и когда Мохэн, смертельно раненный, повалился на землю, а его светлость упал с ним рядом, Макартни подскочил сбоку и нанес распростертому на земле герцогу последний, смертельный удар. Полковник Макартни впоследствии отрицал это, однако же его виновность была признана всем королевством, и, гонимый всеобщим презрением и гневом, он принужден был оставить родную страну и никогда более не возвращаться.
Какова же была истинная причина, приведшая к гибели герцога Гамильтона? Пустую ссору, послужившую поводом, ничего не стоило бы уладить, тем более что противник был заведомый головорез, человек низкий, бесчестный и распутный, которому прежние злодеяния и убийства создали такую дурную славу, что дворянин высокого рода и безупречной репутации, как милорд герцог, мог попросту не пожелать замарать свою шпагу кровью подобного негодяя. Но то был человек щедрой души, и тем, кто желал его смерти, известно было, что шпага милорда, так же как и его кошелек, не знает отказа, и вот он пал от руки Мохэна и двух других наемных убийц. Погиб посол королевы ко французскому двору, верный и преданный слуга дома Стюартов, и сам - принц королевской крови; он, который должен был привести изгнанному государю добрую весть о раскаянии королевы Анны и ее возвратившемся доверии к брату, а заодно и изъявить свою готовность служить ему верой и правдой и рассказать о благорасположении миллионов соотечественников.
Итак, партия, к которой принадлежал лорд Мохэн, использовала услуги последнего, а заодно избавилась от чересчур буйного приверженца. Он, Мередит и Макартни были близки к герцогу Мальборо; обоим полковникам всего лишь за год перед тем пришлось выйти в отставку после чересчур бурной выпивки за погибель тори. А его светлость стал теперь вигом, держал сторону ганноверца и в неукротимом стремлении продолжать войну не уступая даже принцу Евгению. Я не утверждаю, что он был причастен к смерти герцога Гамильтона, я только говорю, что эта смерть была выгодна его партии и что нашлись три продажных шпаги, которые и были сделаны орудием убийства.
Когда Эсмонд и декан Эттербери возвращались из Кенсингтона, продолжая рассуждать о разыгравшейся трагедии и о том, как гибельна она для того дела, которому они оба были преданы душой, на улицы уже вышли глашатаи, обвешанные своими афишами, и громкими голосами выкрикивали полный, правдивый и устрашающий отчет о дуэли и смерти герцога Гамильтона и лорда Мохэна. Наутро один из них забрел и в Кенсингтон и стал кричать свое на площади, под самыми окнами Беатрисы, одно из которых было раскрыто; здесь его услышал случившийся поблизости Эсмонд и поспешил прогнать подальше. Хотя стоял уже ноябрь, солнце ярко светило; навстречу ехали крестьянские возы, спешившие в Лондон на рынок, у дворцовых ворот происходила смена караула, садовники шли на работу в сады, тянувшиеся от Кенсингтона до Сити, бродячие торговцы и разносчики оглашали воздух шумными выкриками. Жизнь шла своей чередой, невзирая на то, что где-то лежали убитые герцоги и прекрасные леди оплакивали их, а короли, быть может, лишались последней надежды воссесть на трон. Так ночь сменяет день, а потом наступает завтра, а нас как и не бывало. Эсмонд шел и думал о курьере, который скачет сейчас по дороге, ведущей на север, спеша возвестить тому, кто вчера еще был графом Арраном, что отныне он герцог Гамильтон; думал он и о тысячах планов, надежд и стремлений, которые всего несколько часов назад оживляли мужественное сердце, теперь превратившееся в горсточку безгласного праха.
Глава VII
Я снова в Каслвуде
Так в третий раз рушились честолюбивые мечты Беатрисы, и поистине она могла заключить, что какой-то злой рок подстерегает ее и преследует, в последний миг неизменно вырывая добычу из ее рук и не оставляя ей ничего, кроме ярости и обиды. Но, как ни сильна была ее печаль или гнев (боюсь, что именно последний причинял ей наибольшие муки), она никому не поверяла своих чувств, как сделали бы на ее месте натуры более слабые; и мать ее, и кузен, оба знали, что она отвергла бы их сострадание, и всякая попытка сочувствия лишь растравила бы страшную рану, нанесенную судьбой. Мы знали, как жестоко уязвил ее гордость этот внезапный и сокрушительный удар; и печальная мораль всей истории была ясна ей без наших наставлений. Любящая мать могла только молиться за несчастную, а мистер Эсмонд - хранить свою терпеливую и верную дружбу к ней; и лишь случайным намеком да двумя-тремя словами, сказанными много месяцев спустя, Беатриса дала понять, что чувствует их безмолвное участие и втайне благодарна за него. При дворе говорили, что в самой ее манере держаться было нечто такое, что отпугивало и насмешников и соболезнователей; людское злорадство и людская жалость ее не достигали, и свою роль в этой мрачной трагедии она играла так величаво и мужественно, что даже недоброжелатели невольно любовались его. Мы, наблюдавшие ее в первые дни, не могли не восхищаться непоколебимым мужеством и величественным спокойствием, с которым она переносила обрушившийся на нее удар.
- Уж лучше бы слезы, чем это гордое молчание, - говорила леди Каслвуд, которая привыкла по-иному переносить невзгоды, видя в них божью волю и покорно склоняясь перед ней. Но Беатриса по самой природе своей отличалась от матери, она принимала горе, не поддаваясь ему, и, даже оставшись одна в своей комнате, не позволяла этому горю исторгнуть у нее хотя бы одну слезу обиды, один крик боли. Друзья и потомки, идущие мне на смену, как будете вы сносить ожидающие вас испытания? Я знаю кое-кого, кто неустанно молит бога вселить в сердца ваши не гордость, но любовь, и научить вас смирению перед всевидящем оком. Однако же и гордый дух не должно судить чересчур беспощадно. Есть люди, самой природой созданные повелевать и властвовать, точно так же как другие предназначены его для кротости и повиновения. Пантера, как и ягненок, повинуется зову своей природы и живет по своим, пантерьим, законам; она не может отказаться от своей красоты, бесстрашия и жестокости, как не может стереть хотя бы одно из пятен, которыми испещрена ее шелковистая шкура, или преодолеть инстинкт хищника, побуждающий ее к прыжку, или предотвратить выстрел, несущий ей гибель.
Небезосновательные опасения, обуявшие вигов, как бы королева, невзирая на все клятвы и договоры, не отвернулась от ганноверского принца и не признала своего брата, связанного с нею более тесными узами родства и долга, побудили принца Евгения Савойского и наиболее решительных его единомышленников из партии вигов, вопреки желанию королевы и сопротивлению ее приближенных тори, потребовать, чтобы герцог Кембриджский был привезен в Англию; они ссылались на то, что молодой курфюрст, будучи английским пэром, принцем королевской крови и законным наследником по прямой линии, имеет право заседать в парламенте, коего он состоит членом, и жить в стране, которою некогда ему предстоит править. Лишь сильнейшее недовольство, выказанное королевой и ее ближайшими советниками, и прямая угроза королевской немилости помешала авторам этого плана настоять на его осуществлении.
В свою очередь, и с нашей стороны раздавались голоса за то, чтобы привезти в Англию нашего принца. - Он был облечен непререкаемым правом, пользовался сочувствием большей половины народа и чуть ли не всего духовенства и дворянства Англии и Шотландии, был неповинен в преступлении, за которое понес кару его отец, молод, красив и обойден судьбою, - казалось, кто из англичан осмелится причинить зло этому принцу, если он явится среди нас положась на великодушие, честь и гостеприимство британцев? Захватчику, высадившемуся во главе французской армии, англичане оказали бы дружный отпор и заставили бы его воротиться к чужим берегам; но, явившись один, вооруженный лишь своим правом, доверившись своему народу, принц мог рассчитывать на самый радушный прием, и никакая опасность ему пе грозила. Рука королевы, его сестры, рука его подданных не поднимется на него. Так рассуждали многие из его друзей. Но королева была нерешительна по природе, а у ее то и дело сменявшихся министров были свои причины медлить. Зато люди честные и отважные, душой преданные царственному молодому изгнаннику, не питали корыстных замыслов, которые помешали бы им стремиться к торжеству правого дела, и, явись только принц как англичанин, готовы были на все, чтобы приветить и защитить его.
У Сент-Джона и Харли для сторонников принца всегда имелся в избытке запас ласковых слов и щедрых обещаний поддержки на будущее; но, кроме намеков и обещаний, от них ничего нельзя было добиться, а из друзей принца многие склонялись к мерам более смелым, более открытым и более решительным. В сообщество этих людей (кое-кто из них еще жив, и автор этих записок не вправе называть имена) вступил и Эсмонд спустя год после безвременной кончины герцога Гамильтона, которая лишила принца самого отважного союзника в нашей стране. Декана Эттербери здесь можно назвать полным именем, ибо ныне доброму епископу не страшны уже ни кары, ни гонения; ему-то и еще двоим или троим полковник и открыл некий свой замысел, который, при известной доле решимости со стороны принца, должен был привести к осуществлению самых заветных чаяний.
Молодой виконт Каслвуд так и не приехал в Англию отпраздновать свое совершеннолетие и вот уже несколько лет кряду не бывал на родине. В тот год, когда сестра его собралась замуж и нежданная гибель герцога Гамильтона расстроила свадьбу, милорда задержали в Брюсселе роды жены. Нежная Клотильда не могла обойтись без своего муженька; весьма вероятно, что она опасалась, как бы молодой вертопрах не сбился с пути, потеряв узду, и потому предпочитала держать его при себе, заставляя нянчить младенца и угощать кумушек подслащенным вином. Бедная Беатриса немало потешалась над супружескою преданностью Фрэнка; мать же милорда предполагала ехать в Брюссель ко времени родов, но изменила свое намерение, так как там уже всем заправляла богоданная теща, да к тому же в эту пору начались приготовления к свадьбе Беатрисы. Спустя несколько месяцев после несчастья в Хайдпарке госпожа моя вместе с дочерью удалились в Каслвуд, куда должен был вскоре прибыть и молодой лорд. Но, по правде говоря, мирный уклад их жизни был ему не слишком по вкусу; после первого похода его всего лишь раз удалось залучить в Уолкот, большую же часть своего досуга молодой повеса проводил в Лондоне, причем не столько появлялся при дворе или в общественных местах под собственным именем и званием, сколько пропадал по театрам и различным вертепам, водя дружбу с самыми предосудительными личностями под именем капитана Эсмонда (из-за чего ни в чем не повинный родственник его не раз попадал в беду); таким образом, находясь вечно в погоне за всевозможными видами удовольствий, закончившейся наизаконнейшим из них - браком, Фрэнк Каслвуд под различными предлогами уклонялся от жизни на родине и мало кому был известен там, кроме разве офицеров, с которыми ранее служил в чужих краях. Нежное сердце матери страдало от столь длительной разлуки, и Генри Эсмонд делал все, что было в его власти, чтобы смягчить ее невольную обиду и найти оправдание ветрености своего молодого родственника.
Осенью 1713 года лорд Каслвуд стал подумывать о возвращении в родные края. Его первенец оказался дочерью; теперь Клотильда готовилась осчастливить своего супруга во второй раз, и богобоязненному молодому отцу пришло в голову, что если привезти жену в дом предков, поусердней молиться св. Филиппу каслвудскому и принять еще кое-какие, столь же надежные меры, небо, быть может, на сей раз благословит его сыном, о котором столь пламенно мечтала нежная маменька.
В марте этого года мир, о котором столько было споров, был наконец заключен, и путь во Францию открылся для любого из нас. В Каслвуде все уже было готово к приезду Фрэнка, и стосковавшаяся мать считала дни до встречи с сыном, но на этот раз полковник Эсмонд оказался виною тому, что надеждам доброй леди не привелось сбыться и исполнение заветного желания снова пришлось отложить.
Почтовые лошади мчали Эсмонда в Каслвуд. Почти четырнадцать лет не видал он его старинных башен и родных сердцу лесов - с того самого дня, когда он уезжал оттуда вместе с милордом, а его госпожа стояла с детьми на лужайке и махала рукой им вслед. Казалось, целая вечность прошла с тех пор столько совершено дел и столько пережито страстей, тревог, любви, надежд и страданий! Дети выросли, и у каждого теперь была своя жизнь. Что до Эсмонда, он чувствовал себя дряхлым стариком, и только его дорогая госпожа почти не переменилась; все такими же были милые черты и так же ласково встретила она его, как встарь. Фонтан посреди двора журчал на знакомый лад, в старой зале привычно была расставлена мебель, стояло резное кресло, в котором сидел всегда покойный лорд, и даже кубок его сохранился. Госпожа Эсмонда угадала, что ему приятно будет занять маленькую комнатку, в которой он некогда жил; там все было приготовлено для него, а в соседней комнате, спальне капеллана, стояли букеты душистых трав и желтофиолей.
В слезах волнения, какое не зазорно для мужчины, в смиренных молитвах вершителю судеб, дарующему жизнь и смерть, провел мистер Эсмонд эту первую ночь в Каслвуде; долго-долго лежал он, прислушиваясь к столь знакомому бою часов, и, как то всегда бывает с людьми, вновь посетившими родные места, переносился мыслью через глубокую пропасть времени и там, на далеком другом берегу, видел самого себя маленьким мальчиком, задумчивым и печальным, видел милорда, свою дорогую госпожу, совсем еще юную, и детишек, резвившихся рядом. Много лет назад она благословила его здесь и назвала своим рыцарем, и тогда же, в этой самой комнате, он дал обет всю жизнь быть верным ей и никогда не изменить святому долгу этой службы. Сдержал ли он клятву пылкого юношеского сердца? Да, хвала небесам, да, видит бог, это так! Жизнь его принадлежала ей;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81