радиостанция, дубинка и пистолет. Нашивка на плече гласила: «Полиция парка, США».
– А где же «харлей»? – обратился к полицейскому какой-то человек, стоявший позади Чарона.
– Они у нас тоже есть, – не поднимая глаз ответил полицейский.
Чарон двинулся дальше на восток, затем повернул за угол у здания Министерства финансов и пошел на юг вдоль ограды. Разглядывая здание, он увидел охранников в своих будочках, деревья и цветы, дорогу, ведущую ко входу, где в тени навеса, кого-то ожидая, стоял черный лимузин.
Он повернул на запад в направлении обширной лужайки в форме эллипса. Мимо спешили туристы, не обращая на него внимания. Незаметный человек, почти невидимка, нашел себе удобное местечко, чтобы посидеть и понаблюдать за людьми.
* * *
В Белом доме Генеральный прокурор встречался с главой администрации Президента Уильямом С. Дорфманом, которого он ненавидел.
Дорфман был политиком высокого класса, высокомерным, надменным, самоуверенным. Человек недюжинного ума, он не терпел людей менее одаренных, чем сам. Бывший губернатор одного из штатов Среднего Запада, Дорфман проявил себя в свое время и как удачливый предприниматель, и как профессор колледжа. Казалось, он обладал шестым чувством, потому что всегда находил именно тот аргумент, который производил наибольшее впечатление на аудиторию.
Чего Дорфману не хватало, – в этом Генеральный прокурор был абсолютно уверен, – так это ощущения грани между добром и злом. Политическая целесообразность момента для Дорфмана всегда была решающей.
Настоящим изъяном в душе Дорфмана Генеральный прокурор считал его отношение к людям как к частичкам однородной массы, толпе, которой можно манипулировать по своему желанию. Среди своих по службе Генеральный прокурор называл Дорфмана «флюгером». Для главы администрации у него было припасено несколько еще менее уважительных эпитетов, но их он употреблял только в частной беседе, поскольку Генеральный прокурор был старомодным джентльменом.
Другие среди вашингтонских чиновников были менее щепетильны. За два года пребывания в Белом доме Дорфман успел нажить невообразимое количество врагов. Одно из наиболее достойных внимания высказываний, получивших распространение в политических кругах, принадлежало сенатору, который считал, что глава администрации его подставил: «Дорфман – гений от рождения, лжец по натуре и политик по призванию».
Именно сейчас, когда Генеральный прокурор Гидеон Коэн слушал Уилла Дорфмана, это высказывание сенатора пришло ему в голову.
– А что будет, если этого парня оправдают? – второй раз спросил Дорфман.
– Не оправдают, – резко ответил Генеральный прокурор. Он все время ловил себя на том, что разговаривает с Дорфманом в довольно резкой манере.
– Дюжина отставных калек и безработных уборщиц в суде присяжных, эти люди – прыщи на ровном месте, они никогда не слышали о Чано Альдане или Медельинском картеле, они не читают газет, не смотрят телевидения. Да адвокаты не пропустят в это жюри никого, кто хотя бы знает, где находится эта Колумбия. Когда такие члены жюри в конце концов поймут, в чем дело, они в штаны наделают от страха.
– Система суда присяжных проверена веками. Они выполнят свой долг.
Дорфман хмыкнул и пододвинул к себе календарь, стоявший на столе. Он посмотрел на вазу со свежесрезанными цветами, которые ему ставили на стол каждое утро, – одна из привилегий Белого дома – и набрал полную горсть шоколадного драже из конфетницы, стоявшей рядом. Он никогда не предлагал конфеты посетителям.
– Вы действительно верите в эту чепуху?
Коэн действительно верил в суд присяжных. Он знал, что спокойное величие совещательной комнаты, высокое звание члена суда, серьезность процедуры и возможные последствия для подсудимого – все это производит впечатление на присяжных, большинство из которых, действительно, скромные труженики. И все-таки именно честные граждане, которые чувствуют свою ответственность, являются опорой государства. Этого пессимистам вроде Дорфмана не понять. Коэн посмотрел на часы.
Дорфман чихнул, прикрывшись ладонью. Гидеон Коэн был одним из тех выпускников Гарварда, которые рождены на деньгах, он всю свою молодость провел в крупной нью-йоркской юридической фирме. Парень, который отказался от восьми – девяти сотен тысяч ежегодного дохода ради того, чтобы благородно протирать штаны в правительственном кабинете. Ему нравилось на приемах разглагольствовать в своем кругу о принесенных им финансовых жертвах. Коэн был внушительной занозой в заднице консерваторов. Всем своим поведением он ясно давал понять, что Дорфману не доверили бы даже чистить дверные ручки в нью-йоркской фирме Коэна.
Когда Коэн в третий раз посмотрел на часы, Дорфман встал и направился к двери, чтобы вызвать секретаря. Обойдя Коэна, он скрылся за дверью.
Оставшись один в огромном, обитом плюшем кабинете Дорфмана, Гидеон Коэн позволил себе получше рассмотреть три подлинные картины кисти Уинслоу Хоумера, висевшие на стене, и задержал взгляд на бронзовой статуэтке работы Фредерика Ремингтона, изображавшей наездника на дикой лошади, который, казалось, вот-вот взлетит, тоже оригинале. Еще одно украшение, довольно безвкусное, если вы смогли оценить высокое положение человека, который пристроил свою пухлую задницу в мягкое кожаное кресло главы администрации. Живопись и бронза принадлежали правительству США, Коэн это знал. Еще дюжине самых высокопоставленных чиновников Белого дома было позволено выбирать для себя все, что могло бы радовать глаз, когда они рьяно несут службу у ног хозяина. К сожалению, все это должно вернуться в музей, как только избиратели или сам Президент возвратят апостолов к их частной жизни.
О, власть, подумал Коэн с раздражением, какая ты продажная девка!
Он услышал, как сзади Дорфман назвал его имя.
Три минуты спустя в Овальном кабинете Дорфман уже устраивался в кожаном кресле, тогда как Коэн обменивался рукопожатием с Президентом. Во второй половине дня Джордж Буш намеревался отбыть в Кеннебанкпорт на отдых. Он собирался лететь в Мэн сразу по окончании этой встречи, на которой так настаивал Коэн.
– Опять наркокороль? – произнес Президент, усаживаясь рядом с Коэном.
– Да, сэр, картель, как обычно, шлет из Колумбии угрозы, и сенаторы Флориды в панике.
– Я только что разговаривал с тамошним губернатором. Он не хочет, чтобы суд состоялся во Флориде, где бы то ни было во Флориде.
– Вы читали утренние газеты?
– Мергенталер опять оседлал своего любимого конька, – поморщился Президент.
В своей статье, опубликованной в утренних газетах, Оттмар Мергенталер настаивал, что, поскольку наркотики стали общенациональной проблемой, суд над Чано Альданой должен состояться в Вашингтоне. Он также намекал, и довольно язвительно, на то, что администрация Буша, скрывая это от общественности, вовсе не горит желанием объявлять войну наркобизнесу.
– Представляю реакцию Боба Черри, – сказал Буш (Черри был сенатором от Флориды). – Несомненно, он высказал все, что думает об этом обозревателе.
– Я думаю, что нам следует доставить Альдану сюда, в Вашингтон, – сказал Коэн. – Мы сможем обеспечить проведение суда при помощи ФБР, вынести приговор и никому не причинить вреда.
– Уилл? – обратился Президент к главе своей администрации.
– С политической точки зрения это выгодно, если сделаем все, как надо, здесь, в Вашингтоне, перед Богом и людьми. Это будет сигналом для Пеории, что у нас серьезные намерения, несмотря на статью Мергенталера. Укрепит наши позиции в Колумбии. Но – и это чертовски важно – если он будет приговорен.
– Что ты думаешь по этому поводу, Гид? – Президент перевел взгляд на Генерального прокурора. – Если этот парень прорвется через флажки, то лучше пусть такое случится во Флориде.
– А если он прорвется, мы всегда сможем послать Генерального прокурора с объяснениями во Флориду, – вкрадчиво произнес Дорфман и улыбнулся Коэну.
– Чано Альдана получит свой приговор, – с нажимом произнес Гидеон Коэн.
– Окружной суд приговорил Рейфула Эдмондса. – Молодой Эдмондс возглавлял преступный синдикат, распространявший в районе Вашингтона до двухсот килограммов крэка в неделю, это примерно тридцать процентов от дела. – Суд приговорит и Альдану. Если этого не случится, вы можете уволить вашего Генерального прокурора.
– Возможно, придется, – многозначительно произнес Дорфман, не сводя глаз с Коэна. – Но что нам даст этот приговор? Когда Эдмондса отправили в тюрьму, цены на кокаин даже не изменились. Наркотики продолжали поступать. Люди не дураки, они все понимают!
– Борьба с наркотиками – это смоляной бычок, политический динамит. Чем больше я в это влезаю, тем больше людей желают видеть ощутимые результаты. Вы с Беннетом заставляете меня серьезно рисковать ради малой выгоды, в то время как все твердят, что ситуация с наркотиками становится хуже, а не лучше. То, что мы делаем, – все равно что мочиться на лесной пожар. – Буш подвигал бровями вверх-вниз.
– Политическое поражение дорого обходится, Гид.
– Я понимаю, мистер Президент. Мы говорили…
– Что мы должны сделать, чтобы разрешить эту проблему, я имею в виду – окончательно разрешить?
Гидеон Коэн глубоко вздохнул и медленно выдохнул.
– Отменить Четвертую поправку или узаконить наркотики. Другого выбора нет.
Дорфман вскочил с кресла.
– Ради всего святого – вы что, с ума сошли? – прорычал он. – О Боже…
Буш сделал жест рукой, успокаивая главу администрации.
– Если Чано Альдана будет приговорен, это повлияет на решение проблемы?
– На дипломатическом уровне – да. В моральном плане – я надеюсь. Но…
– Повлияет ли приговор непосредственно на количество наркотиков, поступающих в США? – требовательно спросил Дорфман.
– Нет, – ответил Коэн снисходительно, давая выход накопившемуся раздражению. – Приговор убийце не предотвратит убийств вообще. Но убийцы должны быть отданы под суд, потому что цивилизованное общество не может мириться с убийством. Они должны понести наказание, где бы то ни было и когда бы то ни было.
– Война с наркотиками сродни войне с ветряными мельницами, – резонно заметил Дорфман, вновь усевшись в кресло. – Отмена Четвертой поправки, легализация наркотиков… – Он медленно покачал головой. – Мы должны предпринять позитивные шаги, это правда, но Президент не может выступить в роли праздного болтуна, проявить свою некомпетентность. Такого греха избиратели ему не простят. Помните Джимми Картера? – В его голосе появились твердые нотки. – Президент не должен поддерживать решения в пользу наркотиков. Иначе его под улюлюканье изгонят из собственного кабинета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72