купить душевую кабину для дачи недорого в москве 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

– Муж перед смертью взял большие кредиты, но не в банке, а у людей с не совсем чистой репутацией. Я, как могла, уговаривала не иметь дел с криминалом. Да только он уперся, говорил, что более выгодного предложения даже в мечтах трудно представить. А тут еще и заказ от крупной фирмы подвернулся. Никита уверял, что после того, как переоснастит их новыми компьютерами, то сразу и кредит без проблем погасит.
– И что же случилось дальше?
– Дальше случилось самое невероятное, что может произойти в жизни… Сердечный приступ, инфаркт, внезапная смерть. На рыбалке, куда он любил выезжать по выходным.
Снегов все-таки вытащил из пачки папиросу и принялся ее гильзой выбивать по столу азбуку Морзе:
– Вы считаете, что на самом деле это было убийство?
– Нет, что вы! Никаких признаков… Даже самых малейших намеков… Просто внезапная, нелепая смерть, в которую никому не хочется верить…
– Значит, вы все-таки не поверили, – Сергей Олегович прошелся по комнате. – Слишком как-то все взаимосвязано получается. И невероятно выгодный заказ на поставки компьютеров, который почему-то доверяют небольшой фирме. И взятые под честное слово большие деньги. И внезапная смерть без видимых причин, обставленная так, что комар носа не подточит. Кстати, кто нашел тело вашего мужа?
– Мы с Ваней… Ванечка сразу хотел ехать с ним, но я уговорила сходить со мной в театр, а потом внезапно нагрянуть к папе. Место рыбалки нам хорошо известно, не один год туда на пикники выезжали, – Елизавета Андреевна заплакала. – Не прояви я свой бабский эгоизм, ничего и не случилось бы… Все бы осталось, как и прежде…
– Вы, Елизавета Андреевна, должны понять, что «как прежде» больше никогда не будет. Теперь важнее, что станет дальше. И прежде всего, с вашим сыном. – Сергей Олегович смял в пепельнице так и не раскуренную папиросу. – Как я понимаю, вы решили спрятаться здесь от долгов мужа?
– И да, и нет, – нервно передернула плечами она. – Частично долги мы погасили. Отдали нашу квартиру и машину. Накопления были кое-какие. Но этого все равно оказалось недостаточно. Вы же знаете сами, на оставшуюся часть долга постоянно набегает высокий процент… Друг мужа и предложил нам временно укрыться здесь, чтобы не дразнить судьбу. Борис так объяснил, что специально искать не станут, но если станем глаза мозолить…
– Значит, друг семьи Борис уверил, что сможет решить вопрос вашего долга криминалу? – Сергей Олегович размял в пальцах новую папиросу.
– Да… Борис человек странный, но все-таки он был другом Никиты…
– И все-таки, почему именно Немиров? В конце концов, вам можно было из Перми уехать куда угодно, хотя бы в соседний Свердловск. Насколько я знаю, прекрасный город, и у пермского криминала там нет никакого влияния. Так что никак не пойму, зачем добровольно соваться в немировскую глушь?
– После смерти мужа я как бы сама умерла, не понимала, что делаю. Всеми делами занимался Борис… Он-то и предложил переехать сюда… Сказал, что еще по советским временам знаком с нынешнем директором мясокомбината Прониным.
– То есть вы считаете, что Борис действовал из лучших побуждений, из желания помочь семье почившего друга. – Сергей Олегович глубоко затянулся и задумался. – Кстати, как фамилия Бориса?
– У него особенная, редкая фамилия – Заря… – Елизавета Андреевна смущенно улыбнулась. – Вы такой не слышали?
– Никогда. – Сергей Олегович подошел к окну и, дохнув на него табачным дымом, начертил на мутной, немытой поверхности стекла восходящее из-за горизонта солнце.


* * *

Иван обрадовался, когда по возвращении в коммуналку не застал матери дома. Раздевшись, быстро прошмыгнул в узкий «стакан» стоячей душевой, смывать с себя грязь и вонь прошедшей немировской ночи. Горячие струи приятно обняли уставшее тело, обвиваясь вокруг живыми яростными змейками, снимающими незримую чешую ощущений и воспоминаний. Иван прополоскал с зубной пастой рот и усмехнулся: еще совсем недавно не таким представлялось ему первое похмелье. Романтически красивым, в духе «Евгения Онегина», когда, возвращаясь под утро с дружеской пирушки, устав от вина и поэзии, от восторженных разговоров о любви… Он сплюнул белую пену и выключил душ.
В комнате, пошарив по полкам кладовки, нашел пару стерильных бинтов в упаковке, доставшихся по наследству вместе с комнатой. Поблагодарив про себя неведомых хозяев, перебинтовав обожженные ладони, Иван вытащил из-под матраса подаренную Артамоновым брошюру и завалился на кровать.
Раскрыв брошюру, он стал читать вступительное слово безымянного автора.
«Порой кажется, что в современном городе идут уличные бои или происходят непрекращающиеся тюремные разборки: убийства, насилие, обман соседствуют с толстенными решетками, металлическими дверями, видеослежкой и мрачными, агрессивными, заискивающими или безучастными рабскими лицами. В этом мире законы писаны только для горстки богатых и знаменитых…»
Действительно, как будто читаешь воззвание какого-нибудь Лумумбы на борьбу с колониальным игом!.. Он встал с кровати, достал начатую пачку печенья и стал читать дальше.
«Наш мир совсем не такой, каким его преподносят с экранов телевизоров или газетных страниц. Мир намного страшнее, злее и подлее, он губит лучших и прославляет ничтожных. Если не верите, оглянитесь вокруг. И если у вас после этого найдется хоть капля здравого смысла, то вы без сожаления станете использовать его по своему хотению!»
Почему-то вспомнился странный аспирант из вчерашнего «димедрольного» сна…
«Достойно заработать, сделать карьеру, добиться уважения в современном обществе человеку, вышедшему из социальных низов, стало невозможно, какими бы великолепными данными он не обладал. Тяжелый низкооплачиваемый труд, унижения, пьянство, наркомания, отсутствие жизненных перспектив – вот удел миллионов современных рабов…»
Он и не заметил, как от пачки печенья осталась лишь хрустящая пустая обертка. С сожалением стряхнул в рот оставшиеся крошки и понял, что никакой еды, кроме сахара, в доме не осталось.
«Люди всегда различались между собой: правитель или слуга, воин или пленный, торговец или наймит, хозяин или вор, свободный или раб. Кем бы ты ни был, запомни – переход к желаемому возможен, но требует исключительных способностей, собственных действий или чужой протекции. Поэтому побеждает или совершенный, или подлейший, или тот, у кого есть могущественные покровители. Но вне конкуренции над ними всегда находился тот, чьим сердцем владеет ЛОА…»
Повертевшись на кровати, Иван твердо решил, что только дочитает вступительное слово и сразу пойдет искать маму. «Наверное, перепугалась за меня», – мелькнуло в голове. Но тут же пришли другие, словно чужие мысли: «Ничего страшного! Пусть привыкает. Не все же время прятаться под материнской юбкой!» Подумал – и тут же испугался холодных, безучастных, безжалостных слов…
Стараясь отогнать навязчивые мысли, все-таки решил завершить начатое чтение и разобраться, почему странный немировский киномеханик называл вуду властью ужаснее фашистской. Ивану показался забавным этот удивительный человек, черпающий мудрость из кинофильмов, рассуждающий о справедливости и продающий наркоту, твердящий о тупой обывательской среде и напивающийся до скотского состояния. Просто-таки персонаж из хулиганского кино, случайно сошедший со своего замусоленного, прохудившегося экрана…
«Вуду – это честная и справедливая религия, основанная на одержимости духами, которые действуют с верными по принципу «ты мне, я тебе». Поэтому вуду взамен морали предпочитает силу, а вместо умозрительного благолепия – реальную выгоду. Истинного последователя вуду можно назвать бизнесменом, потому что за проводимыми им ритуалами и жертвоприношениями стоит стремление получить то, что он хочет, здесь и сейчас. Хочешь иметь деньги, секс, власть над другими людьми? Тогда обратись к вуду и стань одержимым ЛОА. Или ты все еще надеешься отыскать причину неудач в себе?»
Уже на пороге комнаты Иван столкнулся с возбужденной, заплаканной матерью и выглядывающим из-за ее спины Снеговым в старомодной фетровой шляпе.
– Ванечка! А я… а мы… – запричитала Елизавета Андреевна, бросившись обнимать сына. – Ванечка, что это с тобой?! – Она с ужасом взяла сына за перебинтованные руки. Поворачивала ладони, словно желая увидеть в них все то, что произошло с ним этой страшной, мучительной ночью. – Ванечка, что это?! Раны?!
Иван пожал плечами и почему-то ответил на полном серьезе:
– Это, мама, не раны. Это – стигматы…


* * *

Андрей Трунов, с трудом дождавшись, пока старый Илия уйдет в лес за вербой и березовым соком – ангельскими слезками, мигом соскочил с набеленных известью полатей. Открыв мастерски сплетенный дедом берестяной туесок, вытащил оттуда завернутый в чистое полотно кусок свежего ярушника, набросил на плечи старую болоньевую куртку и выскочил из избы.
Ишь, как разыгралося! Прищурившись, Андрей на ходу посмотрел в бескрайнюю лазурную высь. Верно говорит дед, на вербу всегда солнышко в небе ликует!.. Он, отщипнул кусочек от хрустящей верхней корки ярушника и с удовольствием стал жевать ароматный хлеб. Однако, разглазелся по сторонам, поспешать надо!.. Андрей спрятал ярушник за пазухой, чтобы «мамкой пахло», и быстрым шагом направился в сторону Красных казарм, где располагались бывшие общежитские корпуса, а ныне – коммунальные немировские трущобы.
Идти было далеко – почти через весь город, поэтому было время на то, чтобы обдумать, как лучше рассказать Храмову о том, что довелось вчера подслушать на тренировке. Трунова не случайно одноклассники прозвали «Мамонтом»: кроме крупного роста и массивной фигуры, Андрей был слишком добродушным парнем, во всем старающимся избежать насилия и спора. Так что, даже мечтая стать независимым и сильным, Андрей выбрал для себя безобидный гиревой спорт. Местная шпана, приходящая по субботам в школьный спортзал покачаться и попинать «грушу», опасливо посматривала на гиганта, легко жонглирующего пудовыми гирями. Соблазн отличиться, избив «Мамонта», был у каждого, да вот понапрасну рисковать никому не хотелось…
Вчерашним вечером, перед самым закрытием спортзала, Андрей краем уха услышал, как Славка Пустовойтов хвастался своим приятелям, что еще до майских праздников Храмова так подставят, что тот наверняка сядет в тюрягу, или того чище, изувечат так, что он станет инвалидом на всю жизнь.
«Эх, Ваня, Ваня, чего же ты голыми руками в осиное гнездо полез?» – вздыхал Трунов, в глубине души надеясь, что Бог не попустит злу, спасет и сохранит невинного от приготовленных ему страданий.
Андрей не любил и суеверно побаивался Красных казарм, стараясь в эти места не соваться. Как рассказывал дед, в годы гражданской здесь хоронили умерших от эпидемии, сбрасывая людей, как падший скот, в огромные котлованы, а затем, для обеззараживания, засыпали тела негашеной известью. Сорок лет эта земля простояла продуваемым ветрами пустырем. Пожилые люди утверждали, что здесь ничего не росло, и даже прежний лес в этих местах высох на корню и выгорел от случайного пожара.
Однако в конце пятидесятых, в эпоху новой волны воинствующего безбожия, из Перми в Немиров прибыла компетентная комиссия, которая и решила положить конец местным суевериям. Недолго думая, архитекторы разделили пустырь «на клетки», как младшие школьницы при игре в «классики». Бывшее здесь высокое партийное руководство тут же одобрило генеральный план застройки пустующих земель. Вот так молниеносно был придуман новый жилой район на месте бесчисленных братских могил – со строительством общежитий, детского сада и культурно-агитационных площадок, и даже магазина с прилегающей к нему рюмочной. Люди были счастливы: многие не один год ютились по углам у своих родственников или снимали комнаты за высокую плату. В то время в Немиров переезжали охотно: происходило плановое укрупнение окрестных деревень и ликвидация неперспективных, малодворных…
Андрей боялся ходить по этим «красно-казарменным» перекресткам, памятуя слова деда, что «на дорожных раскрестиях черти яйца катают, да бесы в свайку играют». И вот теперь, подходя к перекрестку рядом с домом Ивана, он все-таки замедлил шаг и, суеверно озираясь, спешно перекрестился.
– Только о нечистом подумай, он тут как тут и объявится, – раздался за спиной глумливый голос одноклассника Пустовойтова. – Никак, вчера в спортзале уши погрел, а теперь к Храмову собрался, раз крестишься? А на перекрестках, сам знаешь, вся власть нечистой силе принадлежит!
– Кому какое дело! Где хочу, там и крещусь! – насупился Трунов. – А хожу туда, куда вздумается. Отчетов давать никому не намерен!
– Да ты, Мамонт, вконец опух! – бывший вместе с Пустовойтовым рослый второгодник Потапов нагло уставился в лицо. – Пойдем, по-пацански помахаемся? Кто кого, а? Без палок с гвоздями. Или дедку вначале спросишься, грешно драться или нет?
– Не о чем с вами говорить, – Трунов решительно пошел на перекресток. – И драться с вами не стану. А полезете, так и без махания зашибу!
– Смотри, Колян, да он тебя ниже шавки немировской ставит, – Пустовойтов смачно сплюнул на разбитую асфальтовую дорогу и растер плевок. – Если и дальше так дело пойдет, то он тебя и на бабки поставить сможет. Такое-то брюхо и богатому не прокормить, а он, сирота голозадая, пожрать любит!
– Да ты… Мамонт… лох… – раззадоренный чужими словами, Потапов набросился на Трунова и, обхватив его за руки, повалил на землю.
Пустовойтов выждал, пока борющиеся начнут выбиваться из сил, вынул нож, обернул рукоятку грязной тряпкой и, якобы разнимая их, пырнул Трунова в живот.
Почувствовав, что противник стал слабеть, Потапов вырвался из его могучих объятий и торжествующе принялся молотить кулаками по лицу:
– Что, Мамонт, кишка тонка?! Насмерть зашибу, мурло толстожопое!
– Колян, остановись! Зачем ты ударил его ножом?! – закричал Пустовойтов, стараясь привлечь внимание редких прохожих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30


А-П

П-Я