Роман проснулся раздраженным и разбитым, его новая ипостась была ощутимо ночной – но, проснувшись, обрадовался. Он забыл перед сном принять элементарные меры предосторожности: занавесить окно, к примеру. А если день будет солнечным? Рассыпаться прахом было бы неприятно.
Поэтому Роман не рявкнул в ответ на стук, а отозвался медовым голосом:
– Иду, Танюша.
Татьяна обнаружила брошенный на кухне пакет с едой и выпивкой.
– Ты, что ли, принес, Ромка?
Роман улыбнулся заученной теплой улыбкой. Татьяна в своем халате и шлепанцах, с помятым лицом и растрепанным химическим «барашком» раздражала его нынче слабее, чем обычно: его новое обоняние воспринимало запах ее живого тела, как приятный. Смешно было думать, что мерзкая сестрица теперь пахнет вкусно, как жареная курица. Если бы ты знала, подумал Роман и улыбнулся уже искренне.
– На первую зарплату, Танюша.
– Правда, что ли?
Роман скорчил наивную мину ребенка, которого похвалил взрослый, и протянул Татьяне пачку купюр. Он тихо наслаждался ситуацией: примерно две месячных зарплаты Петеньки, небрежно отданные – Татьяна смотрела на деньги жадными глазами, не в силах поверить. Спустя несколько секунд поверила и еле удержала руку, чтобы не схватить с неприличной спешкой.
Роман отлично владел собой. Он даже не улыбнулся.
– Я оставил себе кое-какую мелочь на карманные расходы, – сказал он, так и не изменив наивного тона. – А это – в счет наших с тобой прежних разногласий, Танюшка. Скоро будет еще. И – кстати. Я теперь не буду обедать дома.
– А где? – на лице Татьяны мелькнуло тупое недоумение. Это было уже выше ее понимания.
– Еда – за счет фирмы, – сказал Роман безмятежно.
Татьяна первый раз в жизни посмотрела на него с подобострастным уважением, как смотрела на Петеньку, а раньше – на отца. Этот взгляд означал преклонение перед человеком, способным раздобыть большие, по ее меркам, деньги.
Роман подумал, что даже если бы сестра узнала, откуда произошло его неожиданное богатство, то молчала бы, как камень. Источник до смешного не волновал ее – лишь бы он не иссякал.
– Танюша, – сказал Роман, достаточно поразвлекавшись, – я хотел тебя попросить… Я в ночь работаю, устаю – ты не буди меня днем, малыш. Ладно?
– Я… да конечно! – сказала Татьяна почти нежно. – Поспать хочешь? Да?
– Ну! Чтобы было темно и по возможности тихо.
– А вечером-то посидишь с нами? – это предложение прозвучало окончательным признанием заслуг.
– Посидеть – посижу, – сказал Роман, чувствуя себя абсолютным победителем. – А вот пить не буду, извини, малыш. Мне на работу – не хочу с ходу вылететь за появление в нетрезвом виде, понимаешь?
Татьяна истово закивала.
– Ты бы действительно поспал, – посоветовала она озабоченно, – а то выглядишь как-то бледно и синячищи под глазами…
– Да, малыш, да…
Роман еще поулыбался, покивал – и ушел в свою комнату. Закрывая дверь на ключ, задергивая и закалывая булавками занавески, он с удовольствием думал, что первое испытание прошло отлично. Татьяна ничего не заметила и не заподозрила, не удивилась его роже, не испугалась. Следовательно, все идет по плану.
До вечера можно отдохнуть. А вечером надо будет прогуляться…
Милка заменила шторы на окнах на куски картона, происходящие от разорванных коробок. Ей казалось, что лучи весеннего солнца просачиваются сквозь шторы слишком явно. А солнце – это плохо.
У нее аллергия на солнце. От него голова болит и все кости ломит. А в последнее время и лицо начало чесаться. Нет, солнце – это вредно. Вообще, в газетах пишут, что от него бывает рак кожи. Милка не хочет заболеть раком. Вот еще.
Милка перестала выходить из квартиры днем. Вечером приходилось с сожалением отрываться от сладких грез, укутываться в платок – холодно же – потом в пальто, втискивать ноги в сапоги, с проклятиями выходить на работу. Перед тем, как запереть квартиру, смотрелась в зеркало. Там, в тусклой глубине, маячило что-то бледное, синюшное, с жалкой гримаской на курином сморщенном личике, с бледными губами – мучной червяк, а не Принцесса. Впрочем, Милку это не слишком волновало. Это внешнее. О внутреннем знают только ее Принц и она сама. Остальным и дела нет.
Твари, поганые твари.
Люди – твари. Всюду пачкают, гадят. Милка моет лестницы, а они ходят грязными сапогами, бросают окурки, пустые бутылки. Нассать норовят где-нибудь в лифте. Бросают свой поганый хлам где попало. Свиньи.
Кто-нибудь из жильцов скажет: «Девушка, дайте пройти», – а Милка огрызнется: «Я работаю, чего, не видите?!» Мало огрызнуться. Хочется ударить изо всех сил ручкой от швабры или ведром, или бутылкой, чтобы кровь потекла – нельзя.
Нажалуется. Заберут. А то и сам драться полезет.
Сильные твари. Сильнее Милки.
Главная тварь – начальница. Милка ее убивает в грезах каждый день. Мучительно. Чтобы орала и стонала и молила о пощаде. А пощады не будет. Потому что по-настоящему Милка, когда начальница орет на нее, стоит и молчит. Или оправдывается, а в голосе – слезы. Из-за этой суки. Убить бы суку…
Убивать очень хочется.
Милка убила крысу. Крыса попалась в мусорный бак – и ей оттуда не выскочить. Раньше бы Милка испугалась, теперь – нет. Крыса – мелкая тварь. Ответит за всех. И Милка била ее лопатой, пока от нее не остались кровавые лохмотья.
А в душу сходило тепло. И покой.
Тем вечером Милка целовала Принца нежно. Во всей квартире горела только одна тусклая лампочка.
К вечеру Романа разбудил голод.
Это ему совсем не понравилось. Не надолго же хватило этой дурехи-продавщицы. Неприятно. Это означает, что убивать, возможно, придется каждый день. Черт. Рискованно и хлопотно.
Впрочем, может быть, вчера, сгоряча, Роман что-то сделал неправильно. И никакой информации, паршиво…
С четверть часа Роман проторчал на кухне, где Татьяна и Петенька пили за его успех. От водки они согрелись, их лица побагровели, сделались бессмысленными – и в сознании Романа неотвязно крутилась мысль, что эти двое – легкая добыча. Зачем куда-то тащиться, когда совсем рядом – живое мясо, горячая кровь…
Совсем никуда не годится.
И Роман взял себя в руки и ушел, сославшись на то, что боится опоздать.
Стоял молочно-синий вечер. Было сыро и тепло; дул сильный влажный ветер, нес свежий, веселый, лесной запах. Фонари только зажигались, разгорались от тусклых розовых звездочек до шаров с лиловато-белесым холодным светом…
Прохожих было немного, вероятно, из-за сырости и ветра. Пытаться напасть на кого-нибудь посреди улицы мог только полный идиот. Роман сунул руки в карманы и отправился бродить.
Сумеречный город успокоил и развлек его. Он с незнакомым удовольствием наблюдал, как догорает и меркнет вечер, как густой ультрамарин заливает нежную молочную синеву, как плывут по исчерна-синему небу рваные белесые клочья весенних облаков.
Взошла луна. Ее тусклый свет, похожий на свет уличного фонаря, теперь ощущался кожей лица, как раньше – солнечный, мягким, ласкающим теплом. Луна была лишь чуть-чуть ущербна сбоку – только что закончились полнолунные ночи. Роман усмехнулся: не иначе, как его метаморфозе поспособствовали волшебные чары луны. Забавно.
Ноги как-то сами привели его к ларьку, где он давеча раздобылся кровью и деньгами. Ларек был закрыт, и его дверь опечатана. В воздухе висел запах мертвой, свернувшейся крови. Роман поморщился – обоняние теперь доставляло ему больше удовольствия, чем раньше, но и проблем тоже больше.
Он уже повернулся и хотел идти, как сзади его схватили за рукав и дернули.
Роман обернулся – и остолбенел.
Мертвая девица с растрепанными крашеными волосами и вымазанным кровью рукавом осеннего пальто, которое было ей мало, накинулась на него с той мелкой холодной злобой, какая находит на людей определенного типа в общественном транспорте в час пик.
– Ты чего со мной сделал, урод! – взвизгнула она, тряся Романа за рукав. – Почему я в зеркале не отражаюсь?! У меня коммуналка! Мне теперь на люди не показаться, козел ты вонючий!
Роман между тем пришел в себя.
– А ну заткнись, – приказал он негромко. – Не привлекай внимания. Хватит уже.
Девица удивленно посмотрела на него – но заткнулась. Ее лицо приняло выжидающее выражение.
– Нормальное кино… – Роман отступил на шаг, рассматривая ее. Ее лицо было зеленовато-бледным, одутловатым, как у неудачно сделанной куклы, глаза ввалились, губы приобрели синюшно-красноватый оттенок, как несвежее мясо. – Красавица… Долго ты тут валялась?
– Не знаю, – буркнула девица. Она сильно снизила обороты, Роман не мог этого не заметить. – Прихожу в себя, кругом – кровища, все болит, деньги пропали… Ворюга поганый…
– Легче на поворотах, – сказал Роман насмешливо. – Еще благодарить меня будешь, малютка. Как тебя зовут, ты сказала?
– Я не говорила, – оторопела девица. – Ира зовут. Чего это я буду благодарить?
– Пойдем, – Роман галантно взял ее под руку, чтобы окровавленный рукав не бросался в глаза случайным свидетелям. – Поговорим по дороге.
– Не пойду я с тобой никуда! – фыркнула девица, но пошла.
Роман направился во двор ближайшего дома. Во дворе обнаружился детский садик. Его окружал забор, ворота оказались запертыми, зато в заборе нашлась солидная дыра.
– Прошу вас, сударыня, – сказал Роман, показывая на дыру самым светским жестом.
Ира покосилась на него, но без слов полезла. Роман последовал за ней. У него внутри было тепло и щекотно от занятной мысли – девка откровенно от него зависит. Не может возразить. Чудненько.
Они прошли по мокрой песчаной дорожке мимо кустов, сырых, чернеющих в темноте растрепанными вениками, мимо сломанных качелей и лестничек – и подошли к беседке в виде башенки с флюгером, с тремя скамейками внутри.
Скамейки были мокрые, вокруг стояла ветреная тьма, чуть-чуть нарушаемая только тусклым дежурным фонарем на стене за углом. Ира плюхнулась на скамейку и уставилась на Романа вопросительно; ее глаза явственно светились мутным красным светом, как запыленные автомобильные стоп-сигналы. Роман усмехнулся.
– Итак, милая леди, – сказал он с насмешливой торжественностью, – можете считать меня своим отцом и благодетелем. Ибо я и никто другой даровал вам бессмертие – потому что в настоящий момент вы находитесь за порогом земного бытия.
– Какого бытия?!
– Ты, Ириша, стала потрясающей демонической сущностью. Вечной, вечно юной и могущественной. Адской девой. Ты рада?
– Чего, правда? – спросила Ира недоверчиво и с надеждой одновременно, напомнив Роману сестру. – Ты чего, вампир?
Роман надменно скрестил руки на груди и мотнул головой, отбрасывая со лба челку.
– Предположим, не вампир, – сказал он, стараясь сохранить серьезность. – Но – вроде вампира.
Ира уставилась на него пораженно и восторженно – и это тоже напомнило ему сестру. Роман чуть подался назад, рассматривая ее. О, какая она была мерзкая! До тошноты. Но ее восторг, ее удивление, ее странная покорность Роману импонировали, они были явно полезны – и отказываться от них в создавшейся ситуации не имело смысла.
Роман улыбнулся холодно и высокомерно, так, как улыбаются вампиры.
– А вот теперь молчи и слушай, – сказал он неторопливо, с удовольствием наблюдая, как выражение почтительного страха и внимания появляется на опухшей Ириной физиономии. – Я недавно поменял ипостась, я пока одинок и мне нужны вечные слуги. Вчера была последняя ночь полнолуния, и я этим воспользовался, чтобы… э-э… дать тебе возможность войти. Ты показалась мне подходящей.
– А чего ты ушел? – спросила Ира. Как Роман и ожидал, патетический тон сбил ее с толку – она уже забыла его удивление в момент встречи и принимала объяснения за чистую монету. – Я ж не поняла ничего! Прихожу в себя: касса раскрыта, кругом кровища, дверь сломана… Хотела на себя в зеркало посмотреть – и не отражаюсь. Я, знаешь, как перепугалась!
– Ну да, – сказал Роман проникновенно, – вышло нехорошо. Но вчера у меня не было другого выхода. Мне пришлось уйти – ты не поймешь, почему. Зато я пришел искать тебя сегодня.
Ира кивнула. Она поверила окончательно.
– Ты вчера того… как наелась? – спросил Роман, как о само собой разумеющемся деле.
– Ну… – Ира смутилась. – Там кошка… я кошку… а она царапается, зараза…
Она доверчиво протянула к глазам Романа руку – тыльной стороной ладони. На синюшно-белой коже остались три глубоких борозды, почерневших в глубине. Романа позабавил след зеленки вокруг царапин.
– Гадко было, – пожаловалась Ира. – Прихожу в себя – и полный рот шерсти. Кости какие-то в зубах застряли…
– Избавь меня ради Древних Хозяев от подробностей, – надменно сказал Роман. – Где ты… провела день?
– Ой, не спрашивай, – пригорюнилась Ира. – В ларьке-то нельзя было оставаться…
– Ты догадалась?
– Ну, тут не надо быть семи пядей во лбу-то! Утром инкассатор придет – что я ему скажу? И потом – в таком виде… Я и домой побоялась идти – а вдруг милиция, или соседи скажут чего… А на улице под утро чего-то стало не по себе…
– Молодец. И куда ты делась?
– Не поверишь. Просидела весь день в подвале каком-то. Даже задремала. А к вечеру чего-то показалось, что надо к ларьку идти…
– Я тебя позвал, – изрек Роман, стараясь, чтобы интонация получалась внушительной и таинственной, как у вампиров. – Я проверял, насколько ты чувствительная. Справилась, молодец. Со всем справилась. Теперь я твой хозяин, и я о тебе позабочусь. А ты будешь делать все, что скажу – и все пойдет, как по маслу. Поняла?
– Слушай… а как же… А у меня это… – залепетала Ира, вдруг упав духом. – У меня же это… парень… И что я маме-то скажу? Маме-то? Она же, наверно, подумает, что меня убили…
– Ну хватит уже! – отрезал Роман жестко. – «Парень, мама, папа!» Утри сопли. Они – просто люди, смертные, ничтожества – а ты – демон! Ты – выше! Ты никогда не состаришься, никогда не умрешь! Что тебе до всех этих человеческих дрязг?! Впрочем, – добавил он насмешливо, – ты можешь катиться на все четыре стороны, я тебя не держу. Иди – посмотрим, как тебя примут твои папы, мамы и парни.
Ира замолчала, только хлюпала носом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34