Нас, облаченных в парадные одежды, сотрясала дрожь в этом пронизанном сквозняками святилище. Луннолицая Колония, Главный Акашик, Главный Цефик — здесь присутствовали все, за исключением Главного Горолога. Мы заняли места за холодным, ничем не украшенным столом. Любопытно, какую большую роль климат и дискомфорт играют в делах человека. Попивая горячий кофе и потирая руки, мы приняли решение быстро и на холодную голову. Хранитель Времени больше не будет Хранителем Времени, решили мы. Некоторое время у Ордена вообще не будет правителя. Затем мы встали и вышли на улицу, чтобы объявить эту весть собравшимся там мастерам, кадетам и послушникам.Лорд Харша, подойдя ко мне на скользких ступенях Коллегии, учтиво склонил голову и сказал:— Поздравляю, Мэллори. Я всегда ожидал от тебя великих свершений. — И он задал мне вопрос, волновавший, видимо, всех: — Но кто сообщит об этом Хранителю? Не хотелось бы мне быть там, когда он это услышит.— Я скажу. И лучше, если главные специалисты будут при этом присутствовать.— Полно, Мэллори, — сказал лорд Харша, выковыривая лед из носа (тот самый Бургос Харша, который распоряжался знаменитыми пилотскими гонками пять лет назад, друг моей матери. Он стал Главным Историком, когда старая Туту Ли, всегда бывшая в числе самых преданных поклонников Хранителя Времени, поскользнулась на льду, разбила себе голову и умерла). — Это ты из-за того, что он посадил тебя в тюрьму? Знаю, знаю, это неприятно, но в то скверное время у него просто не было иного…— Должен же кто-то сказать ему.На следующий день академики явились в башню Хранителя Времени. На церемонию, которой мы собирались «почтить» Хранителя за долгие годы службы, приглашены были также выдающиеся пилоты и специалисты. По моей просьбе пришли Зондерваль и Ли Тош. Я не думал, что Соли захочет подвергнуться этому финальному унижению, но он, к моему удивлению, объявил, что тоже придет. Около башни меня ждал еще один сюрприз. Когда я остановил свои сани у ее арочного входа, из толпы любопытных специалистов, курсирующих вокруг башни, вышла моя мать.— Главный Пилот, — сказала она и потрогала мою голову в том месте, где ее пробил камень Сейва. — Вот ты и стал им, сын.— Мама! Ты жива!Двери башни раскрылись. В них показались Ли Тош и Родриго Диас, Главный Механик. Были сумерки, и братья и сестры Ордена выстроились вдоль дорожки между световыми шарами. Их меха — цвета различать становилось трудно — колыхались на ветру. Мне казалось, что все они смотрят на меня.— Я беспокоился, что тебя убили.— Разве я не учила тебя беспокоиться только о том, что достойно беспокойства? Никакой причины для беспокойства нет.Но я все-таки беспокоился, ужасно беспокоился. Я искал на лице матери признаки страха, но их не было. В определенном смысле эта женщина, которая, держась за мое плечо, снимала коньки, не была моей матерью; мою мать в определенном смысле убили, как только она встретилась с воином-поэтом.— Поднимешься со мной в башню? — спросил я.— Конечно. — Она спокойно улыбалась. Нервный тик, которым она всегда страдала, прошел. — Разве я не готовилась к этому моменту всю свою жизнь?Это верно — она готовилась, и даже усиленно. Чуть позже до меня дошли слухи, что мать весь последний год активно убеждала отдельных специалистов сместить Хранителя Времени. Средством убеждения ей служили угрозы смерти. Многие думали, что старая Туту Ли поскользнулась не случайно. Ведь Главным Историком после нее стал Бургос Харша, друг матери. Но как я мог обвинить ее в убийстве? Я же знал, что часть ее мозга — а может быть, и весь мозг от мозжечка до коры — подвергли мимированию. Поэтому она мне больше не мать, твердил я снова и снова. Она мне не мать.Подкатил Соли, одетый легко, в одном форменном черном балахоне. Когда Сальмилин спросил его, не забыл ли он надеть шубу. Соли, сбив лед с коньков, ответил:— Мне нужно привыкать к холоду. — Ни на меня, ни на мать он старался не смотреть, а потом вовсе отвернулся, чтобы поздороваться с Главным Механиком и другими своими друзьями.Мороз был слишком сильный, чтобы задерживаться снаружи, и мы поднялись в башню. Хранитель приветствовал нас благосклонным кивком и пригласил разместиться у закругленных стеклянных переплетов южных окон. Я протиснулся между матерью и Кнутом Озеном Эмансипированным, Главным Экологом. Нас было двенадцать главных специалистов и мастеров, и все мы смотрели на Хранителя, который расхаживал по белому ковру в центре комнаты.— Итак?Хранитель в своих просторных одеждах выглядел беспокойным и отощавшим, как голодный волк. Его белая грива стала реже, чем мне помнилось. Натянутые жилы на шее вибрировали, как струны арфы. Хмурое, составленное из острых углов лицо стало немного другим. Возможно, причиной этому были глаза, черные мраморные шарики, которые он, глядя на нас, переводил то вправо, то влево. Глаза были холодные, бездушные и мирные. Одно это должно было вызвать у меня подозрение. Я не мог ничего прочесть ни по глазам его, ни по лицу. Были, конечно, определенные знаки в том, как он пробурчал свое приветствие, и в быстрых взглядах, которые он бросал в окно на поблескивающие вдали Крышечные Поля. Но я неверно истолковал эти знаки. Он конченый человек, сказал я себе, а конченые люди начинают руководствоваться новыми, отчаянными программами. Возможно, в крови у него сейчас бродит непентес или какой-нибудь другой эйфоретик. Я наблюдал за ним, как деваки за тюленьей аклией, и мысленно клялся, что не спущу с него глаз, пока нахожусь у него в башне.Он остановился рядом с одними из своих древних часов, то поглядывая на трясущееся брюшко Николоса Старшего, то угрюмо улыбаясь Соли. Медный маятник часов раскачивался туда-сюда, и я слышал, как они тикают. Комнату, как всегда, наполняло тиканье. Вертелись колесики, качались маятники, звучали электронные сигналы. У меня самого сердце забилось как часы, когда Хранитель встретился со мной взглядом и спросил:— Слышишь, как они тикают, Мэллори, мой храбрый глупый Главный Пилот?Не дожидаясь ответа, он подошел к фравашийскому пульсатору, помигивающему в своем футляре, и резко обернулся, обращаясь ко всем нам:— Итак, мои академики и мастера, — он подчеркнул слово «мои», как будто мы по-прежнему подчинялись его воле, как будто он по-прежнему был правителем Ордена, — время пришло, не так ли? Вы пришли сказать, что мое время истекло?Николос скривил свое доброе умное лицо так, словно ему оцарапали подбородок чем-то острым, и посмотрел на меня с молчаливой мольбой сказать наконец что-нибудь. Я вышел вперед и набрал воздуха.— Коллегия Главных Специалистов постановила простить ваши преступления. Вы не будете изгнаны. Отдайте нам Печать Ордена, и вам будет позволено остаться в вашей башне.— Вы прощаете меня?!Я хотел сказать, что простил бы ему что угодно, потому что он спас мне жизнь и определил мою судьбу, дав мне книгу стихов. Часть меня — тот мальчишка-послушник, которого он когда-то учил бороться — все еще питала к нему некоторое почтение.— Вы забываете, что Бардо и еще восемьдесят пилотов погибли по вашей вине.— Как это помпезно, юный пилот! Что ты можешь знать о моих преступлениях? Что ты вообще знаешь?— Отдайте Печать, — сказал я.Бургос Харша и лорд Парсонс промямлили, поддерживая меня, что он должен сдать Печать в официальном порядке и без промедления. Я посмотрел туда, где она тикала на своей полированной подставке. Даже за тридцать футов чувствовался горьковатый запах полировочного масла.— Рингесс требует у меня Печать Ордена. Допустим, я отдам ее — что дальше? Вы полагаете, что сможете изменить Орден? Каким же это образом? — Его голос звучал низко, как гонг. — Я в жизни видел много перемен, но человек всегда остается тем же.Я подумал о божественном семени в моей голове, о Великой Теореме и сказал:— Не всегда.— И он, и его преступления.Я прочувствовал эти слова: в том, как он произнес «преступления», был какой-то знак. Память заработала, и у меня возникло досадное ощущение, будто я должен знать, на какие преступления он ссылается.Взгляд Хранителя, блуждающий по нашим лицам, задержался на Соли.— А кто же будет делать трудную работу, Мэллори, если я перестану быть Хранителем?— Убивать имеется в виду?— Разве это я пытался убить Соли?В интонациях этого «убить» проявились новые знаки, и я вдруг понял.— Да — в первый раз, когда Соли чуть не убили, это, думаю, было дело ваших рук. — Я перехватил взгляд Соли, который смотрел в окно на городские огни, и пояснил: — Это Хранитель пытался убить тебя в день пилотских гонок.— Это правда? — Соли, сохраняя неподвижную позу охотника, посмотрел с высоты своего роста на Хранителя. Он старался сохранять холодную отчужденность, но даже кадет-цефик увидел бы, что он взбешен. — Зачем вы это сделали?Моя мать схватила Соли за локоть.— Вот я и дожила до того, что ты убедился в моей невиновности. Но теперь уже поздно.Соли вырвал у нее руку и бросил:— Да, в этом преступлении ты невиновна.— Она права, — сказал Хранитель. — Поздно.— Почему вы хотели убить меня?Я почесал нос и сказал:— Расскажите-ка нам о Тверди. Почему боги остерегают людей против нее?— Это правда? — снова спросил Соли.Хранитель резко повернулся, и его слова хлестнули Соли, как кнут.— Конечно, правда! Я уже говорил и теперь повторяю: насратъ мне на Эльдрию и ее проклятые секреты! Вернувшись из ядра галактики, ты своей трепотней насчет Старшей Эдды вынудил меня объявить поиск. Есть вещи, которые нам знать не положено, но ты меня не послушался. — Хранитель, сжав кулаки, подступил к Соли. — Почему ты не послушался меня, Леопольд? Все твоя проклятая гордость. Ты всюду говорил о своем хваленом открытии, говорил и пил свое поганое виски. В каждого городского послушника ты вселил мечту о своей Эльдрии с ее Старшей Эдцой. Я просил тебя помолчать, я предупреждал тебя, но ты не слушал. Еще и спорил со мной. Истина, говорил, есть истина. Провались ты со своей истиной! Почему ты не слушал меня, Леопольд?— Значит, вы хотели убить меня за то, что я вас не слушал, — саркастически ответил Соли.— А что же это, чего человеку знать не положено? — вмешался я. — Скажите — я должен знать.Соли, хлопнув кулаком в черной перчатке по ладони, поклонился Хранителю.— Кто станет судить вас? Разве судей судят? Мы с вами проделали вместе долгий рейс, но он окончен. Пора сдать Печать, вы не находите?Хранитель, взглянув на одни из часов, ответил с угрюмой улыбкой:— И верно, пора. — Он подошел к Печати и взялся за ее стальной футляр.Николос позади меня пробормотал: «Осторожно!», а Бургос Харша затаил дыхание. Академики перешептывались.Хранитель с Печатью в руках подошел к нам. Печать ритмично тикала. За стеклом циферблата виднелось голубое с белым изображение Старой Земли, совершающей путь вокруг Солнца. Хранитель остановился передо мной, и тиканье стало громче. У меня зародилось подозрение, что эта Печать — подделка, замаскированное под часы взрывное устройство.— Кому же сдать ее? — спросил Хранитель. — Главному Пилоту?Я не сразу вспомнил, что Главный Пилот теперь я. Я протянул руки. Тиканье сделалось еще громче, и я вдруг стал различать, как тикают каждые часы в башне.— Печать Ордена, — промолвил Хранитель и прижал часы к груди, как девакийская мать младенца. Казалось, он чего-то ждет — я прямо-таки слышал, как он про себя отсчитывает секунды. — Мои лорды-академики! Вы сказали, что я должен сдать Печать Ордена. Ну что ж, вот она.— Мэллори! — вскрикнула мать.Все взоры обратились на Хранителя. Он передал Печать мне. Она была тяжелее, чем мне представлялось — я чуть не уронил ее.— "Не спрашивай никогда, по ком звонит колокол, — произнес Хранитель, цитируя одно из своих пресловутых стихотворений. — Он звонит по тебе". Э. Хемингуэй «По ком звонит колокол».

Печать прозвонила один-единственный раз и умолкла. В приступе дурацкого, иррационального страха я подумал, что сделал что-то не так: быть может, сжал ее слишком сильно и повредил механизм. Я потряс Печать над ухом — ничего. Внезапно я заметил, что в башне воцарилась тревожная тишина: помимо биения собственного сердца, я слышал только дыхание собравшихся — и только. Все часы в комнате умолкли в один и тот же момент. Тиканье прекратилось, маятники остановились, биочасы умерли, и в песочных больше не текли кобальтовые струйки.— Время пришло. — Хранитель указал скрюченным пальцем на южное окно позади нас и вскричал: — Смотрите!Я не стал смотреть — это, помимо всего прочего, меня и спасло. Но Николос Старший, Джонат Парсонс, Бургос Харша и многие другие обернулись к окну. Бургос потом говорил, что увидел ослепительную вспышку и поднявшееся над Крышечными Полями светящееся облако — не знаю, может быть. Зато все мы почувствовали, как затряслась башня и снизу докатился рокот, какой бывает при землетрясении. Хрупкие окна башни разлетелись вдребезги, и стекло градом посыпалось внутрь. Два осколка впились мне в затылок. Бургос и еще несколько человек завопили: «Мои глаза!», а Хранитель прикрыл глаза согнутой в локте рукой. Горячий ветер нес стеклянную метель по всей комнате. Когда ударная волна прошла. Хранитель убрал руку от лица, и в ней оказался нож, длинный и серебристый, как осколок стекла. Сначала я подумал, что это и есть стекло — так быстро сверкающее лезвие метнулось к моему лицу.— Слишком старая, — загадочно молвил Хранитель и напал на меня со скоростью, достойной воина-поэта. Я бросил Печать и повысил собственную скорость. Когда мои внутренние часы затикали как бешеные, а время замедлило ход, я начал скраировать.— Мэллори! — снова вскрикнула мать.Я увидел, как будет действовать Хранитель, еще до того, как он опустил нож на уровень моего живота, и увидел еще, как мать бросилась между нами. Я увидел, как нож Хранителя пронзил шерстяную ткань у нее под грудью и вошел по самую рукоять. Увидев это будущее, я метнулся вперед, чтобы помешать ему осуществиться. Но я все-таки был не настоящим скраером, и моему зрению недоставало совершенства. По сей день недостает. Я попытался оттолкнуть мать в сторону, но не все при этом предусмотрел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77