три сращенные головы с четырьмя глазами… Я попросил координатора руководящего комитета “Свидетелей Иеговы” В. М. Калина воздержаться от использования этой подделки.
Статуя-то действительно существует. Но подделкой является выдавать сей народный примитив, чисто фольклорный продукт за собственно церковное учение и искусство. Тем более неуместно этот аргумент использовать в России, поскольку православной Церковью такие изображения никогда не принимались. Так, Императрице Екатерине II при путешествии ее по Волге, 24 мая 1767 г. некий казанский купец преподнес в дар “Образ, изображающий Св. Троицу с тремя лицами и четырьмя глазами”. А так как императрице таких образов видать не случалось, то она и рассудила послать оный Обер-Прокурору Мелессино при своем письме с тем, чтобы он предложил тот образ Св. Синоду и затем уведомил императрицу, позволено ли такие образа писать, ибо тот походит на китайские (т. е. буддистские) изображения. Св. Синод также пришел к заключению, что “не токмо таких непристойных изображений живописцам писать не велено, но еще и накрепко чинить оное запрещено, — почему Св. Синод весьма сожалеет, что такие, наподобие эллинских богов, изображения между православными обращаются” [7].
Обещание, что подобного рода неуместный аргумент не будет более использоваться “свидетелями” в их диспутах по поводу православия, было дано…
Вообще же за сто лет экуменических контактов образ православия в умах западных богословов разительно изменился. Если сто лет назад восточные христиане воспринимались как провинциальные раскольники, безнадежно отставшие от жизни и от прогресса, то сегодня о православной духовной и богословской традиции в Европе принято говорить с уважением. Если еще полвека назад в католической прессе слово “православные” писалось с обязательными кавычками, то сегодня Рим призывает к изучению опыта православных Церквей. Православные богословы и русские философы эмиграции, православная икона и русско-византийская Литургия своей духовной глубиной и талантливостью дали возможность западным богословам и богоискателям ощутить духовную подлинность и жизненность православной традиции.
Еще сто лет назад Гарнак писал о нас: «Для того, чтобы с ужасом внять их развитию, не стоит снисходить к этим религиозно и интеллектуально опустошенным членам христианства, у сирийцев, греков и русских выглядит ситуация в общем не намного лучше. Эта официальная церковность имеет мало общего с христианством. Система ориентальных церквей в целом и по своей структуре чужда Евангелию» [8]. Сегодня такие утверждения уже немыслимы… [d] «Неправославные общины начинают узнавать себя в Православии. Надо ли этому удивляться? Мы ведь — их собственное прошлое; тогда как они не являются ни нашим „настоящим“, ни нашим „будущим“…» [9].
Четвертое понимание экуменизма есть заимствование православием доброго опыта (научного, богословского, социального, эстетического, миссионерского, порой и духовно-нравственного) из неправославного мира.
Что ж — всенародно любимый Акафист Божией Матери был составлен патриархом Сергием — еретиком-монофелитом [10]. Рождественская елка, без которой мы не мыслим русского, православного Рождества, пришла к нам из лютеранской Германии. Русские колокола заимствованы не из православной Византии, а из католической Европы (“малиновый звон” — от названия бельгийского городка Малин (Мехелин), где находилась академия колокольного звона) [e].
От католиков пришла к нам нотная запись и даже сами названия нот. Эти названия — до, ре, ми, фа, соль, ля, си — были введены в XI в. монахом-бенедиктинцем Гвидо де Ареццо по первым слогам слов молитвы, с которой певцы хора обращались обычно к Иоанну Крестителю. В ней содержалась просьба о сохранении силы голоса — «Дай нам чистые уста, св. Иоанн, чтобы мы могли всей силой своего голоса свидетельствовать о чудесах твоих деяний»:
UT queant laxis
REcitare fibris
MIra gestorum
FAmuli tuorum
SOLve polluti
LAbii reatum
Sankte Iohannes
Выделенные начальныe слоги стали общепринятыми названиями нот. Последняя си» (это название было принято для удобства пения) не вполне согласуется с первым слогом имени Иоанна, поэтому католическая церковь считала ее неправильной и не признавала вплоть до XVII века, когда перешли от шестизвучия к системе октав. В том же веке первая нота «ут» изменила свое название на более благозвучное «до» (предположительно, по первому слогу фамилии флорентийского музыканта Дж. Дони). [11]
Однако и акафис,т и ноты, и рождественские елки, и колокола в России служат проповеди именно Православия. Если заимствуемое соответствует целям и духу Православной Церкви, если оно служит не подлаживанию Православия под неправославные стандарты (которые в данную эпоху понимаются как “общечеловеческие”), то такой экуменизм можно лишь приветствовать.
И богословская мысль Запада была для православных не только оппонентом, но и источником многих знаний. Как благодарно признавал св. Феофан Затворник, “есть много смиренных писак-тружеников не у католиков только, но и у протестантов. Общехристианские истины у них излагаются добре. В этом можно пользоваться ими, но все же не с завязанными глазами” [12]. Того же мнения придерживался и св. Илларион (Троицкий): «У нас много говорят об изучении святоотеческих творений. А попробуйте-ка обойтись в этом деле без чужой помощи, если в России никогда не издавали святоотеческих творений в подлинниках» [13]. Сильвестр Коссов рассуждает в своем Exegesis'е: «Латинские науки нашему народу нужно изучать прежде всего для того, чтобы нашей Руси бедной не звали Русью глупой» [14].
Вообще «Авторство еретика само по себе не исключает для произведения ни возможности быть полезным для православных, ни даже богодухновенности (см. пример Каиафы: Ин. 11,50-52). Классический пример (о котором св. Кирилл Александрийский написал даже специальный трактат) — „Диатессарон“ еретика Татиана, который служил основной формой евангельского текста для многих поколений святых отцов, включая комментировавшего именно этот текст св. Ефрема Сирина» [15].
Полная же изоляция от инаковерующего мира вообще невозможна. Япония пыталась когда-то отгородиться от Европы. «Были японцы, до того боявшиеся иностранцев, что предлагали проект: провести по всем побережьям Японии каналы, чтобы избежать плавания по морю, где ходят иностранные суда, и правительство уже приступало к исполнению этого проекта, посылало инженеров осматривать места, удобные для проведения каналов» [16]. Но курьез остался курьезом…
Пятый смысл экуменического движения — в осознании формулы блаженного Августина: “В главном — единство, во второстепенном — многообразие, и во всем — любовь”. В экуменических диалогах мы учимся отличать второстепенное от главного. Есть серьезные основания для разделения православия и неправославных христианских групп, а есть такие различия, которые не стоят серьезных дискуссий, и которые никак не могут выступать в качестве мотива для разделения. Религиозное сознание естественно склонно наделять абсолютностью все те относительные исторические формы, в которых Абсолютное содержание религии стало впервые доступно данному человеку. Жизнь прихода во всех ее мелочах воспринимается как единственно возможный способ воплощения веры и духовного опыта. Даже иной распев той же самой молитвы иногда заподазривается в еретичности. Но на Последнем Суде, перед лицом Христа и Его апостолов мы вряд ли сможем приводить оправдания типа: “С католиками мы разделились потому, что они крестились слева направо, а не справа налево, как мы, и мы сочли, что такой образ крестного знамения отторгает этих людей от общения с Тобою” [f].
История межконфессиональной полемики прошлых веков знала слишком много случаев смешения действительно серьезных вопросов с весьма второстепенными. Полемика против Filioque соседствовала с обвинениями в том, что католические епископы носят перстни. А одна антилатинская рукопись конца 17 в. (рукопись Санкт-Петурбургской Духовной Академии № 423) ставила в вину католикам то, что «латинницы растленно глаголют метрополит, арцибискуп вместо митрополит, архиепископ. Самого Сына Божия спасительное имя Иисус глаголют Иезус… всех же стыдншее — святаго многострадального Иова имя зовут срамно Иоб» [17].
Сегодня же для обсуждения в богословских диалогах выдвигаются действительно фундаментальные вопросы, и в конце концов это полезно для дисциплинирования нашей собственной церковной мысли и психологии: уметь выделять главное в своей вере и в чужой, и понимать, что необходимо лишь догматически-вероучительное единство, а образы благочестия могут быть разными. Если однажды Армянская церковь согласится с Халкидонским Собором и войдет в семью Православных Церквей, мы вряд ли потребуем от армян сломать органы в их храмах [g].
Православие допускает разницу в богослужебном укладе, в обрядовой стороне жизни. Церковный историк шестого века Сократ Схоластик свидетельствовал об этом разнообразии: “Здесь считаю не неуместным кратко изложить собственные свои мысли о пасхе. Мне кажется, что ни древние, ни современные подражатели иудеям не имели достаточного основания столько упорно спорить об этом празднике… Так как люди любят праздники потому, что в продолжение их отдыхают от работ, то каждое христианское общество, по областям, совершало воспоминание о спасительных страданиях, согласно принятому обычаю, когда хотело: ибо ни Спаситель, ни апостолы не предписали нам законом соблюдать это, равно как ни Евангелие, ни апостолы не грозили осуждением или проклятием, как угрожал иудеям закон Моисеев… Ни одно вероисповедание не держится одних и тех же обычаев, хотя имеет одно и то же понятие о Боге. В отношении к обычаям даже и единоверные разногласят между собой. Посему не неуместно здесь кратко предложить нечто о разности обычаев в разных Церквах. Посты перед пасхой в разных местах соблюдаются различно. В Риме постятся непрерывно 3 недели, кроме субботы и дня Господня. В Илирии, во всей Греции и Александрии пост держат 6 недель до пасхи и называют ее четыредесятницей. Другие же начинают поститься за 7 недель, исключая промежутки, постятся только три пятидневия. Одни воздерживаются от всякого рода животных, другие употребляют только рыбу, а некоторые едят и птиц, говоря, что по сказанию Моисея они также произошли из воды. Иные, постясь до 9 часа, вкушают потом всякую пищу… Ясно, что апостолы предоставили все это воле и выбору каждого, чтобы всякий делал доброе не по страху и принуждению… Тогда как все Церкви в мире совершают тайны и в день субботний, александрийцы и римляне, на основании какого-то древнего предания, не хотят делать это; а египтяне и жители Фиваиды, хотя делают собрания в субботу, но принимают тайны не тогда, когда это бывает вообще у христиан, но приносят жертву и приобщают тайн уже по насыщении всякими яствами, около вечера… В Риме постятся всякую субботу… [Апостолы освободили людей от “суетных споров”, но все равно есть такие, что] о днях праздника спорят, будто о душе, вменяют ни во что постановления апостольские и незаметно делают противное тому, что угодно Богу” (Сократ Схоластик. Церковная история 5,22).
На заре нашего разделения с католиками св. Фотий предлагал обсуждать прежде всего вопрос вероучительный — вопрос о Filioque. Остальные обвинения той полемики (субботний пост, вид хлеба, употребляемого для Литургии и др [h].) он не выпячивал, сформулировав принцип сосуществования в единой Церкви разных законных местных традиций: “Каждый должен хранить то, что было определено общими вселенскими решениями, но частное мнение церковного отца или определение, изданное поместным собором, могут быть исполняемы одними и опускаемы другими” [18]. На Соборе 879-880 г. (на котором произошло примирение св. Фотия с Римом) было постановлено: «Каждая Церковь имеет некоторые древние обычаи, полученные по наследству. Не должно ссориться и спорить об этом. Пусть Церковь Рима соблюдает свои установления: это законно. Но пусть и Церковь Констанинополя хранит свои обычаи, идущие из древности» (Mansi XVII, 489).
И лишь по поводу насаждения латинскими миссионерами своих обрядов в Болгарии — стране, входившей в сферу церковного влияния Византии — св. Фотий обращался к полемике по обрядовым вопросам: не столько католиков стараясь убедить держаться константинопольских обычаев, сколько болгарам давая аргументы для защиты от латинской пропаганды. Аналогично Петр, патриарх Антиохийский, советовал позднее Константинопольскому патриарху Михаилу Керулларию воздерживаться от обрядовой полемики с Римом, сосредоточив внимание на Filioque. И блаженный Феофилакт Охридский считал лишь Filioque единственно серьезной проблемой в греко-латинской полемике.
Поэтому со временем появился феномен, который, к сожалению мало кто в России знает: в 30-годы нашего века возникло “униатство наоборот” — православие западного обряда. Тогда под влиянием богословского свидетельства русской диаспоры несколько приходов во Франции и в ее африканских колониях перешли в православие. Я не знаю дальнейшей судьбы этих приходов. Но один из этих “униатов” запомнился по тому, как он представился в 1937 г. на торжественном собрании в Сергиевском Богословском институте в Париже, посвященном 100-летней годовщине со дня смерти А. С. Пушкина: “Я, — сказал он, — совсем как ваш Пушкин. Я и негр, и православный”.
В XIX веке св. Феофан Затворник напоминал: “Некоторыми разностями в церковных порядках нечего смущаться. Они всегда позволительны и по существу дела таковы. Грех только неблагоговеинство, а самые чины могут быть изменяемы все, кроме существенного в святых таинствах” [19].
«Окружное патриаршее и синодальное послание Константинопольской Церкви по поводу энциклики папы Льва XIII о соединении Церквей» от 20 июня 1894 года гласит: «Для осуществления благочестивого желания единения Церквей прежде всего нужно, чтобы определено было одно общее начало и основание, а таковым твердым общим началом и основанием может быть не что другое, как учение Евангелия и семи Вселенских Соборов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74