И Куль-шапка, оказывается, обманывает, как и дядя Калман.
Одно она сделала умно, что оставила золотую монету на столе. Вначале она думала взять ее с собой, чтобы возвратить вместе с портфелем, но побоялась, что случайно потеряет, – монета ведь очень ценная! – и решила положить в пепельницу: это хорошее место – там сразу увидят. Бедная мама! Что она будет делать в классе, если ученики станут шуметь? Бить их нельзя, как бы они ни шалили. Да она и сама писала, что детей бить не полагается. Во втором классе отец Ацел даже подал на одну учительницу жалобу из-за того, что она ударила по лицу его дочку, – Ацел плевалась на уроке. Как будет ужасно, если когда-нибудь и на маму подадут такую жалобу!
Жофика постелила себе и маме. Сейчас она помоется и ляжет спать. Даже читать сегодня не станет, сразу погасит свет. Лежать в темноте хорошо. В темноте совсем не страшно. Папа объяснил, что темнота зависит от вращения Земли, поэтому ее нечего бояться.
Жофика легла и повернулась на живот. Нет, плохо. Она никак не могла устроиться. Лицо у нее опухло, рука ныла. Она попробовала лечь на спину, тоже неудобно. Легче всего было лежать, опираясь на правую руку, но тогда приходилось подтыкать под затылок подушку. Свежий вечерний ветер, отгибая край легкой занавески, заползал в комнату. Бедная мама! Бедная, родная, дорогая мама! Как ужасно, что Жофика ничем не может быть ей полезной! Интересно, дядя Калман сразу пошел домой, когда его выпустили из камеры, или нет? Наверное, он сначала сбегал к Вики? Но Вики была уже далеко. В столовой раздался бой часов. Жофике нисколько не хотелось спать. Когда пробило девять, у парадной двери позвонили. Звонок был короткий и слабый. Жофика подумала, что ей просто послышалось. Она села на кровати. Может быть, почта? Но кто станет посылать им с мамой срочную телеграмму? Звонок повторился. Жофи поспешно влезла в халатик и вышла. Может, мама так была расстроена, что не взяла ключа? Но нет, у нее был ключ. Жофика слышала, как она запирала наружную дверь. Мама, бедная мама! Что сделать, чтобы она простила ее? Мама не терпит, когда ей говорят: "Прости, я больше не буду!" В одной из своих книг она даже написала, почему считает это выражение ошибочным. Нужно, говорит мама, чтобы ребенок осознал свою вину, понял, что поступил неправильно, и этого уже достаточно. Нет, Жофика не знает, что делать. Как ей осознать, что она поступила неправильно? Ведь она вынуждена была запереть дядю Калмана. Вот у папы разрешалось просить прощенья. Как было хорошо, когда он просто говорил: "Я уже не сержусь!" – и, дернув ее за косу, целовал в кончик носа.
Снова звонок. Чужим открывать дверь нельзя, в особенности вечером. Можно лишь посмотреть в окошко, кто там. Она выглянула, но за дверями никого не оказалось. Лестничная площадка была пуста.
Значит, она все-таки ошиблась. Жофика снова затворила окно, но тут же опять раздалось: дзинь… И опять никого. Наверное, кто-то ее разыгрывает или просто хочет, чтоб она выглянула из квартиры. Нужно наконец открыть дверь и узнать, кто это шалит на лестнице. Путаясь в полах длинного халата, Жофи вышла на площадку. И здесь никого. Жофи стало чуточку не по себе, хотя папа предупреждал, что каждое явление естественно и объяснимо. Слева виднелась лестничная клетка и дверь Кираев, на которой не было таблички. Справа – вход на галерею. Створки двери чуть-чуть дрожали, как будто их только что открывали. Значит, тот, кто сейчас звонил, находится за этими дверями и почему-то не желает показываться. Посмотреть, кто это?
Заходить в учреждение, обращаться к постороннему человеку или просить взвесить что-нибудь в продуктовом магазине – страшно. Но посмотреть, кто прячется за дверями, – это совсем другое дело. К тому же во всех квартирах, выходящих на галерею, живут люди, а тетя Нанаши в такое время всегда отдыхает у своей двери на низенькой скамеечке. Вечерами она выходит подышать свежим воздухом, Жофика часто видит ее из окна кухни. Она открыла дверь и тут же отступила назад: тети Нанаши на галерее не оказалось, видно, она недавно вернулась в дом, так как ее скамеечка еще была на месте. Зато в тускло освещенном коридоре стояла Дора с рюкзаком за плечами.
Значит, все труды и старания напрасны! Значит, напрасно она терпела побои, напрасно заперла дядю Калмана. Вики не уехала. Все начинается снова.
Конечно, Дора не отважилась позвонить как следует: ведь дверь могла открыть мама. Теперь-то, в сущности, им уже можно видеться, но мама правды не знает – значит, еще нельзя.
Дора села на скамеечку тети Нанаши, а рюкзак опустила к ногам. Она была вся в пыли, колени и юбка лоснились от масла.
– Я вернулась, – сказала она, потрогав ободранную руку.
Жофика сжала на груди бант халата.
– Около Тахи я сползла с машины. Дорога была совсем свободная. Мы одни ехали. Вики спала – она уснула сразу же, как только мы выехали из Пешта, а дядя Шереш сидел за баранкой. В машине везли картошку. Знаешь, как на картошке сидеть? Потом я встретила туристов, с ними дошла до Сентэндре.
– Почему ты вернулась? – прошептала Жофика.
Дора посмотрела на нее, потом уставилась в стену. Стена была совсем белая. Дом только что отремонтировали.
Вики уехала одна. Дора тут! Дора с ней! Теперь Жофика уже не будет такой одинокой.
– В кармане у меня было два форинта, и я села в пригородный поезд.
Дора всегда умела ориентироваться в незнакомых местах лучше своих подруг. Тахи. Где может быть этот Тахи, Сентэндре?
– Можно мне у вас переспать?
– Здесь? – Жофика тяжело вздохнула. Нет, мама, наверное, и так не пустила бы, а после сегодняшнего происшествия мама тем более не разрешит. Если бы Дора знала, сколько тут неприятностей! Но почему она хочет спать у них?
– Домой мне нельзя, в нашем доме все думают, что мы уехали в деревню. Соседи видели даже, как мы сели в машину. И потом, ключ остался у Вики, так что мне не попасть в квартиру. Нельзя же взломать дверь без Вики.
Занавеска на дверях тети Нанаши была прозрачная. Тетя Нанаши и ее муж ужинали. На столе стояли кастрюльки, и дядя Нанаши макал ломтики хлеба в какой-то красный соус. По радио передавали пьесу.
– Вся еда осталась у Вики, – сказала Дора. – Я очень голодна.
Дома у Жофики полно всего, но впускать Дору в квартиру не разрешается. Даже во двор они не могут выйти. На улице уже темно, к тому же что скажут жильцы? Жофи помчалась на кухню. Вот хлеб, масло, сыр. Жофика отрезала кусок побольше. Теперь и ей захотелось есть. Галерея – это ведь не квартира, а скамеечка тети Нанаши – не мамина скамеечка.
Жофика и Дора ужинали на галерее. Жофика принесла сюда и воды в стаканах. Они съели очень много – пожалуй, одного хлеба с полкило. Если Вики благополучно доберется до места, она как-нибудь об этом сообщит Доре. Девочки знакомы с почтальоном, который разносит письма по площади Апацаи Чери – это отец Шути Сюч. Он охотно отдаст Жофике письмо для Доры, если она попросит. Но, может быть, Вики вернется, как она оставит Дору одну?.. Вики, наверное, давно уже проснулась в грузовике. По лицу Доры нельзя было понять, хочется ей, чтобы Вики возвратилась, или нет. Что касается Жофи, то ей страшно было даже подумать об этом. Пусть лучше не возвращается, чтобы ее никогда-никогда больше здесь не было.
– Марианна приехала? – спросила Дора.
Жофика покачала головой.
– Нет, это все я устроила, – сообщила она и впервые за долгие часы улыбнулась.
Дора положила хлеб с маслом на колени и пристально посмотрела на Жофи. Она ни разу не перебила ее и даже в конце не сказала ни слова, только продолжала молча жевать хлеб. Честно говоря, Жофи немного обиделась, она думала, что Дора похвалит ее, ведь ей так досталось от мамы! Но Дора все молчала. Она думала о том, какая большая из всего этого может выйти беда: теперь Жофи наверняка вызовут к директору школы. "Мне должен был помочь один мой знакомый, каменщик, – шептала на ухо Доре подруга, – но он не пришел". Дора никогда не слыхала о том, что у Жофи есть такой знакомый. Может, это тот самый, который бросил ей сверху грушу?
Жофика решила, что Дора очень устала и поэтому молчит. Завтра отоспится, и все будет по-другому. Надо уложить Дору спать, сколько она прошагала сегодня! Но где уложить? Куда ее деть? Родственников у Жофики нет, одна тетя Като. К ней повести Дору – все равно, что бросить ее в пекло. Где же найти таких людей, которые безо всяких расспросов приютили бы Дору на ночь? Здесь оставаться ей нельзя. А если отвести ее к тете Марте? У нее нашлось бы место. Маргит Вег жила ведь однажды у тети Марты целую неделю. Дядю Вега тогда забрали полицейские за кражу, и Маргит не могла спать дома одна, боялась, что опять придут ночью с обыском. Но Дора не хочет идти к тете Марте. Нет, к ней нельзя, она обо всем сразу догадается. Для Вики это может кончиться очень плохо.
Жофи просунула лицо между прутиками галереи и, как маленький узник, посмотрела вниз, в темный колодец двора. Если бы папа был жив, Дора могла бы ночевать в его кабинете, она уж, наверное, не боялась бы Тобиаша. Где же ее пристроить? Куда им пойти? Квартира эта мамина, и распоряжается здесь мама. Вот когда Жофика вырастет и поступит на работу, если, конечно, она кому-нибудь понадобится, тогда она сможет звать к себе в гости кого захочет и даже на много дней. Но пока этого нельзя делать. Дора сидит и молчит. У нее все ботинки в пыли. Жофика впервые подумала о том, что будет с Дорой, если Вики не вернется. Она и раньше никому не была нужна, теперь и подавно; но должен же быть какой-нибудь закон для таких детей, которые никому не нужны!
Вышла тетя Нанаши. Увидев девочек, она засмеялась. Дора испуганно вскочила со скамейки.
– По мне, сидите сколько хотите, – сказала тетя Нанаши, обмахиваясь. – Вот сычата! Чего вы спать не идете?
Жофи втянула ноги в шлепанцах под длинный халат. Тетя Нанаши вернулась в кухню, и было слышно, как она рассказывает дяде Нанаши, что соседская девочка и еще одна малышка прохлаждаются на их скамеечке.
Дора не стала больше садиться и надела на спину рюкзак. Пожалуй, Дора права: ведь пришла она в девять, а сейчас уже не меньше десяти. Дольше оставаться тут, на галерее, нельзя. Спрятать Дору у себя Жофика не может, да и в квартиру Вики ей не попасть. Как быть? На всякий случай она должна одеться. Вдруг за это время придумает что-нибудь. Жофи забежала домой, кое-как натянула юбку, надела сандалии. Вот если бы у нее была своя квартира! Тогда бы Дора просто жила с ней. Как хорошо иметь свой дом, где она сама была бы хозяйкой, сама распоряжалась! Дом… Хоть бы кровать свободная нашлась! Но где в этом большом городе найдешь свободную кровать? Да еще чтоб хозяин ее оказался твоим знакомым!
Когда Жофи вернулась на галерею, Доры нигде не было видно. У Жофи прямо подкосились ноги: неужели Дора не дождалась ее, неужели застыдилась, схватила свой рюкзак и убежала? Дора ведь такая самолюбивая! Наверное, теперь шагает одна по пустынным улицам! Но Дора никуда не ушла, она только спряталась. Когда она подошла к дверям Нанаши, Жофи задрожала от радости. На этот раз Жофика опустилась на скамеечку. Все! Выход найден! Есть кровать, которая сейчас пустует и на которую можно уложить Дору.
– Пошли! – сказала Жофика решительно. – Постарайся пройти еще немного!
– Куда ты хочешь вести меня?
– Идем, говорю, со мной!
И Дора пошла. Она ничего больше не спрашивала, только покорно плелась рядом, устало перебирая ногами, спотыкаясь о камни. Раньше Дора первой находила выход из любого положения, она всегда знала, что делать в трудные минуты. Теперь ее не узнать… Школу в восемь запирают. Как пробраться в закрытое здание? Что скажет Дора, когда узнает, куда ее ведут? И захочет ли она вообще войти туда?
Переулки, по которым они шли, были совсем безлюдны. Жофи никогда еще без взрослых не ходила так поздно по городу. Все вокруг было ново и диковинно. Деревья казались длинными-предлинными, а шорохи очень громкими. Когда перед ними выросло школьное здание, Дора остановилась на углу и с тоской подняла на Жофику глаза. Жофика нахмурилась. Уж не думает ли Дора, что она ее обманула: привела на площадь к их, Вадасов, квартире, и теперь бросит просто вот так у ворот, на улице?
– Здесь есть одно место… Где я служу…
Дора от удивления раскрыла рот.
– Ну да… Я тут убираю в одном месте, обед варю, в общем я приходящая. Меня наняли, понимаешь? Дядя Пишта нанял. У него ведь нет никого, всех его родных убило бомбой. Дядя Пишта только на вид противный. А на самом деле он очень грустный. Ты можешь у него переночевать.
Конечно, с дядей Пиштой иногда бывает очень тяжело. Сегодня, например, он ее побил, не говоря уже о том, что ругался, но зачем запугивать Дору?
– Значит, к швейцару идти мне на ночь?
– Да. Завтра утром я тоже приду и мы с тобой будем готовить.
– А он пустит меня?
– Если я попрошу – пустит.
Жофика посмотрела на Дору. Та плакала. В последний раз Жофика видела ее плачущей там, на Добогокё. Обычно, если Дору что-нибудь терзало, она ругалась, совсем как дядя Пишта.
На колокольне раздался бой часов.
Они уже подошли совсем близко к школе, когда к дому номер девять подъехала машина. Девочки прижались к стене. Из такси вышли тетя и дядя Биро. Они скрылись в подъезде. Теперь подруги прошмыгнули через площадь к школе. Жофика нажала ручку двери – конечно, напрасно. Она ощупью отыскала звонок. Пришлось звонить минут пять, пока появился Секей. Поверх ночного белья он наспех набросил дырявый халат. Он долго смотрел в глазок и лишь после того, как узнал Жофику, отпер дверь.
Ну, это уж слишком! Выходки старого Понграца в конце концов переходят всякие границы! До чего дошел! Уже и на ночь вызывает к себе учениц! Читать он, что ли, вслух заставляет себе? Одной ему мало, так парами теперь ходят! А он, Секей, вставай тут. Самый сладкий сон перебили. Даже директриса и та не ходит после десяти, а эти две сопливые так и прут, будто к себе домой. Хотя что их винить! Это старый Понграц белены объелся. Скажите пожалуйста, изнутри завесил свою дверь, чтобы сквозь стекла света не было видно, знать, мол, ничего не знаю. Может, он велел сварить себе чего-нибудь или, скорее всего, погнал Жофию Надь в аптеку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38