– Ты сделала все, что было в твоих силах. К сожалению, свет не всегда одерживает победу над тьмой.
– Что случилось? – прошептала Римма беззвучно, но наставник, разумеется, услышал – он читал по ее душе.
– Девушка по имени Лариса. Ее жизнь в опасности.
Римма давно забыла, как ее раздражала эта девица. И потом – что такое раздражение перед лицом смерти? Не заслуживала этого глупая девчонка – Римме вдруг стало жаль ее до слез.
– Неужели я ничего не могу сделать? – спросила она в тоске. – Она погибнет?
На несколько мгновений Римме показалось, что она видит в потоке света лицо наставника – белое, неподвижное, скорее, лицо мраморной статуи, чем человека. Из глаз его исходил белый свет. Свечи в золотых жирандолях полыхали ослепительным пламенем.
– Тяжело помочь тому, кто сопротивляется помощи, – влился в Римму бестелесный голос. – Девушка одержима. Она уже сама ищет смерти, демон все-таки овладел ее душой. Она оказалась слишком привлекательной… пищей для сил зла. Следующей ночью ее сожрут.
– Господи… – прошептала Римма, цепенея от ужаса. – Какой кошмар… – и взмолилась: – Ну научи же меня, как поступить! Неужели я вот так отойду в сторону и дам им ее… съесть?!
Наступило молчание. Впервые за много лет наставник Риммы размышлял так долго. Ангел молчал, а Римма стояла в золотом сиянии и пыталась отогнать от своего разума дикую картину – как это «сожрут»? Душу можно сожрать? Или это будет нечто, что буквально сожрет или сожжет ее тело?
Римма видела немало страшного и отвратительного. Но еще ни о чем ее наставник не говорил так внушительно. И Римма поняла, что участь Ларисы будет неописуемо страшной.
Не порча со сглазом. Одержимость.
Римма уже отчаялась, когда, наконец, раздался долгожданный голос.
– Есть только один выход, – рек наставник. – Но это будет тяжело для тебя. Ты готова принять на душу грех ради спасения чужой жизни?
– Да, да! – откликнулась Римма поспешно. Она не колебалась ни минуты.
– Тогда ты солжешь ей. Это единственный способ.
– Я солгу ей, но она спасется.
– Правильно. Ты скажешь ей, что сделаешь все, что она попросит. Она захочет говорить с умершим юношей по кличке Ворон.
– Он демон.
– Он демон. Но ты согласишься. Ты скажешь, что не можешь вызвать столь темную сущность в своем доме. Потом скажешь, что она может увидеть его тень в том месте, которое ты укажешь. Вот это место. Запомни.
Римма увидела, как на четкой черно-белой фотографии, расселенный дом в узеньком переулке, на Лиговке, в пяти минутах ходьбы от жилища ее старой подруги. Дом был знаком Римме, он предназначался на капремонт или даже на снос, работы уже начались. Теперь там было пусто и темно; единственными посетителями этого места были бомжи и сомнительные типы, разыскивающие укромный уголок для выпивки и прочих интимных надобностей.
– Туда? – пораженно прошептала Римма. – Там же…
– Никого не будет. В доме и во дворе дома никого не будет. Ты оставишь ее во дворе, напротив входа в подъезд и уйдешь. Она окажется наедине со светлыми силами Космоса. Они образуют защиту вокруг нее. В квартире чистого воздействия организовать нельзя.
– Все-таки я как-то беспокоюсь за нее, – сконфуженно пробормотала Римма. – Мне обязательно нужно будет уйти? Оставить девчонку одну, ночью, рядом с этим бомжатником?
– Ты можешь остаться, – провещал голос. – Но имей в виду: я могу защитить своей энергией от сил зла только одного человека. Ты уверена, что твоя личная защита выдержит нападение демона?
Римма растерялась.
– Я когда-нибудь ошибался? – спросил голос. Римма почувствовала, что ею недовольны.
– Нет…
– Случалось ли такое, что кто-то из людей, в которых ты принимаешь участие, попадал в беду из-за того, что я дал неточную информацию?
– Нет.
– Ты считаешь, что Силы Света способны на ложь?
– Нет, нет!
– Тогда что тебя тревожит?
Римма легко вздохнула.
– Ничего, – сказала она, улыбаясь. Маловерная. Как она могла сомневаться, когда все так понятно и ясно? – Конечно, ничего. Я все запомнила. Я спасу ее.
– Если битва Высших Сил закончится в нашу пользу.
– Да, конечно, – Римма почувствовала обычный светлый экстаз. Стены зала заколебались и медленно растворились в сиянии. Видение превратилось в сон. Но засыпая, Римма знала, что наставник не оставит ее, что говоря с Ларисой, она ничего не забудет и не перепутает.
Все шло правильно.
Лариса проснулась таким поздним утром, что оно уже и утром-то не могло называться. Она выспалась. Это дорогого стоило.
В комнате было тепло, постель была тепла. Лариса долго тянулась, как кошка. Потом встала – и ее почему-то потянуло к окну.
День был серенький.
Лариса смотрела в окно и с удивлением отслеживала мысли и ощущения такие странные, что в животе похолодело. За окном было то, что Лариса всю жизнь называла «плохой погодой». И эта плохая погода была неотразимо прекрасна, настолько прекрасна, что Лариса не могла оторвать от окна взгляд.
Мягкое небо, нежное, как смятый серый шелк, расстелилась над крышами соседних домов. Деревья в дымке не рассеявшегося тумана, будто написанные акварелью на влажной рыхлой бумаге, были исполнены пробуждающейся жизни; зеленоватые стволы старых тополей, березовая розовость, жатый черный бархат коры вяза – все это мерцало тонким, еле уловимым свечением. Туман съел снег, и обнажившаяся земля ждала травы, а мокрый асфальт тоже мерцал, как натертый паркет. Лужи лежали на нем осколками черного зеркала.
Лариса, задыхаясь от непонятного восторга, открыла форточку. Запах города, сырой, бензинный, земляной, серый весенний запах хлынул в комнату холодным потоком, окатив Ларису с головы до ног.
Что же сегодня за день такой особенный, думала она, изнемогая от наслаждения. Что случилось? Что сегодня родилось или влюбилось? И сколько времени это продлится?
И тут безумная мысль на миг вышибла у нее дыхание.
Это не день особенный. День обыкновенный. Это я… прозрела.
Лариса вскочила и заметалась по комнате. Одевалась и причесывалась в необычном для себя темпе, еле справляясь с колотящимся сердцем, как будто на свидание опаздывала. И верно, опаздывала.
На свидание с миром.
Как, как могло случиться, билось у нее в крови, что у меня этого не было? Целый год не было – или больше, или никогда? Но почему, почему? Кто, как отнял у меня это? За что?
И как посмел?
Лариса выскочила на лестницу. Ее поразил запах, сырой теплый запах, похожий на запах деревенского дома в дождь. Она сбежала по лестнице, ведя пальцами по стене, удивляясь тому, что ощущает и видит, будто впервые в жизни оценила и эту бледную казенную зелень, и гладкость масляной краски, и надпись «Панки, хой!», сделанную синим маркером…
Улица ее просто оглушила. Лариса остановилась. Запахи и звуки обрушились на нее, будто внутри размыло и разрушило какую-то грязную плотину. Лариса увидела, как на веточку барбариса прыгнула синичка, желтенькая, в стильном черном галстучке, как синичка склонила прелестную головку в синеватом берете, раздельно, звонко сказала: «Зи-зи-чи!» – и вспорхнула. И эта веточка в длинных колючках, и эта синичка, и ее приветственная реплика будто отпечатались на обнаженной душе. Лариса остро почувствовала, что все это – и все остальное – останется теперь в ней навсегда.
Смотри, как прекрасен мир, сказал внутри ее разума новый голос. Смотри, какой дивный день. Смотри, как чудесен твой город – даже эта разбитая машина на вечной стоянке у бордюра, пыльная, с колесами, вросшими в грязный талый снег, похожая на заспанного тощего медведя, только что покинувшего берлогу. Ты же тысячу раз проходила мимо – и не видела.
Ты ничего не видела.
Лариса медленно шла по улице. Ее обгоняли, ей шли навстречу, она заглядывала в лица прохожих, ей было не по себе – и никак не определялось, почему. Она брела, впивая глазами свою улицу, даль, тающую в тумане, пустырь, заросший вербой, по которому носились собаки, перекресток, на котором мигали светофоры, молочный киоск… Эти места всегда казались ей унылыми и обыденными, этот спальный район, застроенный «хрущевками» и заросший тополями – это все неожиданно осозналось, как часть Города. А Город определился, как часть души. И часть любви.
Немалая часть. И не худшая.
Лариса брела, постепенно понимая, что такое «корни». Она жила в городе с рождения, ее родители тоже родились и выросли здесь, но лишь только что ей пришло откровение. Она – часть города. Она сама – город. И снова пришло ощущение странной смеси из любви и смерти.
И это было удивительно прекрасно.
И только тогда она слегка пришла в себя, когда сообразила, что стоит перед домом Риммы. Но шла она именно сюда. Шла не просто так, а по делу.
Никакие откровения не могли сбить ее с толку.
Нехорошо Ларисе стало еще на лестнице.
И дело было даже не в запахе – обычном, в сущности, хоть и неприятном запахе сырости, мочи и крыс, доносящемся из подвала. Лариса медленно поднималась по ступенькам и думала, откуда у нее такое чувство, будто под ногами – то ли пятна крови, то ли следы слез, что уж вообще непонятно, как заметно. Будто по этой же лестнице поднимались раненые, часто поднимались, много раз, теряя тут силы и кровь, оставив осязаемый след собственной боли…
Раньше Лариса этого не чувствовала. А теперь от неожиданного прозрения ей стало слегка жутковато – не в страх, а в тошноту. И из глубины души почему-то снова начала подниматься злость.
Лариса пока не могла определить, на кого.
Она позвонила. Дверь отпер Жорочка, Риммин сын, ровесник Ворона, которого Лариса, тем не менее, воспринимала, как мальчика, к тому же – мальчика недалекого. Вот – увидел ее и расплылся в странной улыбочке, не приветливой, а какой-то сальной, будто Лариса была фотографией в непристойном журнале.
– Ой… Ларисочка!
– Римму позови, – приказала Лариса. Уже бросив ему эту фразу, как команду собаке, она подумала, что это, минимум, невежливо, но Жорочка подчинился безоговорочно. Как… служащие «Берега».
– Мамочка! – закричал он в глубь квартиры. – Ларисочка пришла! – и остановился, пожирая ее глазами.
Лариса решила, что лучше всего обращать на милое дитя не больше внимания, чем на потолок и на стены. Она переступила порог – и содрогнулась. Она поняла, отчего ей было так чудовищно неприятно в тот вечер, когда Римма записала для нее послание Ворона.
Квартира выглядела уютной и ухоженной. Со вкусом обставленной. Даже эти вишневые бархатистые обои в коридоре, с бронзовыми светильниками вокруг зеркала воспринимались вполне нормально. И стильно. Темновато, но стильно. И запах благовоний, приторный, но вполне терпимый, вовсе не раздражал обоняние. И при всем этом в квартире было страшно.
Весь воздух здесь, вся мебель, все предметы были пронизаны незримой паутиной боли. Боли, страха, надежды, вожделения, отчаяния, тоски – и чувства Ларисы тут же потянуло в такой же паутинный канал, от нее, куда-то далеко отсюда. Живое будто засасывала некая непонятная воронка – засасывала, распределяла по сортам и пересылала по этим каналам, как по проводам. Куда-то, где…
Лариса бездумно провела рукой по воздуху и лизнула кончики пальцев. Ощутила раздирающий вкус чужих страданий. Буквально увидела, как в этой паутине бьются запутавшиеся живые чувства. Что это – души? Или – что?
Коммутатор, подумала Лариса, холодея. Принимают, распределяют, пересылают. И именно туда. Я была права. Надо было сюда зайти. Надо. Чтобы расставить все точки над i.
В коридор, позвякивая серебряными побрякушками, вышла Римма. Лариса посмотрела на нее и подумала, что Римма прекрасно выглядит для своих лет. Ухоженная такая дама бальзаковского возраста. Откормленная чем-то… неправильным.
– Ларочка! – сказала Римма, улыбнулась и распахнула руки. – Ну что ж вы не проходите в комнату, милая моя девочка?
Лариса будто к полу приросла. Римма улыбалась слишком слащаво, чтобы улыбка воспринималась, как искренняя, но за улыбкой было нечто похуже фальши. Болезненная жалость. Римма смотрела на Ларису, словно на собаку, раздавленную автомобилем.
– Ларочка, ну что ж вы? – повторила Римма, и ее улыбка чуть-чуть потускнела. – Я все понимаю, мы с вами, конечно, договаривались встретиться попозже, но у вас, наверное, важное дело…
– Римма, вам звонил Эдуард? – спросила Лариса.
– Мне звонил Антоша, – сказала Римма удивленно. – Насчет сеанса связи с тонким миром…
– Значит, Эдуард вам не звонит, – сказала Лариса задумчиво. – А как он с вами общается?
– Вы меня простите, Ларочка, – в голосе Риммы мелькнула тень раздражения, – но я понятия не имею, о ком вы говорите. Кто этот Эдуард?
– Я не знаю, как он называется в ваших терминах, – сказала Лариса, глядя Римме в лицо и видя в ее глазах глубокую, втягивающую пустоту. – Демон, темная сущность или еще как-то так. Но это не важно. Вы же его кормите?
– Я не понимаю… – она действительно пока не понимала.
– Вы его кормите чувствами своих клиентов, да? – спросила Лариса, все лучше и лучше представляя себе общую картину. – Вы его и мной кормили. А за кормежку он подкидывает вам информацию.
– Лариса, – голос Риммы стал жестким и официальным, а лицо – оскорбленным. – Я согласна устроить для вас спиритический сеанс, хотя дух, с которым вы общаетесь, темный дочерна. Я готова вам помогать, не смотря ни на что. Так за что вы меня грязью поливаете?
Жорочка сделал шаг вперед и хотел что-то сказать, но наткнулся на взгляд Ларисы, как на острое, запнулся и промолчал.
– Я могу зайти к вам перед полуночью? – спросила Лариса вежливо, снова повернувшись к Римме.
Римма переключилась с оскорбленности на обычную деловитость.
– Если уж вы зашли, то давайте договоримся. Я больше не буду рисковать своим чистым домом…
Лариса прыснула. Римма расширила глаза от негодования. Жорочка несколько раз открыл и закрыл рот, изобразив рыбку в аквариуме. Совсем невозможно удержаться.
– Извините, – пролепетала Лариса, давясь смехом. – Просто это вы очень забавно сказали.
– Так вот, – продолжала Римма величественно, как дама-тролль. – Встретимся на улице. Я покажу вам место, которое этот дух согласен посетить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34