– Как только все это кончится – так или иначе, я тут же избавлюсь от оружия. Вы оглянуться не успеете.
– Верю… – Он постоял, крутя в руках кофейную чашку. – Слушайте, я кое-что должен вам сказать. Я не занимался расследованием преступлений. Я буду откровенен. Уважаю вас и не хочу, чтобы между нами стояла ложь и прочее дерьмо. Я никогда не говорил Али того, что она рассказала вам. Она сама придумала это, потому что… ну, я не знаю. Может быть, хотела вас оградить. Думаю, она боялась, что вы не разрешите нам дружить, если узнаете правду.
Френки стиснула пальцами свою чашку.
– Что… что вы хотите сказать, Тони?
– Я сам был из таких – член «семьи», знаете ли. Но я никогда не воевал против женщин и детей, и мы не имели дела с наркотиками и проституцией. Не имели, пока старый дон оставался padrone. А все-таки я был в деле.
Френки заговорила не сразу. Она сидела молча, смотрела на него и думала, почему это откровение не так уж её поразило. Не потому ли, что она успела узнать Тони и, при всем его очевидном умении управляться с оружием и неприятностями, он не показался ей бандитом?
– И что было дальше? – наконец спросила она.
Валенти вкратце пересказал ей события, приведшие к тому, что fratellanza заключила на него контракт. Рассказал о Марио и о неудачном покушении на Мальте, о том, как сумел добраться до Ланарка и совсем было затерялся, но её бывший муж опознал его и донёс «родичам».
– Как видите, – заключил он, – для меня все по-другому. Я здесь не чувствовал себя изгнанником. Мне уже казалось, что я никогда и не имел дел с семьёй. Как будто это было с кем-то другим. Я и правда почти оставил все позади, но тут на нас хлынуло это дерьмо. А теперь не знаю. Все возвращается, и мне это не нравится, но убегать я больше не стану. Точь-в-точь как вы. – Он взглянул на неё. – Знаете, забавно. Я уже совсем готов был удрать, но Али меня отговорила. Сказала, я должен защищаться. – Он покачал головой: – Какая девочка!
Кофейник опустел. Френки встала и долила воды. Она согревала руки над горелкой, хотя в кухне не было холодно. Холод был в ней самой.
«Что я чувствую? – спросила она себя. – Этот человек такой же, как Эрл, только крупнее. Нет, Тони не такой, как Эрл. Совсем не такой. Судя по его рассказу, он с детства рос в „семье". Не знал ничего лучшего. Если все, кому подражает ребёнок: отец, дядя, дедушка – все гангстеры, откуда мальчику знать, что это дурно? Он так живёт, и все тут».
Она повернулась, посмотрела на него. Господи, оправдать можно все, что угодно. Не оттого ли её понимание, что она нуждается в нем, в его умениях, приобретённых в той жизни? Или она в самом деле понимает его?
– Вероятно, это все меняет, – произнёс Тони.
– Меняет, – согласилась Френки. – Только я не знаю как.
Он хмуро и недоуменно взглянул на неё, и Френки улыбнулась.
– Вы мне сразу понравились, – сказала Френки. – И, что ещё важнее, вы сразу понравились Али, а я знаю, что она отлично разбирается в людях. Сколько раз я приводила кого-нибудь домой, и она ничего не говорила, но я понимала, что человек ей не по вкусу. И чаще всего она оказывалась права. Мне никогда особенно не везло с мужчинами – во всяком случае, с любовниками. А теперь мне встретился человек, который нравится и мне, и Али, и вот…
– Эй, я, знаете ли, не…
– Не ухаживали за мной, – договорила Френки. – Знаю. Все равно, ты мне нравишься, Тони. Только сейчас у меня все перепуталось. Я ещё не отошла от прошлой ночи, и нельзя забывать про Эрла… Ты мне сейчас нужен со своими навыками. Это твоё прошлое даёт мне ощущение безопасности, как будто все уладится, и Эрла мне уже не надо бояться, и тот человек, если вернётся, уже не сможет… ничего мне сделать.
Она провела пальцами по волосам, нервно дёрнула запутавшуюся прядь.
– Я ни от кого не хочу зависеть, – сказала она, – я уже говорила. Но так хорошо – здорово, я бы сказала, – знать, что есть друг, на которого можно положиться.
– Я могу быть таким другом, – сказал Валенти. – Я помню, кем я был. Дальше этого дело не пойдёт, и, когда мы разгребём это дерьмо, можем спокойно пойти каждый своей дорогой.
– Я не о том говорю, Тони.
– А о чем же?
– Господи, сама не знаю. Точнее, не могу объяснить.
Вскипел чайник, и оба с облегчением занялись им. Но когда вода была налита и кофе закапал сквозь фильтры, Френки подошла и снова села напротив него.
– Марио звонил, – сказал Валенти. – Как раз перед тем, как ты проснулась.
Френки с благодарностью приняла перемену темы.
– Он сказал, как твой друг?
– Неплохо. Он в реанимации, но доктор уверен, что он выкарабкается. Хотел бы я послушать, что напел ему Марио и как выплясывал, отговаривая сообщать в полицию – как-никак, огнестрельное ранение, но он сказал, все спокойно. Звонил из Оттавы.
– Он вернётся сюда?
– Не думаю. Какие-то дела в Нью-Йорке. Френки не стала спрашивать, что это должно означать: предпочитала не знать. Кофе профильтровался, и она встала, чтобы налить ещё по чашке.
– Что ты обо мне думаешь? – спросила она, снова сев. – Что видишь, когда смотришь на меня?
Она опять начала разговор о них. Ужас, пережитый ночью, ещё холодил её сознание. И к нему примешивался старый страх, что каждый мужчина видит в ней только вещь, которую можно использовать, когда вздумается. Попытка изнасилования всего лишь довела до крайности то, что всегда присутствовало в её отношениях с мужчинами. Её приглашали в ресторан или в кино, но под всем этим скрывалось единственное желание: забраться к ней в трусы и снять своё напряжение. После этого мужчины мигом исчезали из виду.
Так чем же она могла привлечь такого человека? Что он в ней нашёл? Или это в ней что-то глубоко искажено: все это фрейдистские комплексы из-за того, как отец обращался с матерью – или с самой Френки, и теперь она ищет мужчин, похожих на него? Не в первый раз такие мысли приходили ей в голову, но всегда смущали и пугали её.
– Должен сказать, – начал Валенти, – я никогда не был хорош с женщинами. Нет, не обижал, не обращался грубо, но мне никогда не хотелось ничего постоянного, понимаешь меня? Но вот прошлой ночью я задумался об Али… Я бы все отдал, чтобы иметь такую дочку. И о тебе я тоже думал… – Он запнулся, прокашлялся. – Я, конечно, говорил, что не собираюсь за тобой ухаживать, ничего такого, но должен сказать, я думал о тебе, и мне хотелось быть другим человеком, таким, у которого был бы шанс остаться с тобой насовсем, понимаешь?
– Но почему?
– Я уж не говорю о том, как ты выглядишь – грандиозно, между прочим, – но вот как ты держишься! Это уж изнутри идёт. И ещё: о человеке многое можно сказать по его детям. Ты сама вырастила Али, и вышло чертовски хорошо, Френки. Для меня человек, который способен на такое, очень даже особенный, позволь тебе сказать.
Френки нагнулась над столом и накрыла его ладонь своей.
– Мне нужно было это услышать, Тони. Похоже, я многого хочу от жизни.
– Сдаётся мне, мы все такие – нас нужно подбадривать. Ничего плохого тут нет. Плохо только, когда некому сказать доброе слово.
Френки кивнула, сжала его руку и отпустила, взялась за чашку. Рука у неё немного дрожала, но она надеялась, что Тони этого не заметит.
– Мы с тобой, – заметила она, – второе утро подряд откровенничаем. Как бы это не вошло в привычку…
– Я рад, что мы смогли поговорить.
– Я тоже.
Ему больно было смотреть на неё. Её взгляд что-то обещал, но нельзя было потянуться за обещанным. Пока ещё нельзя. Не сегодня. Не после того, что ей пришлось пережить ночью, не перед тем, что ещё предстоит. Но вот когда все кончится, когда он уже не нужен ей будет таким, как был, – тогда и посмотрим. Тони отодвинул чашку и достал автоматический пистолет Баннона вместе с набором для чистки оружия.
– Ну что ж, – сказал он, – прежде чем начинать стрелять по деревьям, следует разобраться, как работает этот красавчик. Вот эта штучка…
Он осёкся, почувствовав прикосновение её руки.
– Спасибо, – сказала Френки.
Валенти понимал, что она хочет сказать. Обещание по-прежнему стояло в её глазах. От близости к ней его кинуло в жар. Он снова откашлялся, и Френки убрала руку. Откинула волосы со лба и наклонилась вперёд. Валенти перевёл дыхание и начал сначала.
– Ладно. Значит, вот это – предохранитель. Когда он сдвинут вперёд, пистолет не работает. Смотри, можно нажать курок, и ничего не случится. – Он выщелкнул магазин и показал ей. – Вот это – магазин. В нем двенадцать патронов. Когда в начале века такие появились на рынке, их называли самозарядными пистолетами. Здесь нет такой отдачи, как в барабанных, потому что сила отдачи уходит на то, чтобы выбросить пустую гильзу и подать новый патрон. Я и барабанный дам тебе попробовать, но, думаю, тебе лучше держаться этого. Он легче и проще в обращении…

* * *
Когда они вышли из леса и оказались на склоне холма над хижиной Льюиса, Али остановилась. Отсюда ей не было видно старика, но над трубой поднимался дымок, так что он наверняка дома. Да и куда ему уходить?
– Идём, – поторопила Малли. Али не двигалась.
– Я вот думаю, – сказала она. – Может, мне лучше поговорить с кем-то ещё? Вот с той старушкой, с которой я вчера танцевала?
– С Лили?
– Да, с ней.
– Зачем?
– Ну, я знаю, что ты думаешь, и знаю, что говорит Льюис, но не знаю, что думают другие жители деревни. Они ведь не все как Льюис, верно?
Малли покачала головой:
– Льюис другой… и Томми тоже.
– Я так и думала. По-моему, мне надо поговорить с ней – просто чтоб взглянуть под другим углом.
– А ты залезь на дерево, – усмехнулась Малли.
Али рассмеялась:
– Но тогда я ничего не услышу – по крайней мере об этом деле. Ты знаешь, где живёт Лили?
– Конечно.
Дикарка свернула к деревне. Бросив ещё один взгляд на жилище Льюиса, Али пошла за ней. На вид кустарник перед ними казался непроходимым, но, держась след в след за Малли, девочка умудрялась пробираться. Дикарка то и дело сворачивала, обходя самые густые заросли, и вдруг они оказались на маленьком выпасе. Коровы поднимали голову навстречу двум гостьям и тут же забывали о них, когда девочки проходили мимо.
– Вон там живёт Лили, – показала Малли, выбравшись на дальний край деревеньки. Маленькую живописную хижину почти скрывал плющ. У каменных стен тянулись вверх кусты роз.
– А ты не зайдёшь? – спросила Али.
– Нет, подожду тебя здесь. Али замедлила шаг:
– Ты не любишь Лили?
– Наоборот, она мне очень нравится, просто я с ней не знакома. Ты иди.
Оставив дикарке трость, Али подошла к дому. У самого крыльца её одолела застенчивость, но не успела она передумать, как дверь отворилась, и Лили с порога взглянула на девочку. От улыбки все лицо старушки залучилось морщинками.
– Какой приятный сюрприз, – сказала она. – Заходи.
– Я не хотела вас беспокоить…
– Глупости! Мы тут так редко видим новые лица. Я тебе очень рада. – Она провела Али в дом. Единственная комната была разделена на гостиную, чистенькую кухню и уголок для спальни. На кровати лежало яркое лоскутное одеяло.
Подумав, как порадовалась бы такому мама, Али подошла ближе и разглядела, что лоскутки сшиты вручную.
– Какое красивое! – сказала она.
– Ну, спасибо… Ты Али, верно? Всю зиму шила, когда ещё жив был Джевон. Моего мужа звали Джевон.
Али кивнула и взглянула на подкрашенную сепией фотографию над камином:
– Это он?
– Он, он. Красивый был черт, правда?
– А кто снимал? – спросила Али. У неё сложилось впечатление, что в Новом Волдинге не водится современных услуг. И где они проявляли снимки?
– Это Эдмонд снимал, сын Льюиса. Он, пока совсем не уехал, много раз выбирался в большой мир. А потом ушёл с цыганами и не вернулся.
– С цыганами? С настоящими цыганами? – Ей вспомнилось, что Льюис что-то такое упоминал.
– Они появляются у нас раз или два в году – всего одна семья, Грис. Джанго – он теперь уже дедушка – привозил своих, сколько я себя помню. Все, что мы не можем вырастить или смастерить, мы получаем от них. Сахар, чай, специи и все такое. Льюис очень расстроился, когда Эдмонд ушёл.
– А почему он ушёл?
– О, ты же сама молодая. Должна знать, как непоседливы молодые люди. Ведь и наша деревенька появилась только потому, что молодёжи в старом Волдинге не сиделось на месте. Вот и мой Питер уехал – через год после Эдмонда.
– Вы по нему скучаете?
Лили взглянула на фотографию мужа и вздохнула:
– Да, конечно, скучаю. Особенно с тех пор, как не стало Джевона. Я все надеюсь, что он ещё вернётся, но думаю, не дождусь.
– Почему?
– Льюис говорит: тот, кто надолго уходит из деревни, теряет дорогу обратно.
– И вас с каждым годом остаётся все меньше и меньше, да? – спросила Али.
– Боюсь, что так. Но мой Джевон знал, что так будет. Мы переменились, понимаешь? Стали ленивы… или, скорее, забывчивы. Мы теперь только и делаем, что танцуем у старого камня. Иногда тайна является, иногда нет. Когда-то мы приносили в жертву быка – каждый год у старого камня. – Она не заметила, как побледнела Али. – Мне думается, это важно – обряды и все такое. А теперь мы вроде как говорим: «Приходи-когда-захочешь». Приходит равнодушие. Думаю, если бы не тайна – если бы олень больше не выходил к камню, мы бы все давно разбрелись.
– Вы не думаете, что его надо бы отпустить?
– Отпустить? Кто же это вбил тебе в голову такую чушь? Его никто не держит. Не думаешь же ты, что такого, как он, могут поймать простые люди вроде нас?
– А я думала… я думала, это здешние жители его удерживают. Музыка Томми и все остальное…
– Ты говорила с Льюисом, – объявила Лили, – а Льюис слишком много думает. Ему бы все в точности объяснить, а так не бывает. Это ведь тайна. Я люблю Льюиса как брата, но, Али, иногда мне ужасно хочется выбить у него из головы малость ума.
– И Малли тоже говорит, что его здесь что-то удерживает.
– Ах да, та дикарочка. Куда это вы с ней подевались прошлой ночью? Мы очень беспокоились.
Али пожала плечами:
– Просто… куда-то.
Лили мечтательно смотрела вдаль.
– Как я тебе завидую. Мне всегда хотелось так: чтобы олень унёс меня куда-то… – Она долго молчала, задумавшись о чем-то, а потом моргнула и взглянула на Али: – Не то чтобы я здесь была несчастлива, понимаешь, но в каждом из нас, должно быть, есть немножко от Льюиса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40