Наверно, все-таки надо идти к хромому?
– Выбирай, – повторила тайна.
– Я не знаю! – выкрикнула Малли. – Я всего лишь секрет, загадка, а не ответ. Это ты мудрый, а не я.
Тайна взглянула на неё долгим взглядом, а потом повернулась и скрылась среди ив.
– Не уходи! – крикнула Малли. – Я же ещё не решила.
Но выбор сделан, тут же поняла она. Тайна увидела в ней решение прежде, чем она сама осознала его.
– Будь я по правде мудрой, – прошептала она, – ни за что бы не устроила такого, как нынче ночью.
Она перебрала в памяти показанные оленем картины. Придётся положиться на то, что он вызволит Али, пока она пытается помочь остальным. Она запрыгала по камням переправы, перепрыгивая по два зараз. Потом будет время обо всем поразмыслить: обретшая голос тайна, мудрость и кое-кто, кому недостаёт ума, и кто свободен, а кто нет… Потом она попробует все это распутать. Теперь надо было действовать.

* * *
На поляне на склоне Волдова холма из-за деревьев на траву ступил человек в зеленой мантии. Гаффа заскулил и подполз на брюхе, ткнулся носом ему в ноги, сбитый с толку отсутствием запаха. Мгновение человек разглядывал камень – витые рога блестели под звёздами, – потом шагнул к нему и исчез.
За его спиной Томми Даффин очнулся и обнаружил, что стоит, прижавшись лицом к холодной скале, и флейта едва держится в онемевших пальцах. Вокруг него траву усыпали зеленые листья, такие свежие, словно только что сорвались со своего дерева. Они лежали у его ног толстым ковром, и Томми устало опустился на него.
Гаффа положил голову ему на колени, и Томми погладил своего любимца, дивясь между тем странному сновидению, посетившему его. Он знал, что никуда не уходил с поляны, и в то же время чувствовал, что некая часть его бродила в неизмеримой дали и ещё не вернулась из долгого странствия, которое должно завершиться до восхода солнца.
Встряхнув головой, Томми поднял к губам флейту и дунул в трубочки. Камень вздрогнул, отзываясь ему.
9
– Вот чему ты поклонялась, дитя, – произнёс человек в капюшоне.
Сквозь боль Али расслышала его слова, но они не сразу достигли сознания. Он снова прижал распятие к её лбу, и место прикосновения взорвалось белой вспышкой жара, огненной волной разлившегося по нервам. Странным образом мысли её обратились к народным сказкам и фэнтези, которые она так любила читать. Эльфы боятся железа и христианских святынь. Не потому ли обожгло её распятие, что она стала одной из них? Она уже представляла себя колдуньей. Может, мечта исполнилась и теперь её сожгут?
В тот миг, когда эти мысли пронеслись у неё в голове, боль отступила. Она повисла на верёвках, как тряпичная кукла, а видения волнами сменялись в её мозгу. Тот, под капюшоном, наполнял её голову картинами, образами.
– Взгляни на зло, – говорил он, – и повторяй за мной: «Господь моя скала, и моя твердыня, и моё спасение…»
– Н-нет…
Али пыталась помотать головой, но распятие пригвоздило голову к стволу – не двинуться, а видение сменяет видение…
Козлоногий с лицом, искажённым похотью, с пылающими красными глазами, с членом, торчащим между бёдер, как сук дерева. Он поигрывал им, глядя на Али, и длинный раздвоенный язык играл во рту в такт музыке, звучавшей, как флейта Томми, но мелодия была нестройной и пронзительной и вызвала в девочке дрожь отвращения. У неё перехватило горло: подступила тошнота.
– Ради этой твари ты покинула Господа? – вопрошал человек под капюшоном. – Ради этого чудовища?
– Н-неправда, – выдавила Али. Она пыталась рассмотреть лицо в тени капюшона, но все застилали вызванные им видения.
– Неправда? – выкрикнул он. – А это – тоже неправда?
Она увидела в поле мужчину с немецкой овчаркой. Они слушали музыку козлоногого, и, подобно козлоногому, мужчина принялся играть со своим телом. Она увидела его снова в постели с женщиной: он входил в неё сзади, подвывая, как животное. Увидела, как он стреляет в собаку. Увидела, как он набрасывается на её маму, швыряет её на капот машины, срывает одежду. Увидела, как он вставляет себе в рот дуло того самого ружья, из которого застрелил собаку, и нажимает курок. И все время звучала адская музыка, словно гвоздём скребли по школьной доске, и козлоногий стоял за его спиной и ухмылялся, ухмылялся…
– Не… неправда! – кричала она.
Но она знала: правда. Все, что показал ей сейчас человек под капюшоном, – все это было. Она видела, как козлоногий откладывает дудку, погружает пальцы в кровь самоубийцы и с наслаждением слизывает с пальцев красную влагу раздвоенным языком.
Все правда.
– Такие жертвы приносят сатане, – говорил тот, под капюшоном. – Такие и иные. Муки и боль. «Отвергни Дьявола, и он бежит от тебя». Поверь Благой Книге, дитя. «Господь наш – свет, и где пребывает он, там нет тьмы». Там нет места подобному святотатству против жизни.
Теперь она видела старый камень на поляне и деревенских, приплясывающих в кругу под музыку дудочника, которая казалась старинной версией мелодий Томми Даффина. Она узнала Льюиса и Лили – много моложе, чем теперь. Человек, стоявший у камня, держал в руке длинный обоюдоострый нож. Двое подвели быка.
Человек перерезал быку горло и подставил под струю крови большую железную миску. Потом он поднёс кровь камню, у которого снова стояла тайна, но теперь в облике человека с рогами оленя. Глаза его по-прежнему горели красным огнём, и на протянутой к чаше лапе виднелись длинные когти. Человек начал пить, и струи крови пролились ему на подбородок, на зелёный плащ. А деревенские между тем плясали, и Дудочник наигрывал адский мотивчик.
Правда.
Она увидела пару любовников в лесу и козлоногого, наигрывавшего им, пока они терзали друг друга в горячке страсти. Похоть, горевшая в их глазах, казалась бледным отблеском сверкающих глаз козлоногого, извергавшего на них своё семя.
Правда.
– «Воздержись от телесной похоти, что угрожает душе твоей», – провозгласил человек под капюшоном. – Не это ли чудовище вдохновит тебя, дитя? Допустишь ли к своему невинному телу его безбожную проказу?
– Н-не…
Воспалённый мозг давал картины одну отвратительнее другой, и Али начала задыхаться. Тошнота подступила к горлу. Она что было силы рвала верёвки, но спасения не было; не было спасения ни из плена, ни от видений, которые человек под капюшоном посылал ей через своё распятие.
– Писание вопрошает: «Если с нами Господь – кто против нас?», и я отвечу тебе: сатана. Взгляни на его деяния, дитя. Неужто ты и теперь обнимешь его? За соитие с ним ты продаёшь свою душу. Повторяй за мной: «Господи, помилуй меня, грешную…»
Али почти не слышала его. Нестройная музыка, адские картины все дальше загоняли её в безумие. «Вы мне лгали! – кричала она тайне, Малли, Льюису. – Вы лгали мне. Вы говорили, он хороший, но вы врали, врали, врали…»
– Имя им легион, – возглашал безликий, – но един Сын Божий! Дитя, прими его как своего спасителя!
Бешеный водоворот мучительных, жестоких видений затянул Али и лишил разума. Она, как за соломинку, цеплялась за слова стоящего перед ней, но при имени Христовом перед ней вставало видение Иисуса, распятого на кресте, корчащегося в муках, с полными боли глазами и в терновом венце, раздирающем лоб.
Здесь не найти было утешения. Все то же самое: жестокость и боль. Если Христос был Спасителем, на что надеяться после того, что сотворили с ним люди? Что они сделали с ним, сколько зла творили его именем? Пытали, и насиловали, и убивали – все именем того, кого пригвоздили к кресту и распяли бы снова, если бы он вернулся к ним теперь.
«Тут Льюис был прав, – думала она, уже отказываясь от борьбы. – Что толку бороться? Лучше просто уйти, отказаться от жизни, раз она такая. Если за улыбкой люди прячут ненависть и злобу друг к другу. Хоть в одном ты не соврал, Льюис».
– Если желаешь спасения, – твердил безликий монах, – то прими Господа. Он один может встать между тобой и чудовищем, в когтях которого ты оказалась. Прими Господа, дитя! «Враги его станут лизать прах». Прими Господа как Спасителя, и ты спасёшься!
Но Али не слушала. Она уцепилась за одну мысль, и там, где ничто не могло помочь, эта мысль помогла.
Льюис.
Что Льюис говорил о тайне?
Он всегда был отражением того, с чем приходили к нему люди.
Так, если вы приходите к нему с ненавистью и похотью, то и в нем увидите их отражение. Но если прийти к нему с добром, без зла… Никто не совершенен, но если ты стараешься быть хорошим и приходишь к нему с добром, тогда и он для тебя будет хорошим – разве не так? Она представила себе Христа: не страшную картину распятия, а другие, где он изображался добрым, нежным…
Свет затеплился в ней, выжигая навеянные безликим картины. Да, мучитель показывал ей правду, но не всю правду.
Свет разрастался в ней, и человек под капюшоном стал спотыкаться на словах, шагнул назад, поражённый, даже испуганный тем, что увидел в лице своей жертвы. Как только распятие отодвинулось от её лба, мысли Али прояснились. Новый огонь, её внутренний огонь сжигал смятение и страх. Перед ней встал лик Христа, и Али улыбнулась, увидев, что у него – глаза тайны.
Это оказалось так просто, что она готова была расплакаться. Тайна – это лишь то, что ты ей приносишь.
Свет, горевший в ней, начал сочиться сквозь кожу, и теперь она походила на сияющую огненную статую. Вспыхнули и распались верёвки. Оттолкнувшись от ствола, Али двинулась на монахов. А если и они лишь то, что ты им приносишь? Они преследовали её, потому что она, вернувшись из ниоткуда, принесла на себе запах иного мира. И не её ли собственные страхи и сомнения вложили слова в уста безликого монаха?
– Не надо меня спасать, – тихо проговорила она.
Огонь выплеснулся из неё и ударил в безликие фигуры монахов. Они задымились, плащи на них обвисли, опали, и перед ней снова замельтешила свора псов, боязливо поскуливавших и шарахавшихся от наступающей на них девочки. Когда вся свора разбежалась, Али устало остановилась.
«Только и всего? – подумала она. – Так просто?»
– Так уж просто было? – спросил голос у неё за спиной.
Обернувшись, Али увидела у сосны тайну. Бараньи рога круто поднимались надо лбом, и зелёный плащ ниспадал с плеч.
– Ещё немного, и ты бы потеряла жизнь, – добавил он.
Али взглянула ему в глаза. Она больше не чувствовала того трепета, который объял её перед ним в прошлый раз. Создание, спокойно стоявшее под деревом, казалось старым другом.
– Я тебя звала, – сказала Али, – но вместо тебя пришли они.
– Ты не могла не столкнуться с ними. Я пришёл тебе помочь, но ты справилась сама.
– Но ведь ты мне помог? Я бы сдалась, если бы не вспомнила, что говорил Льюис: что ты – то, что мы тебе приносим. Это ведь так и есть?
Рогатый кивнул.
– Ты хочешь быть свободным? – спросила его Али. – Ради этого все и было затеяно, знаешь ли. Мне надо было узнать, хочешь ли ты быть свободным.
– Хочу я быть свободным или ты?
– Ну… не знаю… Конечно, я хочу быть свободной. Но я думала, я и так свободна. А ты?
– Я не могу быть свободным, если свободы больше нет у людского рода. Но и связать меня невозможно.
– Что ты такое?
– Тайна. – Он улыбнулся. – Как сказала бы твоя подружка Малли: разве все надо объяснять?
– Неплохо бы, – отозвалась Али, – хотя, наверно, тогда все стало бы слишком просто.
– Именно так.
– Но почему ты не помог другим? – спросила она, подумав. – Например, тому человеку с собакой, которого показывали мне псы? Почему нельзя без плохого?
– Я стараюсь помочь, но люди остаются тем, что они есть; они пожинают то, что посеяли.
– Ты ведь не один такой, да? Он кивнул.
– И Малли тоже такая?
– Нет. Она из твоего мира. Я пришёл из иного места, чтобы коснуться ваших душ, а она – частица вашего мира, его земли, и лесов, и луны над ними. Маленькая тайна.
– Секрет, – кивнула Али. – А она знает, что она такое?
– А ты знаешь, что ты такое?
На ум пришло множество очевидных ответов, однако Али покачала головой. После сегодняшнего она понимала уже: простого ответа на этот вопрос не бывает. Помолчав, Али заговорила о другом:
– Хотела бы я знать, куда она подевалась. Когда я стала звать тебя, она была рядом, а потом вдруг пропала.
Рогатый улыбнулся:
– Пропала не она – ты. Когда появилась охота, ты ускользнула в другое место – немного сродни тому, куда я носил тебя прошлой ночью, но другое. А твой мир и Малли все ещё там, где ты их оставила.
– Тогда как же… как мне попасть обратно? Он шагнул к ней, скинул свой зелёный плащ и набросил ей на плечи. Зашуршали листья, и Али робко погладила пальцами край плаща.
– Я пошлю тебя назад, – сказал Рогатый. – Помни меня. Что я такое и каким могу быть; и что ты такое и какой можешь быть.
Он коснулся её лба, погладил пальцем. Али мигнула. Такое чувство возникает в лифте: мгновенная пустота в животе. И вот она уже смотрит на то же дерево, но рогатый человек пропал. Девочка медленно повернулась: костёр ещё горел, и кто-то сидел у огня.
– Малли? – заговорила она и тут же узнала. – Глянь-ка, Льюис! – Али улыбнулась. Сейчас она была в мире с собой и со всем миром.
Льюис вскинул глаза. Слова принадлежали Малли, но голос был новый.
– Али? – спросил он.
– Я, Льюис. – Она все трогала пальцами плащ. Листьев не стало, по крайней мере настоящих, но в свете костра она разглядела, что плащ оказался сшитым из сотен лоскутков, вырезанных в форме древесных листьев. – Что со мной было! – выговорила она. – Настоящее путешествие туда и обратно – прямо как у Бильбо!
Льюис не уловил связи, зато расслышал отзвук мечты в её голосе.
– С тобой все в порядке, Али?
– Лучше не бывает. Что ты здесь делаешь, Льюис? И где Малли? Я столько должна тебе рассказать, только прежде надо повидать маму и Тони, чтоб они за меня не волновались. Ух ты, они ни за что не поверят…
Она осеклась, когда отблеск костра осветил лицо старика.
– В чем дело? Что случилось?
Льюис махнул рукой в сторону дома Валенти, над которым все ещё стояло тусклое зарево.
– Думаю, там какая-то беда, – мягко сказал он.
Блаженное чувство мгновенно смыло волной тревоги.
– О господи! – вскрикнула Али и пошла к дому, но её хватило лишь на несколько шагов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40