Батталья смотрел на него с подушки.
– А еще у меня есть ты.
Джьянни промолчал.
– Есть новости о Поли?
Художник покачал головой.
– Что мне больше всего ненавистно, – сказал Батталья, – так это то, что вся тяжесть теперь обрушилась на тебя. А я, как дурак, лежу и писаю в трубочку.
– Но ведь я здесь для того, чтобы нести какую-то тяжесть, Витторио, – возразил Джьянни.
– Ты и сам понимаешь, что ничего такого не должен был делать.
– Какого дьявола я не должен? Это самый главный мой долг, главнее нет.
Медсестра услышала, как они препираются, отругала Джьянни за то, что он не позвал ее, и немедленно привела парочку докторов.

Прошло не меньше часа, прежде чем они снова остались одни и смогли возобновить разговор.
– Говори, что мне делать, – сказал Джьянни.
Витторио дышал прерывисто: врачи его утомили.
– Отправляйся к Пегги в наше убежище, – заговорил он. – Поскорее. Она, наверное, уже считает меня убитым, и неизвестно, что теперь предпримет.
– А если ее там нет?
– Если она по какой-то причине уехала, то оставила записку. Справа от задней двери есть куст. За ним один из камней в стене вынимается. Вытащи его. Если записка оставлена, то лежит там.
– А если там нет ни Пегги, ни записки?
Витторио посмотрел Джьянни в глаза:
– Не уверен, что могу тебе ответить.
Джьянни не мог припомнить, чтобы Витторио когда-либо испытывал в чем-то неуверенность.
– Я хотел было предложить тебе вернуться сюда и все обсудить, но думаю, лучше потолковать прямо теперь, – сказал Витторио.
Он потянул воду через соломинку. Цвет лица у него был хороший, но, как думал Джьянни, скорее всего за счет повышенной температуры плюс переливание крови.
– Прежде чем уехать, повидайся с Лючией и ее сестрой, – посоветовал Батталья. – Предупреди, что можешь позвонить им с новостями для меня. Ты считаешь, что им можно доверять?
– Ты был бы уже мертв, если бы им нельзя было доверять. Да и я, вероятно, тоже.
– Это понятно. Но если им к титькам приткнут электропровод, то добьются, чего хотят. Так что разговаривай поосторожнее. – Он уставился в потолок, словно там было написано все, что он надумал. – Если Пегги в доме, не говори ей, где я и что случилось. Скажи, что я в полном порядке и веду розыски Поли по горячим следам. Скажи, что просто приехал рассказать ей о том, как идут дела, и успокоить ее. Потом вернешься ко мне. И держись полным оптимистом.
– Я всегда так держусь.
Витторио поморщился и закрыл глаза от приступа боли, потом ему стало легче.
– Если Пегги в доме нет, а есть записка, – продолжал он искаженным голосом, – позвони и расскажи Лючии, что там написано. Разумеется, если в записке что-то очень личное, ты просто возвращаешься как можно скорее и рассказываешь все мне самому. – Витторио с трудом глотнул воды. – Если записки нет и нет Пегги, если она не вернется через час-другой, возвращайся, и мы вместе что-нибудь придумаем.
Витторио в изнеможении опустил голову на подушку и повернулся лицом к Джьянни. Мышцы нижней челюсти расслабились, и весь он как будто уменьшился. Неестественный румянец исчез.
– Послушай, – произнес он упавшим голосом, – все это чепуха. Давай-ка перейдем к самой сути. Если ты потерпишь неудачу. Если не сможешь вернуться ко мне. Если я умру или что-то в этом роде. Помни, с чем тебе придется иметь дело. – Витторио глотнул побольше воздуха. – Ты будешь иметь дело с Дарнингом, который стоит за всем этим дерьмом. Будешь иметь дело с Доном Донатти, который лижет задницу Дарнингу и делает все, что тот прикажет. Прибавь еще нового сицилийского хмыря Майкла, который скорее всего продолжит для Донатти то, что начал Равенелли. И у всех у них на уме только одно… – Глаза Витторио превратились в два черных отверстия. – Убить мою жену.
Джьянни уже собрался уходить, но Витторио с неожиданной силой удержал его за руку.
– Дай мне твой пистолет, – попросил он.
Джьянни поглядел на него. Температура, как видно, снова поднялась, потому что лицо у Витторио побагровело.
– Если какой-нибудь сицилийский молодчик явится сюда в докторском халате, чтобы прикончить меня, – сказал Батталья, – я не хотел бы ухватиться вместо оружия всего лишь за собственный член.
– А где ты будешь держать пистолет?
– Между ног. Где же еще?
Джьянни достал пистолет и убедился, что он на предохранителе.
– И глушитель, – напомнил Витторио.
Джьянни вынул глушитель из другого кармана, надел его на дуло пистолета и сунул сильно удлинившееся оружие Витторио под простыню.
Они посмотрели друг на друга. Джьянни тяжело было оставлять Витторио одного.
– Прекрасная возможность избавиться от нескольких докторов, – сказал он.

Джьянни вывел свою машину с муниципальной стоянки и приехал к дому доктора Курчи к тому времени, как Елена и Лючия пили утренний кофе.
– Он пришел в себя часа полтора назад, – объявил он. Лючия прижала ладони к щекам.
– Вчера вечером я поставила свечу за его здоровье.
– Голова у него ясная? – спросила врач.
– Совершенно.
– Хорошо. Но пока еще остается угроза инфекции. Я осмотрю его попозже.
– Вы обе были великолепны. Если бы не вы, Витторио умер бы.
– Это еще может случиться, – заметила доктор Курчи.
– Я понимаю. Но сейчас он жив.
Лючия налила Джьянни кофе, и он с благодарностью выпил его.
– Я должен попросить об одной любезности, – сказал он. – Я улетаю на материк сегодня утром и, возможно, мне нужно будет кое-что сообщить Витторио попозже, днем. Могу я позвонить одной из вас?
– Я буду дома, – ответила Лючия и написала для Джьянни номер телефона.
Он с трудом удержался, чтобы не стиснуть ее в объятиях.

Джьянни добрался до аэропорта Палермо, успел на утренний восьмичасовой рейс до Неаполя и был там меньше чем через час.
Его беспокоило, что оружие он взять с собой не может: не пройти через таможню. Однако никому из оставшихся в живых членов “семьи” Равенелли лицо его не было знакомо, и он надеялся, что не возникнет необходимости в применении оружия.
Он взял напрокат “форд” и двинулся по той же чудесно красивой прибрежной дороге, по которой они проехали вместе с Мэри.
Это было всего четыре дня назад, но казалось, что прошел целый год.
Где теперь Мэри, с кем она трахается и кого продает?
Не то, чтобы он проклинал ее.
Но Бог ты мой, что она променяла на этот вшивый миллион!
Как она может с этим жить?
Такая женщина…
А он любил ее.
И отчасти продолжает любить.

Тропинка ко входу в дом была так замаскирована деревьями, кустарником и сорной травой, что Джьянни дважды проехал мимо, прежде чем обнаружил ее.
Пробираясь по ней, он мысленно молился о счастливом сюрпризе, хотя вообще-то молился крайне редко. Но он так нуждался в чуде!
Однако не было нынче никаких признаков чуда. Разве что сверкание солнца на листве, редкие птичьи вскрики да небо, такое глубокое и синее, что верилось: вот он, прямой путь к Богу.
Рядом с домом Джьянни увидел машину. Значит, Пегги дома… но он тут же спохватился: если бы это было и в самом деле так, то возле дома стояли бы две машины, потому что Витторио оставил свою здесь.
Может, Пегги просто поехала за чем-то в Равелло? Впрочем, на это надежда слабая.
Джьянни поднялся по ступенькам, постучал в дверь и подождал. Постучал еще раз и подождал подольше. Пугающая тишина.
Толкнул дверь – она была заперта. Вспомнив, как Витторио шарил наверху за дверной рамой в тот вечер, когда они сюда приехали, Джьянни сделал то же самое и нащупал ключ.
Отпер дверь и вошел.
– Пегги?
Ему не откликнулось даже эхо.
Он обошел одну за другой комнаты маленького дома. В кухне на дровяной печке стоял кофейник. Джьянни открыл дверцу печки и увидел золу. Потрогал – зола холодная.
В спальне, которой пользовались Пегги и Витторио, постель была постлана, и поперек кровати лежала ночная рубашка Пегги. Сам не зная зачем, он поднял рубашку и вдохнул слабый запах духов. Это был запах Пегги, ее духи, но Джьянни вдруг подумал о Мэри Янг. Те же воспоминания пробуждало прикосновение к легкой ткани. Он готов был целый час глядеть на эту рубашку.
Идиот!
Джьянни положил рубашку на кровать, оставил комнату и вышел из дома через заднюю дверь.
Увидел куст справа от двери возле каменной стены дома, как и говорил ему Витторио. Потрогал камни – один, другой… наконец нашел тот, что вынимался. В отверстии лежал бледно-голубой конверт в прозрачном полиэтиленовом пакете. Джьянни взял пакет, поставил камень на место и вернулся в дом.
Он расположился в кухне. Дотронулся до пакета – и ощутил покалывание в кончиках пальцев; стиснуло горло.
Разозлившись на себя за это волнение, решительно достал конверт из пакета. Конверт был не надписан и не запечатан, в него были вложены исписанные листки бумаги такого же цвета, как и конверт.
Письмо было помечено вчерашним числом, время шесть часов вечера.

“Любовь моя,
вот уже больше трех дней прошло с тех пор, как вы с Джьянни уехали, и я пишу это письмо с ужасным предчувствием, что ты, возможно, не вернешься, чтобы прочитать его. На тот случай, если я ошибаюсь и ты его прочтешь, я и хочу сообщить тебе, что я сделала и почему.
Для меня сейчас имеет значение только Поли. Я хочу освободить его из рук этих скотов. Хочу, чтобы для него кончился этот ужас. И понимаю, что только я могу добиться освобождения моего сына. Вот что я сделаю.
Через несколько минут я уезжаю звонить Генри Дарнингу в Вашингтон. Предложу ему сделку. Поскольку Генри нужна я, и более никто, я отдам ему себя в обмен на то, что он передаст Поли в отделение Красного Креста…
В какой-то мере я рада, что тебя здесь нет. Я знаю, что ты стал бы меня удерживать. А я не хочу, чтобы меня удерживали.
Мучительнее всего, что я так люблю тебя. Невероятно горько, что ты и Поли страдаете по моей вине. Любовь к тебе – великое чудо в моей жизни. Оно помогает мне меньше стыдиться того, чем я была раньше.
Я чувствую себя обокраденной. Я могла бы любить тебя еще сорок лет. Но, вероятно, я слишком жадная. Если у тебя было десять лет такой любви, как наша, ты не вправе требовать большего. Такое не измеряется количеством времени.
Любовь моя, десять лет с тобой значат для меня куда больше, чем значили бы пятьдесят с любым из встреченных мною мужчин. И потому не жалей меня. Мысль о твоей жалости для меня невыносима. Если ты все-таки станешь жалеть обо мне, я стану являться к тебе призраком. Если ты не умрешь раньше меня. Тогда за тобой право старшинства, и ты можешь явиться первым.
Но, Боже милостивый, я все-таки надеюсь, что ты не погиб. Ужасно, если Поли потеряет нас обоих. А тебя он всегда любил очень сильно. Он просто боготворит тебя. Своего папу. Прошу тебя, очень прошу, не умирай, любовь моя.
Ну вот. Теперь я начинаю плакать. Вела себя хорошо, а потом распустила слезы. Не могу написать тебе пристойную прощальную записку, не смешав ее со слезами.
Но я надеюсь, что сказала все. А чего не договорила, ты и сам уже знаешь.
Если ты жив, забери Поли из отделения Международного Красного Креста в Неаполе. Если ты погиб, он знает, что надо обратиться к моей сестре в Вермонте. Я рассказывала ему о ней достаточно, имея в виду возможные неожиданности вроде теперешней. Но кто мог подумать о таком, кто мог предположить? Прошу тебя, пожалуйста… вспоминай обо мне радостно.
Люблю. Я”.

Джьянни некоторое время посидел, держа в руках это письмо. Думал он о сердцах, вмещающих так много любви по сравнению с другими.

Глава 60

Реактивный самолет, принадлежащий корпорации “Галатея”, поднялся в воздух из аэропорта Кеннеди в семь восемнадцать пополудни. На борту, кроме летного экипажа из четырех человек, находились только Дон Карло Донатти и два его личных охранника. В оборудовании пассажирского салона роскошь сочеталась с удобством, и Донатти имел возможность все восемь часов перелета спать в собственной отдельной спальне на кровати нормального размера. И потому, когда он вышел из самолета в гражданском аэропорту Палермо, вид у него был свежий, отдохнувший и ухоженный, чему Донатти придавал серьезное значение.
В Палермо было девять тридцать пять утра.
Дон Майкл Сорбино ждал Донатти на гудронированной дороге возле трех черных, низкой посадки, бронированных седанов и в окружении полудюжины своих людей. Два босса обнялись и обменялись любезностями. Немного погодя кортеж из трех машин покинул аэропорт и взял направление на Партинико.

Часом позже Сорбино и Карло Донатти вошли в здание белой виллы классического стиля только вдвоем. Остальные либо топтались у машин, либо прохаживались по двору.
Один из числа внутренней охраны Сорбино вручил Донатти большой медный ключ, и дон в одиночестве поднялся по лестнице и отпер ключом высокие створки двойных дверей. Он закрыл дверь за собой и предстал перед женой Витторио Баттальи, стройной, темноволосой женщиной, которая сидела у окна с открытой книгой на коленях.
Так вот она какая, подумал он и почувствовал короткую вспышку возбуждения, на которое давно уже не считал себя способным. Ничего сексуального, хотя она, безусловно, была привлекательна как женщина. Возбуждение было связано с осознанием того, кем и чем она была и причиной каких событий послужила. А самое главное – с тем, чего он от нее ожидал в дальнейшем.
– Я Карло Донатти, – представился он.
Заговорил он по-английски и ждал от нее ответа. Но ответа не последовало. Она просто сидела и смотрела на него.
– Вы не знаете, кто я такой? – спросил он.
– Откуда мне знать?
Голос равнодушный, лицо безразличное.
– Витторио никогда не упоминал обо мне?
Пегги покачала головой.
Донатти пододвинул себе стул и сел к ней лицом. Он был поражен тем, что Витторио Батталья не нарушил клятву молчания. И это после всего, что было. Это обрадовало Дона Карло Донатти.
– У вас есть достаточные причины узнать мое имя, – сказал он. – Десять лет назад именно я дал задание Витторио убить вас.
– Вы были его боссом? – не пошевельнувшись, спросила Пегги.
– Да, я был им. А также тем, кто спас вашу жизнь вчера.
– Как же вы это сделали?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62