— Садитесь.— Не стесняйся, милая, садись, — пригласила врачиха. — Мы не смотрим. Москва — Питер Площадка, где снимают политический ринг для прямого эфира, была оформлена в стиле модерн. Стекло и металл. Ничего лишнего. Уже прошла световая репетиция. Подготовились операторы.— Леня, ты готов? — спросил сидящий за пультом Червинский.— Готов. А где Долгова?— Не знаю, — опешил режиссер.— У нее же все материалы, — раздраженно сказал Крахмальников. — Куда она пропала?! Где помреж?Бросились искать Долгову, не нашли, принесли только Крахмальникову заготовки. Они лежали у Ирины на столе.— Без тракта? — спросил режиссер.Крахмальников отмахнулся.Обычно любое интервью перед прямым эфиром полностью прогоняли, имитируя и звонки телезрителей. Но при работе с Булгаковым в этом не было необходимости: у Олега Витальевича был прекрасно подвешен язык, и держался он перед камерой свободно и непринужденно. “Прирожденный актер!” — восхищался им Крахмальников. И даже слегка завидовал.Сам он научился не бояться камеры не сразу, помог случай, о котором на студии ходили легенды и анекдоты. В самом начале телевизионной карьеры, когда Крахмальников бегал, подбирая хвосты событий, то есть был обыкновенным репортером, он ни за что не соглашался давать комментарий в кадре, комплексовал, как мальчишка. И чем дольше длилось его нежелание влезать в кадр, тем больше он боялся.Как-то поехали снимать демонстрацию то ли коммунистов, то ли демократов. Примчались на место, когда колонна уже двигалась по Тверской.— Держи листок, — подал оператор чистый лист бумаги Крахмальникову. — Надо камеру выставить.Это было какое-то священнодейство оператора, по белому листку он выставлял параметры камеры. Евгений, привычно держа листок двумя руками, отошел на положенное расстояние.Оператор поднял камеру на плечо.И в это время к Крахмальникову сзади подошел мужичок. Сказать про него пьяный, это ничего не сказать. Он лыка не вязал. Шапка съехала на лицо, его пошатывало.— Товарищ, я хочу сказать, — обратился он к Крахмальникову.— Хорошо, хорошо, — отмахнулся Леонид. — Сейчас.— Я вам всю правду скажу.— Ладно, ладно… Вить, готово?— Погоди.— Товарищ, я тебе русским языком говорю, вы меня слушаете?— Отойдите гражданин, не мешайте. Витя, готово?— Я дам знать.— А как же гласность?— Гражданин, я позову милицию, не трогайте бумагу.— Я хочу сказать!— Пошел на х…! — не выдержал Крахмальников. Мужик опешил. Он не ожидал, что Крахмальников знает русский язык. И ретировался.Демонстрацию сняли, приехали в студию на монтаж. Пока перегоняли материал на рабочую кассету, Леонид куда-то отлучился. А вернувшись, застал полную аппаратную народу. На него смотрели с нескрываемым восторгом.— Ну, Ленька, ты дал!— Что? Что такое?— Классно ты в кадре смотришься.И Крахмальникову прокрутили начало пленки, где он обложил пьяного мужичка.Крахмальников был в шоке. Нет, не потому, что видел себя в кадре. Не потому что матюкнулся. Он узнал мужичка, которого так неосмотрительно послал. Это был известнейший депутат, тот самый, что выступил с обличительной речью против академика Сахарова.— Лень, это надо давать в эфир, — сказал редактор. — Это сенсация.— Вы что? Это же… Это рабочий материал, это вообще…— Это телевидение! Это живой репортаж! И ты там очень выразительный, — засмеялся редактор.Материал пошел в эфир, с купюрой правда. И Крахмальников, когда смотрел его, понял, почему боялся камеры. Простая, в общем, вещь — он был занят собой, старался выглядеть лучше, умнее. А надо было заниматься делом. С тех пор он камеры не боялся. А новым репортерам, у которых тоже были с этим проблемы, советовал: “Ты пошли кого-нибудь в кадре на три буквы. И все получится”.Булгаков зашел в студию за пятнадцать минут до эфира в сопровождении своей свиты и Загребельной. Охранники встали по обе стороны двери. Секретарь скромно присел в уголке, рядом с одной из стационарных камер. Галина Юрьевна пригласила Булгакова зайти после эфира на рюмочку кофе и, повиливая мощными бедрами, удалилась.— А где Саша? — спросил Булгаков.— Сегодня его не будет, — развел руками Крахмальников. — Заболел.Леонид сразу заметил, что Олег Витальевич чем-то раздражен.— Тогда, может быть, отменим? — предложил Булгаков.— Нет. Просто вы будете отвечать на мои вопросы.— Что тут у вас сегодня происходит? — раздраженно воскликнул Булгаков.— Что и всегда — жизнь происходит, Олег Витальевич.Помощник режиссера принесла гостям по рюмке коньяку. Булгаков одним махом опрокинул свою.— Ну и денек сегодня, быстрее бы все кончилось… — поморщился он.Позже Крахмальников еще не раз вспомнит эти слова. Сейчас же он на них почти не обратил внимания. Он думал о том, что сегодня и впрямь что-то происходило вокруг странное, за что ему никак не удавалось зацепиться логикой. И страшнее всего было то, что эти сегодняшние странности как-то незыблемо вырастали из вчера, позавчера, из прошлого. Они никого, кроме Крахмальникова, не удивляли. Значит, все видели, как растет сегодняшний день. А он не видел. Как он ухитрился его проспать?Режиссер дал сигнал: начинаем!По мониторам поползла заставка программы, пошла музыка.— Эфир, — послышался в наушнике Леонида голос Червинского.Леонид изобразил на лице улыбку:— Добрый вечер! Сегодня у нас будет необычный политический ринг. В прямом эфире лидер партии трудового народа Олег Витальевич Булгаков. А его оппонентами будут не конкуренты по предвыборной борьбе, а вы; наши зрители. Вопросы вы можете задавать по телефонам…— Пошла отбивка, — скомандовала ассистент режиссера в аппаратную записи.На мониторах засветились номера прямых телефонов студии.— Наезд слева, — распорядился оператор-постановщик.Одна из камер сдвинулась в сторону, приблизилась к Булгакову.— Здравствуйте, — приветствовал Булгаков миллионы телезрителей.Леонид смотрел на лицо Булгакова, такое открытое и радушное сейчас, и почему-то вспоминал девочку — ту черную девочку на дороге, лица которой он так и не увидел.— Сначала самый главный сегодня вопрос — о трагедии в метро Санкт-Петербурга.Лицо Булгакова тут же органично превратилось в проникновенно-сочувственное.— Пока рано делать выводы, там должны поработать специалисты. Еще остается надежда, что люди живы. Возможно, не все. Но если спасут хоть кого-то…— Простите, Олег Витальевич, — перебил Крахмальников. — Вы, наверное, не в курсе — это последняя информация. У нас на связи Петербург. Валерий!На большом экране возникло лицо Никитина.— Леонид!— Каковы последние сведения?— Они трагичны. Из всего поезда спаслось только двое.Пошло интервью с Денисом и Наташей. Потом интервью с Копыловым, которого благополучно отпустили домой. После этого началось обсуждение.Про Булгакова все забыли.Он сидел красный и растерянный. Ему казалось, что Крахмальников специально не давал ему слова. Впрочем, что он мог сказать? Сволочи, помощники, не сообщили ему вовремя! Когда же это все закончится?!И тут, словно вспомнив о Булгакове, Крахмальников предложил посмотреть предвыборный ролик кандидата.Такого позора Олег Витальевич еще не переживал. Студия откровенно хохотала над слащавыми кадрами и комментариями ролика.И только один человек был в полном недоумении, отчего людям так смешно, — Савкова. Ведь ролик смонтировала она.Задумка Крахмальникова сработала в полной мере.За звуконепроницаемой перегородкой сидят операторы связи. Три телефона трезвонят, не умолкая. Но ни одного вопроса Булгакову. Все — о питерской катастрофе.Наконец звонкий голос спрашивает:— Я хотела бы знать, будет ли Олег Витальевич по-прежнему искать поддержки у партии власти, в которой состоит и мэр Санкт-Петербурга?— Вопрос к Булгакову, — слышится в наушнике Крахмальникова голос ассистента режиссера.— Тут у нас есть телефонный звонок Олегу Витальевичу, — сообщает Евгений.— Повторите вопрос, — говорит оператор связи в трубку. Но там слышны лишь короткие гудки.— Мы вас слушаем. Вы в эфире, — повторяет Крахмальников. И переводит взгляд на Булгакова:— Что-то у нас со связью сегодня. А вот у меня есть вопрос: как вы относитесь к программе Стрекалина?— А при чем тут Стрекалин? — удивляется Булгаков.— Значит, для вас и это новость? — мягко улыбается Крахмальников. — Стрекалин ваш противник на выборах.— Казанцев…— Казанцев снял свою кандидатуру.— Вот это для меня действительно новость…— Ни хрена себе, — ахает в аппаратной Игорь Червинский. — А я думаю, чего он пропал… Булгаков не успевает ответить на вопрос. На связи Питер, снова Никитин. Он передает прямой репортаж с митинга у здания мэрии. На нем выступает Ломов.Телефоны раскаляются.Но время эфира вышло.— Заставка, титры, — командует в микрофон ассистент режиссера.Заиграла музыка, по темно-синему фону экрана поползли титры.На съемочной площадке погасили прожекторы. Помощник режиссера помогла Булгакову снять микрофон.Крахмальников промокнул платком виски.— За что ж вы меня так, Леонид Александрович?— В смысле?— Это ведь мной оплаченное эфирное время. А вы про какую-то аварию.— Олег Витальевич, там сотни людей погибли, — тихо сказал Крахмальников.Булгаков резко переменил тему:— А где ваш Балашов?— Черт его знает, сами ищем, — с наслаждением потянулся на стуле Крахмальников.— Вас не затруднит, если он появится — пусть выйдет на меня. — Булгаков поднялся, протянул Крахмальникову руку. — Спасибо. До свиданья.Леонид тоже встал:— Вы к Якову Ивановичу зайдете?— Нет, я уже уезжаю.— Тогда я вас провожу. Есть разговор. Втроем, вместе с секретарем, они вышли из студии. Охранники щитом сомкнули за ними свои широкие спины. Москва Володя снова бродил под окнами студии с самого утра.Сегодня он уже был настроен не так решительно. На студии все были живы-здоровы. Может, они с друзьями-инженерами что-то сделали не так, нарушили какие-то пропорции и отрава в пивных банках способна вызвать самое большее понос?А может, это и к лучшему? Ну ее к черту, эту бабу! И всех ее мужиков.Да и пацанов жалко. Останутся сиротами. Москва Когда дверь в комнату отворилась, Антон с надеждой поднял глаза. Может, его все-таки выпустят отсюда? Он ведь все уже сказав и…Додумать он не успел. Братан в два прыжка оказался возле его стула, стал за сгорбленной балашовской спиной и крепко прикрыл узнику рот рукой. Следом за бритоголовым в помещение прошмыгнул Элегантный, запер дверь, прислонился к стене и достал пистолет.В коридоре зазвучали шаги множества ног, приглушенные голоса. Наконец кто-то остановился перед дверью. Ручка задергалась.— Алексей Учитель, — раздался незнакомый Антону мужской голос. — Мы знаем, вы здесь. Выходите, сопротивление бесполезно.Элегантный посмотрел на братана, приложил палец к губам.Приободренный Балашов дернулся на своем стуле, пытаясь освободиться от зажимающей рот волосатой лапы, и тут же получил удар под дых. Перед глазами поплыли черные круги.Элегантный покосился на Антона, пригрозил ему кулаком.— Ломайте дверь, — донеслось снаружи. Элегантный, держа пистолет на изготовку, еще больше вжался в стену.— Ну, сука, имей в виду, если мы откроем, хуже будет!Элегантный не шелохнулся. Загрохотали мощные удары, дверь затрещала.— Осторожно, он вооружен! — крикнули из коридора.И, словно в подтверждение этих слов, Алик, у которого не выдержали нервы, бабахнул из пистолета в закрытую еще дверь.— Ой-е-е! — взвыл за ней кто-то. Алик выстрелил еще и еще. Послышался стук падающих тел. И все стихло. Москва — Ты с ума сошел! — От сдерживаемой ярости лицо Галины Юрьевны напоминало вареную свеклу. — Что ты себе позволяешь?Яков Иванович, напротив, внешне был совершенно спокоен.— Галя, — почти ласково сказал он, дождавшись кратковременной паузы в гневном монологе заместительницы. — Я получил возможность не прогибаться перед каждым дерьмом, и я ее с удовольствием использую.— Какую возможность? Какую возможность?! — схватилась за голову Галина Юрьевна. — Яков, ты еще ничего не получил! Где они, твои акции, покажи мне их! Где мой пакет, который ты мне пообещал? Где? Я хочу подержать его в руках!— Скоро подержишь…— Яша, Яша, ты же знаешь Тимура и всю эту публику. Сегодня у них одно, завтра — другое. А ты так разговариваешь с Олегом Витальевичем! Ты сук рубишь, на котором сидишь.— Успокойся, все будет хорошо.— Ничего не будет! — истерически выкрикнула Загребельная, и ее мощный подбородок задрожал. — Ты вас убиваешь собственными руками, — сказала она срывающимся голосом. — Только-только начали налаживать с Булгаковым отношения после истории с этой американкой, только-только все стало входить в привычную колею — и вот… Я вчера так порадовалась, что ты поставил на место этого Крахмальникова, ну, думаю, наконец порядок наступит… Нет! Ему вздумалось погрызться с самым нашим надежным спонсором!— Знаешь, что говорят англичане? Не клади все яйца в одну корзину. Ты.., как бы это помягче, Галя, ты провинциальна, что ли…— Я?! Теперь я уже и провинциальна?!— Да. Что ты зациклилась на этом Булгакове? Найдутся другие спонсоры. Мы еще не до конца Газпром раскрутили, израильские партнеры просят разрешения открыть спутниковый канал на нашей базе…— Они просят? Это ты их просишь!— И что? Они соглашаются.— Яков, ты нас в гроб загонишь!Она отвернулась к окну и всхлипнула. Гуровин глядел на ее круглые вздрагивающие плечи, и у него не было ни малейшего желания подойти и утешить свою верную подругу.Галина Юрьевна утерла глаза, подкрасила помадой губы, поправила на груди блузку и повернулась к Якову Ивановичу. Вид у нее был трагический.— Что ж, — произнесла она. — Я тебя предупредила. Случится беда, на мою поддержку не рассчитывай.И гордо зашагала к двери.— Вернись, — тихо сказал Гуровин. — Что ты тут понакалякала? А? Что это? — Он взмахнул листком со списком на сокращение.Загребельная вернулась.Яков Иванович жирно красным карандашом вычеркнул из “черного списка” вторую секретаршу, режиссера Игоря Червинского, занес было руку над фамилией редактора отдела рекламы и маркетинга Макаровой, но подумал и оставил как есть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34