И на секунду какой-то сумасшедший страх охватил его: а что если ещё чей-нибудь взор проникнет сквозь сталь и увидит пылающее, как горячие угли, красное платье, запертое в темноте его сейфа?У него вспотели ладони, ему захотелось выбежать из зала, вскочить в машину, понестись домой, ворваться в кабинет, запереться, опустить шторы, развести в камине огонь и сжечь это красное платье и все остальные вещи, чтобы никто их больше никогда не нашёл. Чтобы самому ему больше никогда не видеть их и забыть, забыть.Он пообещал себе, что все уничтожит, скоро, скоро. Ему стало легче.Ему стало легче, но тут же пришла мысль — а почему, собственно, он не сжёг все это раньше? Почему он запирался по ночам в кабинете, плотно закрывал шторы и, вытащив все эти вещи, подолгу глядел на них?Тщетно пытаясь разобраться в своих поступках, он так глубоко задумался, что не расслышал имени грузного человека в синем шерстяном костюме, занявшего свидетельское место. Ах да, Грайндер. И вспомнил: это тот самогонщик с верховьев ручья, у которого сестра теперь торгует в Нэшвилле тем, что поначалу задаром отдавала в кустах рабочим с лесопилки. Да, да, был там какой-то парень. Так вон он какой — тот, кто был молодым Грайндером, — этот крепко сбитый мужчина с солидным брюшком, потным и обветренным лицом, этот Грайндер, так нелепо выглядевший в синем шерстяном костюме. Он рассказывал о том, как увидел, что олень, за которым он охотился, выскочил из кустов против дома Спотвудов и как он, Грайндер, снял его из лука прямо на лету, а тут как раз подоспел этот парень — идёт по дороге под проливным дождём, в руках какой-то пакет в газете. Да, вот этот самый парень, что сидит здесь сейчас, Анджело.Грайндер рассказал, как он попросил Анджело помочь ему перетащить оленя через дорогу к дереву у, ручья, поднять и освежевать, В это время Кэсси Килигру, да, сэр, ныне Спотвуд, вышла на крыльцо и велела ему, Грайндеру, не прикасаться к оленю — убит, дескать, на её земле. А он все тянул оленя, а парень этот ему помогать не стал, принял сторону Кэсси, он хотел сказать, миссис Спотвуд, и тогда она, миссис Спотвуд, как стрельнет из ружья ему, Грайндеру, под ноги, так близко, что глиной штаны забрызгало, ну и…После возражения Фархилла судья Поттс просил присяжных не принимать во внимание последнее заявление.Лерой изменил тактику допроса. Давно ли свидетель знает миссис Спотвуд? Лет тридцать, нет, пожалуй, побольше тридцати. Тогда она ещё в школу ходила и звали её Кэсси Килигру. Верно ли, что в старших классах он ухаживал за названной Килигру, что они были близки?Возражение обвинения было принято.Но человек, стоявший на свидетельском месте, седеющий, с обветренным лицом и солидным брюшком, обтянутым темно-синим пиджаком, судя по всему уже не слышал происходящего вокруг. Не отрываясь, он издали глядел на Кэсси Спотвуд и видел чёрные промасленные доски плохо подметённого пола и её лицо с обращёнными к нему широко раскрытыми чёрными глазами, в которых застыло выражение мольбы и мучительной сосредоточенности.Потом её бледное лицо поникло. Взор опустился на сцепленные руки. А свидетель все так же глядел через всю комнату на женщину в чёрном платье.Свидетеля пришлось дважды назвать по имени, прежде чем он откликнулся.
Ну и что же? Что с того, что Кэсси Спотвуд оказалась способна выстрелить из ружья человеку под ноги, чтобы отогнать его от оленя, которого тот убил на её земле? Что с того, что Кэсси Спотвуд выстрелила под ноги мужчине, который когда-то, давным-давно, был её возлюбленным. Что с того, что Кэсси Спотвуд…Однако из протоколов заседания все это было вычеркнуто.А потом Маррей вдруг увидел Кэсси такой, какой она наверняка была тогда: чёрные растрёпанные волосы, бледное лицо над наведённым ружьём, глаза над стволами, напоминающими положенную на бок восьмёрку, — а потом из стволов, нацеленных прямо на тебя, вырывается пламя и гремит выстрел.«Нет, из жизни не вычеркнешь ничего», — подумал он. И вдруг все его поступки, слова и даже мысли, в которых он самому себе не признавался, — все словно ожило и столпилось у него за спиной — несметная молчаливая толпа, ожидающая чего-то.Чего они ждали?Нет, ничто не вычёркивается из жизни. Вдруг Маррей понял, что называют его фамилию. В наступившей тишине она словно повисла в воздухе.Его снова вызывали давать показания.— …и вы передавали миссис Спотвуд каждый месяц некоторую сумму в течение э-э-э, да, двенадцати лет и четырех месяцев?— Да, сэр, — ответил Маррей.— О чем свидетельствуют имеющиеся у вас расписки?— Да, сэр.— На сумму ровно 15000 долларов, включая последний чек на 200 долларов.— Я не подсчитывал точно, но думаю, что это приблизительно так.— Крупная сумма, не правда, ли, мистер Гилфорт?— На мой взгляд, достаточно крупная.— Ещё бы, — сказал Лерой Ланкастер и наигранно-наивно обвёл сначала присяжных, потом публику понимающим взором небогатого человека, давая понять, что у него лично от такой суммы захватывает дух. — Ещё бы. Я думаю, мы все согласимся, что 15000 долларов — крупная сумма. Скажите, мистер Гилфорт, а что, это была прибыль от капиталовложений, сделанных вами, адвокатом Сандерленда Спотвуда, от его имени?Яркие лучи света играли на веерах присяжных. Веера беззвучно, убаюкивающе двигались в застывшем, прозрачном воздухе. Тишина давила на Маррея, словно он оказался на дне прозрачного моря и испытывал давление толщи воды. И опять эта молчаливая, ожидающая чего-то толпа у него за спиной,Но ответить было так просто.И он ответил: «Нет».Жизнь сразу стала прекрасной оттого, что на вопрос можно было ответить одним простым словом. Вот если бы она, эта жизнь, всегда была такой однозначной, простой, без теней, оттенков и на любой вопрос можно было бы ответить правду!Лерой Ланкастер продолжал:— Стало быть, эта сумма, 15000 долларов, — деньги, которые вы, Маррей Гилфорт, по своей воле безвозмездно отдали Кэсси Спотвуд?Маррей заколебался и облизал губы. Ему опять почудилось присутствие враждебных сил у него за спиной. Он проговорил:— Кэсси Спотвуд и Сандерленду Спотвуду.Лерой Ланкастер внимательно изучал листок бумаги, который был у него в руке. Он поднял голову.— Мистер Гилфорт, — сказал он, — знакомо ли вам имя Милдред Сафолк?Будто ледяная рука схватила Маррея за горло. Холодный пот выступил у него на лице.— Не спешите, — уговаривал Лерой, — я бы хотел, чтобы вы были совершенно уверены в своём ответе,Если бы сбросить с горла эту ледяную руку!— Чтобы освежить вашу память, — звучал голос Лероя, — напомню: эта дама, которая в определённых кругах известна как Милдред Сафолк, но чьё настоящее имя Милдред Доусон, проживает в Чикаго.Лерой помолчал, потом начал опять, на сей раз весьма дружелюбно:— Быть может, она вам больше запомнилась под именем Мидж? Так называли её все, кто был с нею накоротке. Мистер Гилфорт, вы когда-либо слыхали это имя?— Да, — ответил Маррей.— Были ли вы знакомы с упомянутой Милдред?— Да, — ответил Маррей. Вернее, с удивлением услышал, как кто-то его голосом произнёс «да».— Были ли у вас когда-либо деловые отношения, если их так можно назвать, с упомянутой Милдред?Солнечные лучи пронизывали зал. Купаясь в них, веера фирмы «Мебель и похоронные принадлежности Биллингсбоя» беззвучно взбалтывали горячий воздух. Лицо Лероя Ланкастера, казалось, висело в воздухе; глаза Лероя не отрываясь глядели на Маррея.— Да, — снова услышал Гилфорт собственный голос.Внезапно он понял, как случилось, что он стоит здесь теперь, обливаясь потом под взорами всех этих людей. Это он сам, сам свалял дурака — однажды в Чикаго, на очередной конференции юристов, выпил с Джо Бэйтсом в том самом баре, где пил с Алфредом Милбэнком в тот памятный день, — выпил немало, да к тому же с этим Джо Бэйтсом, которого он никогда не любил, но в обществе которого он почему-то так нуждался в тот вечер. И, выпив, глядя в лощёное, заносчивое лицо этого идиота Бэйтса, молодого, здорового, он вдруг перегнулся через стол и, чувствуя себя человеком уверенным, умудрённым, многого достигшим в жизни, он к собственному ужасу услышал вдруг свой голос, будто эхо прошлого: «Послушай, Джо, иллюзия — вот единственная истина в мире, и лично я торжественно заявляю, что не пройдёт и часа, как я отдам сотню долларов за сочный кусок иллюзии. Разумеется, в юбке и со всем что полагается! И вот что, Джо, я и тебе организую не хуже».И Милдред привела свою подружку, как её там? И они вчетвером пили шампанское в его, Маррея, гостиной, потому что в те годы он всегда брал в Чикаго номер с гостиной, а потом Джо Бэйтс увёл ту девчонку в свой номер. Вот и все.Вот и все; но только Джо Бэйтс не забыл имя Милдред; и теперь Джо Бэйтс, давно уже дисквалифицированный юрист, прочёл о суде в газетах и продал Лерою Ланкастеру эту информацию о Маррее Гилфорте.А голос Лероя не умолкал:— Итак, во избежание недоразумений я повторяю вопрос. Состояли ли вы когда-либо в деловых, если можно так выразиться, отношениях с упомянутой Милдред, то есть в отношениях, связанных с её профессией?— Да.— Если я не ошибаюсь, мисс Милдред по своей специальности или роду занятий была, так сказать, приходящей шлюхой. Или, точнее, высокооплачиваемой проституткой?В это мгновение Маррею стала ясна логика Лероя Ланкастера. Он доказал, что Маррей платил деньги шлюхе по имени Милдред. Платил также и Кэсси Спотвуд. А Сандерленд Спотвуд все не умирал, поэтому…И хотя суд без промедления принял возражение Джека Фархилла, Маррей Гилфорт громко и отчётливо произнёс:— На что бы вы здесь ни намекали, мистер Ланкастер, я заявляю, что горжусь тем, что оказывал хотя бы скромную помощь другу моего детства, когда он оказался в беде и без цента за душой, и лишь сожалею, что не сумел сделать для него большего. И если стремление человека оставаться преданным другу заслуживает издёвок и грязных намёков, то…Молоток судьи Поттса заглушил его голос, но он стоял в гордой, вызывающей позе, с высоко поднятой головой, чувствуя, как сердце его наполняется радостью.Кто-то в задних рядах хлопнул в ладоши.После того как была восстановлена тишина, Маррей Гилфорт вежливо извинился перед судом. Все видели, что он все ещё охвачен волнением, но нечеловеческим усилием воли сдерживает свои чувства.
Когда был объявлен перерыв и Маррей, сопровождая мисс Эдвину и Кэсси, вышел из зала суда, трое мужчин, остановив его, один за другим пожали ему руку.— Поделом вы их, — сказал первый.— Отличная речь! — восхитился второй.— Не в бровь, а в глаз, — подтвердил третий.В тот же вечер, когда он зашёл за коробкой сигар, которые заказывали специально для него, Док Милтон, владелец лавки, коротенький толстячок, лысый, со вставными челюстями, сказал, подавая Гилфорту завёрнутую коробку:— Послушайте, Гилфорт, когда в следующий раз поедете в Чикаго, возьмите меня с собой!Покупатели, стоявшие у прилавка с содовой, одобрительно осклабились. Заметив это, Маррей вышел на тротуар и властным взглядом окинул улицу, по обе стороны которой сверкали огни вывесок.Жизнь была прекрасна.
Судебные прения, краткие и не содержавшие ничего нового, были завершены к обеду следующего дня. Обвинение потребовало смертной казни. Напутствие судьи Поттса присяжным было кратким и, по мнению Маррея, более чем удовлетворительным. Присяжных сопроводили в отель «Герб Мак-Алистров», в комнату, где обычно устраивали и собрания клубов. Чуть позже туда был подан ленч.Ещё позже, в 3.30, Джек Фархилл постучал в дверь кабинета, принадлежащего Маррею, и сообщил, что присяжные готовы.— Быстро сработали, — сказал Маррей, — ну что ж, нетрудно догадаться, что это значит. — Он встал и надел свой тёмный летний камвольный пиджак. — Постарайся не начинать, пока я не приведу дам, — попросил он, взял свою соломенную шляпу, сел в машину и отправился к мисс Эдвине. В 3.40 все трое уже входили в зал суда.У стола возле Лероя все так же невозмутимо сидел даго. Лицо его ничего не выражало.Кэсси Спотвуд глядела на свои руки.Судья Поттс возгласил:— Старшина присяжных!Старшина присяжных поднялся. Веера замерли.— Господин старшина присяжных, — произнёс судья Поттс, — вынесен ли вердикт?— Да, ваша честь, — ответил старшина.— Прошу его огласить, — сказал судья Поттс.Вердикт был: виновен в убийстве первой степени.Едва отзвучали эти слова, как Кэсси, которая до того мгновения сидела, уставившись себе на руки, вскочила, и её безумный, звенящий крик расколол знойную тишину зала:— Нет! Нет! Это я, я его убила! ГЛАВА ДЕСЯТАЯ Вечером, после десяти, когда большинство уличных огней уже погасло, Лерой стоял на Мейнстрит в Паркертоне, глядел по сторонам, и все кругом казалось ему незнакомым; у него было такое чувство, будто из-за плохого автобусного сообщения он застрял ночью в чужом городе и не знал даже его названия.«Но я же провёл здесь всю свою жизнь», — говорил он себе.Да, он провёл здесь всю жизнь, уезжал только учиться в колледже Вашингтона и Ли в Лексингтоне и на юридическом факультете в Шарлотсвилле, да ещё был в Европе во время войны. Но, возвращаясь, он каждый раз быстро забывал о своих поездках. В сущности, для него мир ограничивался Паркертоном. И теперь он с ужасом подумал, что если и Паркертон станет ему чужим, то мир вообще перестанет существовать.«Да что это со мной?» — думал он.Почему, выйдя от судьи Поттса, он поддался внезапному порыву, позвонил домой и предупредил Корин, что не успеет к ужину — должен подготовиться к завтрашнему заседанию: впрочем, об этом он думал недолго: просто ему захотелось хоть на секунду отвлечься от вопроса, который он себе задал, — так глаз на мгновение зажмуривается от яркой вспышки света.Был уже одиннадцатый час, а он ещё не дошёл до своего кабинета и все ещё не принимался за работу. Он просидел в ресторане «У грека», в самом дальнем и тёмном углу возле кухонной двери, который обычно пустовал; есть ему не хотелось, он поковырял в тарелке и до самого закрытия продолжал сидеть, не притрагиваясь даже к стынущему кофе. А потом бесцельно бродил по улицам Паркертона.Дошёл до заброшенной лесопилки, где летом большая электрическая пила на весь город изливала свои чувства ворчанием и визгом, а теперь лишь гнили кучи опилок, сквозь которые уже пробились гигантские лопухи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36