Тем не менее жертвы радиации были поражены настолько серьезно, что перспектива операции и ее последствий отходили на второй план. Мы делали операции двумя параллельными группами. У советского врача было две медсестры; у моего партнера Дика Чэмплина и у меня тоже было по две медсестры. Все было крайне эффективно – никаких языковых проблем не возникало.
Каждый день перед выходом из больницы я ставил йоги и клал руки на счетчик Гейгера, проверяясь на радиацию, – чтобы я не мог распространять слишком большие дозы за пределами больницы. Аналогичную заботу проявляли и о пациентах. Возникает просто бесконечная цепь: их моча и кровь были радиоактивны. Когда выберете у них кровь на анализ, лаборатория становится радиоактивной. С этой проблемой приходилось бороться.
Были и гигантские проблемы с обеспечением. Как только я прибыл туда, мне пришлось сесть за телефон, чтобы скоординировать переправку новейшей медицинской техники и лекарств на 800 тысяч долларов со всего земного шара. Несмотря на тщательно подготовленные планы, все эти вещи потерялись. Поэтому мы отправились в аэропорт Шереметьево – я и еще один врач – с ломами и открывали ящики до тех пор, пока не нашли то, что нам нужно.
После нескольких дней напряженной работы без доступа к спортивным новостям и западному пиву один из моих коллег начал расклеиваться. Мы решили, что если уж нам удалось привезти аппаратуру на 800 тысяч долларов, то уж два ящика эля «Уотниз» мы как-нибудь достанем. Мы попросили, чтобы нам доставили их самолетом.
– Когда я был в России, у меня появилась навязчивая идея увидеть Чернобыль. Наконец мне разрешили совердшть облет этого города вместе с руководителем специальной украинской группы по Чернобылю. Я сидел рядом с летчиком и мог видеть всю панораму сквозь стеклянную кабину вертолета. Мы были в масках, чтобы защититься от радиоактивных часгиц. Пролетая над Киевом, я смотрел на прекрасные леса, окружающие город. Было 10 часов утра, небо в легкой дымке. Потом я увидел совершенно огромную электростанцию на берегу реки. Я видел дымовые трубы и пять вертолетов, которые роились над покалеченным реактором, сбрасывая бор и п amp;сок, чтобы изолировать его активную зону. Мы начали кружить по сужающейся спирали на высоте 100 метров.
Зрелище впечатляло. Обвалившаяся крыша, проваленный реактор, пятиэтажное здание, обломки.
Однако самым странным было отсутствие какой-либо деятельности. На этом огромном промышленном комплексе не было людей. Потом я увидел близлежащий город Припять. Его 40-тысячное население было эвакуировано на следующий день после аварии, и 20-30 современных многоэтажных зданий города, белых и коричневых, были абсолютно пустыми. Очевидно, люди бросали все в спешке белье после стирки, открытые окна, футбольный мяч на поле, игровая площадка. Просто никого не было. Нп малейшего признака какой-либо деятельности.
Краешком глаза я видел ядерный реактор. Прямо под нами был пустой город.
Вот оно, вот как это будет выглядеть. Вот что может делать атом на пользу или во вред. И я подумал: "Это огромный урок". Я ощутил ужас и настоятельную необходимость попытаться это запомнить. Продуктовые магазины, школы, стадион – везде пусто. В этом было чтото ужасное, как в Хиросиме, Нагасаки, Дахау – и я почувствовал, что нужно как-то донести эту мысль. Я вспомнил слова, сказанные мною на встрече с М. С. Горбачевым перед тем, как уехать из Москвы: если взвесить ограниченный характер аварии и огромные медицинские ресурсы, которые потребовались для того, чтобы прореагировать на нее, то нужно избавиться от любых мыслей о том, что мы можем эффективно отреагировать на ядерную катастрофу более широкого масштаба.
Вечером перед отлетом я был в номере один, складывал вещи. Телевизор был включен, и передача привлекла мое внимание. Они посвятили целый час памяти двадцати из тех, кто умер. На экране показывали Чернобыль и на его фоне – портрет каждого из двадцати. Они называли фамилию и показывали его в школьной одежде, в форме пожарного. Я знал этих людей. Я знал всех их – но в качестве пациентов. Очень легко утратить контекст, помнить о том, что они были обычными людьми, пока это не случилось. Теперь я видел их как людей, которых считают героями. Слезы подступали к глазам, а я смотрел, как на экране одну за другой показывают наши неудачи.

В двух шагах от эпицентра (продолжение)

Кажется, несчастье случилось в ту же пятницу и в том же сентябре 1966 года.
Главный геолог собрал буровиков на совещание в гараже. Там, среди машин, поставили маленький столик, п было удобно. Разговор шел о планах на ближайший месяц.
От взрыва высыпались стекла. Буровая вспыхнула сразу же, не подступишься. Вскоре вышка расплавилась и рухнула.
Фонтан совсем не походил на уртабулакский. Там газовый столб кичился мощью, необузданностью, вот, мол, какой я… Здесь было совсем по-иному.
…Геологоразведочные изыскания в этом районе велись с 1960 года. Сейсморазведка помогла установить перспективные области, где могли оказаться газ и нефть.
Глубокое бурение подтвердило прогнозы геологов, и тогда поднялись буровые вышки.
Ничто не предвещало беду. Но вот под утро на одной из вышек, когда буровой инструмент углубился на 23 метра, последовал выброс газа. Оказалось, что под пластом соли лежали ангидриды.
Известие об аварии, конечно, никого не обрадовало, но и особого беспокойства не вызвало. С таким сталкивались и раньше. Было известно, что соль через неделю забьет скважину и работы можно продолжить. Конечно, недельная задержка срывала план, но буровики надеялись "поднажать". И хотя они сразу же сообщили в управление, их доклад звучал оптимистически…
К приезду главного геолога картина резко изменилась.
Левый отвод не выдержал неожиданно высокого давления, его оторвало. Фонтан стал неуправляем,
И соль подвела. Она тоже не смогла противостоять напору газа. Рана в земле уже не способна была затянуться без помощи людей.
Буровики попытались заклинить газ тяжелым раствором, но где-то в глубине разъело трубы. Пройти по скважине к соляному пласту и там создать пробку не удалось.
Настала очередь второго «классического» метода ликвидации фонтанов. Началось бурение первой наклонной скважины. Прошли всего 700 метров, и внезапно фонтан заглох – аварийная скважина обрушилась.
Вот здесь-то фонтан показал свое коварство. Газ «прорезал» соляной плотный пласт и попадал в так называемый "бухарский слой", по которому путешествовал так же свободно, как по трубам. Он добрался до водяной скважины, находившейся неподалеку, и она тоже стала фонтанировать. А газ продолжал захватывать верхние слои земли.
Надо было все-таки «докопаться» до соляного пласта, и вновь попытались бурить наклонную скважину. Буровики не смогли преодолеть газоносные слои. Газ рванулся и сюда, и буровая погибла. Вскоре на ее месте образовалась воронка, заполнившаяся смесью воды и нефти.
Огромные пузыри поднимались над поверхностью этого черного озера и шумно лопались.
Предприняли еще одну попытку. По в сентябре 1966 года проело задвижку, и раздался взрыв. Благо, что все были на совещании в гараже…
Вскоре этот новоявленный фонтан удалось укротить.
Скважину зацементировали, но осталось черное озеро с пузырями и растерянность: что же делать?
Ядерный взрыв в Уртабулаке вселил новые надежды.
И многим из тех, кто в памятное утро 30 сентября радовался концу уртабулакской эпопеи, пришлось вновь отправиться в Среднюю Азию, чтобы еще раз встретиться с коварным и необузданным врагом.
…Лето запаздывало, стояла поздняя весна, и степь еще не успела примерить свой традиционный желтый наряд.
Зеленый ковер лежал под ногами, и только греющаяся на солнце змея да высунувшаяся из норы черепаха напоминали, что это все-таки безводная степь.
Юра сидел у стола и не обернулся на мои шаги.
– Юра!
– Одну минуту, – сказал он. – сейчас… сейчас…
Я его поймал…
Я заглянул через его плечо на стол. Юра осторожно запихивал черного блестящего жука в банку. Потом налил туда немного прозрачной жидкости.
– Спиртуешь? – Мне хотелось показаться осведомленным.
– Нет спирта, биофизики не дают, – Юрий улыбнулся, – ацетон.
– Получается?
Он выдвинул ящик. Я увидел десятка два жуков, аккуратно разложенных на дне.
– Отличную коллекцию в Москву привезу. Мальчики обрадуются!
У Юры двое сыновей. От каждой командировки отца им достаются местные сувениры. На эют раз – «выставка» жуков.
– Второй раз собираю, – сокрушается Юра. – Когда убирали комнату, всех моих жуков выкинули. Подумали, что сами забрались в ящик.
В комнату вбежал Володя, тоже старый знакомый по предыдущему эксперименту.
– Приветствую прессу! – поздоровался он. – Если ты появился, значит, скоро закончим работу…
– Что же, я у вас вместо барометра?
– Прессе товар лицом показывают, – рассмеялся Володя. – Теперь все гладко пойдет, а то еще раскритикуешь за неполадки. На площадку поедешь? неожиданно спросил он. – Я как раз туда…
В «газик» набралось человек шесть.
– Выспались? – спросил Володя у ребят. Те молча кивнули. – А мы вот с Юрой не успели. Госкомиссия заседала.
– Напрасно, – заметил кто-то, – сегодня придется покрутиться до утра.
– Если не больше, – добавил Юра и повернулся ко мне: – Через два часа начнем опускать контейнер…
Значит, наступает самая горячая пора. Группа Володи отвечает за спуск контейнера и за забивку скважины. Пока цементный раствор не заполнит скважину целиком – так создается "пробка", которая не позволяет продуктам ядерного взрыва достичь поверхности, – не уйдут с площадки. Ребята отлично понимают, сколь велика их ответственность. Они сами проектировали эту забивку, и теперь должны проследить, чтобы все было сделано, как предусмотрено…
Буровую видно издалека. Одиноко стоит посреди степи, и кажется, до нее рукой подать, но «газик» едет и едет. Полоска пыли, словно шлейф, тянется сзади. Ветра нет, и пыль образует над степью причудливую линию, повторяющую в воздухе каждый изгиб дороги.
Над нами проносится самолет. Так низко, что мы испуганно переглядываемся.
– Дозиметристы, – комментирует Володя, – тренируются. Сразу после взрыва над озером проскочат, померяют, нет ли выхода… Отчаянный парод. Всегда первые.
Как вы таких называете? – обратился он ко мне.
– Первопроходцы.
– Вот-вот, первопроходцы, – первыми в эпицентр лезут. Для них все – и машины, и личный, видите, самолет. Даже завидно…
– Тебе что же, самолета не хватает? – улыбнулся Юрий.
– А помешал бы? – вмешался один из ребят.
– Это, конечно, эффективно: забивка скважины с неба. Последнее достижение науки – самолет-цементировщик! – Юрий засмеялся.
– Ладно уж, без самолета обойдемся. Зацементируем и с земли. А вот в выходной на рыбалку бы махнуть…
– Неплохо.
– Значит, договорились?
Все вопросительно посмотрели на Володю. Тот глядел вперед и делал вид, что ничего не слышит.
Юра положил руку ему на плечо.
– Ну как, начальство, не возражаешь против рыбалки? – спросил он. Конечно, всю документацию оформим, как положено.
– Согласен… Только сегодня надо поработать.
– Полный порядок будет!
Машина остановилась у буровой. Никого. Мы всех опередили.
– Пошли наверх, – предложил Юра, – оттуда до края света видно.
Черное пятно пузырящегося «озера» с верхней площадки буровой казалось гораздо больше, чем внизу. Я вспомнил старый фантастический фильм, забыл его название. Астронавты прилетают на Венеру, и начинаются самые невероятные приключения. Однажды они вышли на берег озера. Нет, не вода была в нем, а какая-то густая жидкость. Она постоянно бурлила. Астронавты наконец определили, что это гигантская "электростанция", снабжавшая энергией жителей Венеры… Какая же чушь приходит иногда в голову!
– …энергия, – услышал я.
– Какая энергия?
Неужели и Юра вспомнил тот же фильм?
– Я говорю, сколько энергии пропадает, – пояснил Юра, – да-да, той самой энергии, котор"ю дают газ и нефть. Обидно… Смотри, контейнер! – Он показал на облако пыли вдалеке. – Возьми, – протянул бинокль, – а мне пора. Надоест, спускайся. Дорогу найдешь…
Колонна машин медленно приближалась к буровой.
В центре – зеленый грузовик, окруженный со всех сторон "газиками". Три из них отделились и направились к штабу – небольшому деревянному домику на краю площадки. "Госкомпссия, – догадался я. – наверное, заседание". Мне было жаль покидать свой великолепный наблюдательный пункт, и я решил остаться на вышке.
Вначале к устью скважины подошел крак, а потом и грузовик. Он развернулся, двое из группы конструкторов сдернулп брезент, и я увидел зеленый цилиндр. Вместе с монтажной тележкой крап поднял его и перенес к устью.
– Помогать будете? – Я даже вздрогнул от неожиданности. Рядом стоял буровик.
– Если надо, готов.
– Ничего, справимся, – рассмеялся он. – Рукавицы на вашу долю не захватил. Да и костюм жалко, тросы в масле, потом не отчистите. Так что надо вам уходить.
А ядерный контейнер уже висел над устьем.
– Можно опускать! – крикнул кто-то из конструкторов.
Заработала лебедка, заряд пополз вниз.
Так началась эта вахта, которая продолжалась более суток. Сменялись буровые бригады, приезжали и уезжали члены госкомиссии и ученые, степь окутала ночь, и ярким снопом света ударил по вышке прожектор, но проектировщики не отходили от скважины ни на минуту.
Настал их черед.
Когда два года назад загорелась вышка, один из буровиков бросился к ней, чтобы спасти документы. Он знал, без них трудно будет укротить фонтан.
Я слышал, с каким восхищением ребята-проектировщики говорили о его поступке. Некоторые даже в душе, наверное, завидовали его выдержке и мужеству.
А на сегодняшнюю свою работу они смотрели как на обычное дело. Через несколько дней Володя будет рассказывать о спуске контейнера, а о себе скажет всего два слова: "Ну и мы там торчали". Скажет мимоходом, словно не было оглушающего рева цементировщиков, уходящих под землю колонн и усталости, которая свалила в «газике» так, что добрых полчаса мы не могли добудиться его, когда вернулись в поселок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33