Впереди вырисовывался контур копра. Гигантские колеса наверху его крутились навстречу друг другу, словно соревнуясь в быстроте. Шахта уже проснулась.
– Ну, прощайте, – сказал горняк, – можэт, под землей еще свидимся. А нет, так я вечерком зайду в гостиницу, погутарим.
– Мне ведь тоже туда, – попробовал возразить я и показал на копер.
– Посмотрите скачала, что наверху делается. Шахта и там, и здесь. На земле она начинается и кончается.
Люди, миновав клумбу с цветами, скрывались за дверью двухэтажного корпуса, едва видневшегося сквозь зелень деревьев, а выходили с другой его стороны уже удивительно похожими друг на друга. Защитного цвета спецовки, каски, пристегнутые к поясам батарейки и электрические фонари… Я невольно сравнил их с летчиками. Шахтеры урановой шахты готовились к вахте.
А на небе сияло солнце, шумела листва, и гулко стучали компрессоры.
Человека, не знающего шахту, наземное оборудование поражает: и размеры барабанов клетьевой машины, и диаметр троса, убегающего в ствол, и автоматическое управление скиповым подъемником – этот трудяга, как часовой механизм, снует туда и обратно, вытягивая наполненные рудой вагонетки и опуская пустые. Удивляют гиганты компрессоры. Они отделены от других строений, даже дверь закрыта. "Посторонним вход запрещен", – предупреждает табличка. И кажется, что «посторонние» – все, потому что компрессоры работают сами по себе, подавая в шахту воздух, который вырывает из тела земли драгоценную руду.
– Должен показать вам наш поверхностный комплекс обмена вагонеток, главный инженер Алексей Трофимович Казаков направился к копру. – Это лучший в горнодобывающей промышленности. Я не хвастаюсь, просто горжусь, что автоматизация и механизация поверхностного комплекса ocуществлены на нашем комбинате…
Алексей Трофимович привычно взбежат по лестнице.
Мы оказались у шахтного ствола.
Уткнувшись одна в другую, стоят пустые вагонетки.
Вокруг – переплетение рельсов. Тихо. Толстый стальной канат бесшумно струится в центре ствола.
Неожиданно из глубины шахты вынырнула клеть – показалась первая вагонетка с рудой. И в то мгновение, когда она застыла возле нас, длинная дгеталлическая рука уперлась в пустую вагонетку и начала двигать ее к клети. Вагонетка гулко ударила свою груженую напарницу, толкнула ее и остановилась. Та покатилась по рельсам. Клеть дрогнула и поднялась немного выше. Вынырнула вторая вагонетка с рудой. Спустя две секунды она уже последовала за первой. А двухэтажная клеть с пустыми вагонетками бесшумно провалилась вниз.
Столь непривычно выглядело происходящее, что я оторопел. Вокруг ни души, а вагонетки меняли друг друга не торопясь, без суетни, методично и как-то деловито.
Какая красота в грубых вагонетках, в толкателе, в замасленных шпалах? Кажется, нет ее… Ничто HP должно радовать глаз, а ты стоишь зачарованный и смотришь… Красота, видимо, в том, что человек заставил эти тяжелые конструкции действовать с ювелирной точностью. Вот что делает автоматика!
Пришла очередная клеть. Полная вагонетка тронулась в путешествие по земле. Я пошел следом.
Рельсы слегка наклонены, и вагонетка постепенно убыстряет свой бег. Приходится прибавить шагу. У радиометрической контрольной станции ее движение замедляется. Специальные гасители останавливают вагонетку у измерительной аппаратуры – определяется содержание урана в руде. Проходит секунда, и вагонетка вновь продолжает путь. На "железнодорожном перекрестке" уже включена стрелка. Вагонетка идет на «свой» опрокидыватель. Если концентрация урана большая – в самый левый, чуть меньше – в другие. У опрокидывателей тоже есть "руки"; они заставляют вагонетки опять толкать друг друга – на сей раз груженая занимает место пустой. Включается вибратор, вагонетка опорожняется и теперь вновь должна вернуться к шахтному стволу.
Вся процедура занимает несколько минут…
На шахтах Донбасса и Криворожья три десятка лет назад родилась добрая традиция. Если суточный план выполняется, над копром загорается красная звездочка.
Мол, смотрите, люди, шахта работает хорошо.
Я поднял голову, пытаясь разглядеть, горит ли и над этим копром звездочка. Наверху реял флаг. Позже я узнал, что уже в течение нескольких лет не было суток, чтобы комбинат не выполнял план. За отличные показатели он регулярно завоевывает переходящее Красное знамя. Оно-то и реет теперь над копром. В канун 50-летия Великого Октября комбинат был награжден орденом Трудового Красного Знамени.
В День шахтера на городском стадионе праздник. Его открывает колонна горняков, под аплодисменты переполненных трибун совершающая круг почета. Впереди – прославленные мастера, с орденами на груди. Среди них Андрей Андреевич Головатый и Андрей Александрович Скрыпник – два человека, с которыми неразрывно связана новая история Желтых Вод, история становления и развития уранового рудника в Криворожье.
Однажды вечером оба они пришли ко мне. Интервью было записано на магнитофон. Итак, первое слово Андрею Андреевичу Головатому:
– Если рассказывать сначала, то приехал я сюда в 1927 году, 9 мая. Пришлось начинать трудовую деятельность разнорабочим, а закончил ее заместителем начальника шахты. Освоил все шахтерские специальности.
12 августа 1941 года эвакуировался на Урал. Был там до 1942 года проходчиком. В то время я пошел, как говорилось тогда, на рекорд. За смену выполнил норму па 1258 процентов. С этого дня стал "тысячником". А еще нас называли "гвардейцы труда". За мной последовали товарищи.
Когда Кривой Рог освободили, вернулся сюда. Работали не хуже, чем на Урале. Понимали, что руда нужна стране. В 1948 году я попросился на отстающий участок № 3, где и оставался до 1952 года.
– Удалось поправить дела на этом участке?
Андрей Андреевич улыбнулся:
– В 1949 году меня наградили орденом Трудового Красного Знамени. Это говорит само за себя.
– А другие награды есть?
– Орден Ленина… И еще у меня большая радость:
однажды студенты сказали, что мое имя упоминается во втором томе "Истории Великой Отечественной войны".
Я пошел в библиотеку, посмотрел, действительно, обо мне пишут. Вот и все, пожалуй…
Почти полвека прожил здесь Андрей Андреевич Головатый. Целую жизнь. Я спросил его:
– Что-нибудь осталось от прошлого в городе?
– Только воспоминания и старая шахта "Капитальная". Даже не верится сейчас, когда идешь по улице, что ничего, кроме степи и грязи, не было…
Где-то внизу, у самой речки, стоял барак. Окна – у земли, пол – на метр ниже. Деревянные нары без матрасов и простыней служили постелями. Сбитый из досок ящик заменял обеденный стол. Семейные отгораживались от остальных занавеской. Но никого из смертельно уставших шахтеров не беспокоил голосистый рев младенцев. Даже во сне им слышался стук обушков и лопат.
Утром натягивали не успевшую просохнуть спецовку и шли к карьеру. Скользкие деревянные ступени уходили вниз, и люди исчезали в шахте, чтобы оттуда на своих спинах выносить куски руды.
Постепенно наступали перемены. На открытие образцового барака собрались все жители поселка. На него смотрели как на чудо, потому что в длинном глиняном доме стояли кровати, хоть и без пружин, но железные, были простыни, подушки, набитые соломой, и даже радио.
– Когда обращаешься к прошлому, – говорит Андрей Андреевич, – почему-то в голову лезут пустяковые случаи.
– Какие?
– Например, верблюды. Пекарни у нас тогда не было, хлебом снабжал некто Карпиков. Приехал этот Карпиков из Средней Азии и захватил с собой двух верблюдов. Воду и муку на них возил. Сильно мы удивлялись тогда, глядя на них. Ничего, добрая скотина. Нашу грязь – осенью и весной поселок в болото превращался – месили, и хоть бы что. Лошадь не всегда пройти могла… Или другой случай. Как-то после смены увели козу у Марьи и оставили в шахте. Утром приходят горняки, вдруг видят в темноте два огонька горят и что-то белое летит к ним навстречу. Испугались ребята и что было сил наверх. А одной шахтерке страх ноги приморозил, и она осталась как вкопанная. Коза подбежала к ней, прижалась, не отходит… Года два вспоминали про это… Мало веселого в нашей жизни было…
– Я слышал, что некоторые шахты боятся. Вам когда-нибудь было страшно под землей?
– Знаю, боятся. Со мной впервые пошел паренек один. Новички, а значит, первое испытание – на клети.
Как нас тогда проверяли? Просто очень. "С ветерком" клеть вниз бросят – испугаешься или нет? Так вот, мой дружок так перепугался, что в другие края подался.
Мне по-настоящему страшно было лишь один раз, в 1938 году. Технически грамотных людей не хватало, вот и произошла ошибка… Большие пустоты образовались в породе, они вызвали обвал. Несколько семей остались без кормильцев, многих сильно зашибло. Но потом уже никогда таких несчастий не было. И специалисты появились, и рудник изменился. Не узнать совсем. Сейчас даже в шахту можно белые туфли надеть, не запачкаешься.
– Не преувеличиваете? – усомнился я.
– Точно. Не везде, конечно, а по рудничному двору наверняка пройдете, до тех пор, где разветвления начинаются к выработкам. Увидите сами…
– Удивительная судьба у нашего рудника, – вмешивается в разговор Андрей Александрович Скрыпник, начальник производственно-технического отдела шахты "Ольховка". – Жили мы всегда на отшибе Криворожья.
Народу мало, каждый друг друга знал отлично, отец и сыновья в забое вместе… А после войны рудник расти начал. Особенно когда уран нашли…
– Вы с 1934 года здесь? – спросил я Скрыпника.
– Да, с «Капитальной» – первой шахты рудника.
Вся история перед глазами, день за днем как на ладони.
Правильно говорил Андрей Андреевич, как день от ночи, отличается нынешний рудник от прежнего. Ничего похожего. А технику и сравнивать даже невозможно, так далеко шагнула она вперед. Вот мы, к примеру, взрывные работы в шахтах проводим. До пятисот тонн – один заряд. А когда первый раз взрывали породу, очень боялись. Опасались за копер – не упадет ли? Привязали к вершине проволоку, внизу – груз, отвес получился.
Взял я прибор и направил его на копер. Смотрю в трубу и жду. Неожиданно колыхнулась подо мной земля.
Я так растерялся, что даже на ногах не удержался и упал на колено. Носом об трубу ударился. Однако замерить колебания копра все же сумел. Отвес еще долго качался… Первый большой взрыв был, конечно, в диковинку. А теперь привыкли, никто и внимания не обращает. Правда, глубоко взрываем, не то что раньше, но все же тут чувствуется.
– Андрей Александрович, вы были свидетелем того, как здесь обнаружили уран. Расскажите о тех днях, – попросил я.
– Прибыла к нам экспедиция из Москвы. В 1946 году. Вначале нашли ванадий. Но запасы его невелики, особого интереса они не представляют… Вообще-то в наших местах все есть, даже золото, правда, мало… А уж потом «наткнулись» на уран. Ну, сначала ничего не сообщали, пока не приехали специалисты. Работа закипела, уже вскоре мы выдали первую тонну урановой руды.
Дальнейшая история – перед вашими глазами. Шахты росли, совершенствовались, обеспечивались новейшей техникой. Самые современные не только в Криворожье, но и во всей страна у нас шахты…
…Над зоной обрушения высится копер шахты "Капитальная". Пустые глазницы прилегающих к нему зданий смотрят на мир отчужденно. Из них вывезено все оборудование, которое можно еще использовать. А оставшееся школьники берут на металлолом.
Старая шахта – первенец Желтых Вод – отслужила свой век. А вокруг поднялись другие копры. Над ними развеваются красные знамена – идет добыча сверхпланового урана.
"Раньше урана на земле не было. А потом построили наш город, и он появился. Теперь на уране работают все атомные электростанции. А многие еще строятся…"
Идет урок в шестом классе. Ребята пишут сочинение "Что ты знаешь об уране?". Они рассказывают о своем городе, о родителях, о себе.
"Это очень важный металл. Дедушка был на войне, два ордена получил, но потом его послали в Среднюю Азию. Там он делал урановую руду, она нужна была Курчатову…"
"Очень трудное положение сложилось после войны.
У американцев были атомные бомбы, две из них они сбросили в Японии, и там погибло полмиллиона людей.
Чтобы обезопасить страну, советские ученые создали атомную бомбу. Она была испытана летом 1949 года…"
"Историю, как был получен уран и сделана бомба, я не знаю. Нам бомба не нужна, потому что мы строим электростанцию из атомов. Думаю, что их распорядился сделать Ленин, сразу же за "лампочкой Ильича"…"
Десятиклассники пишут сочинение на ту же тему.
И восьмиклассники – тоже. Всего сто школьников. Что им известно об атомном веке?
…Анри Беккерель почувствовал боль. В жилетном кармане он нес пробирку с радием, и теперь на теле оказался ожог. Кожа покраснела, затем образовалась язва.
Рана прошла только через два месяца.
Так началась "радиевая лихорадка". Выяснилось, что с помощью лучей можно излечивать кожные заболевания, опухоли и даже некоторые формы рака. Радий, открытый супругами Кюри, неожиданно стал самым популярным и дорогим веществом на свете. Пьер и Мария Кюри опубликовали технологию его добычи, чтобы все люди планеты могли использовать необычный элемент.
21 мая 1918 года Академия наук направила Советскому правительству письмо о том, что необходимо наладить в стране производство радия, чтобы ученые молодой Советской Республики могли вести "всестороннее изучение свойств этого удивительного элемента".
"Во время революции многие очень важные дела решались быстро. Владимир Ильич Ленин хотел, чтобы все люди жили счастливо, были культурными и образованными… Точно не знаю, но уверена, что и об атомной энергетике он заботился. Ведь сразу после революции возникло предложение электрифицировать Россию".
Права шестиклассница! И в ее словах, пусть наивных и не совсем точных, верно отразилась основная забота Ленина, партии, молодого государства о научном потенциале страны. И именно поэтому уже через полтора месяца после письма академии была назначена Коллегия по созданию и эксплуатации экспериментального завода для извлечения радия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33