Он вызвал обратно из Моравии герцога Бевернского, который совершил там вторжение и где командовавший под его начальством генерал Вернер добился немалых успехов; но все иные соображения должны были теперь уступить место завоеванию Швейдница. Войска эти эскортировали возвращавшиеся из Нейсе тяжелые орудия, недостаток которых был причиной оттяжки осады. Фридрих беспрестанно требовал ускорения марша, на что герцог отвечал: «Все, что могут вынести люди и лошади, будет и должно быть исполнено».
Приготовления к осаде были необыкновенны; одни только округа Нейштадтский и Леобшюцкий должны были поставить 365 погонщиков, 730 лошадей и 866 повозок, запряженных четверками. Среди этих приготовлений Даун ушел в высокие Совиные горы и, казалось, начинал отчаиваться в своих удачах; к довершению всего, один из лучших австрийских полководцев, генерал Драсковиц, попал в плен близ Нейсе. Но осада началась лишь 8 августа. Генерал Тауэнцин был отозван из Бреславля и получил командование над осадным корпусом, который состоял из 24 батальонов пехоты, нескольких полков конницы и очень многочисленной артиллерии. Осаждающих прикрывала армия под начальством короля и корпус под командованием герцога Бевернского. Осада эта, с военной точки зрения, была самой замечательной в этой войне, как по искусным атакам и оборонам, так и по длительности и разным побочным обстоятельствам. Из них следует заметить одно, никогда еще дотоле не замечавшееся. Два француза, старые друзья и бывшие товарищи брани, Грибоваль и Лефевр, командовали в качестве инженеров внутри и вне крепости. Первый состоял еще на французской службе, но был отослан Людовиком XV в австрийскую армию ввиду больших дарований, а Лефевр служил Фридриху. Оба были писателями. Оба в осадном искусстве выработали особые различные системы, которые защищали в своих литературных произведениях. Теперь для них настал редкий момент доказать перед глазами культивированных наций достоинства своих теорий, пуская их в ход друг против друга. Материалы для этих экспериментов, т. е. человеческая кровь, железо и порох, были предоставлены для их опытов. Лефевр хотел овладеть крепостью преимущественно посредством подкопов, притом весьма быстро. Но он крайне неудовлетворительно исполнил свое обещание и был принужден действовать в большинстве случаев по старым правилам.
На требование пруссаков о сдаче комендант отвечал, что постарается постоять за честь австрийского оружия и приобрести уважение Его Прусского Величества. Начался обстрел, который шел очень деятельно, не прекращаясь ни днем, ни ночью. Так же деятельна была и оборона. Крепостная артиллерия дельно работала, и почти всякую ночь совершались вылазки, успех которых был, однако, невелик.
Даун отдыхал на своих горах; решившись непременно освободить этот пункт, он через шесть дней совершил попытку, исход которой казался ему несомненным. Между австрийской армией и Швейдницем, у Рейхенбаха, вдали от королевской армии, стоял большой прусский корпус под начальстврм герцога Бевернского. Даун собирался атаковать этот корпус со всех сторон и уничтожить его, пока король не подоспел с помощью. Рассчитывая на превосходство своих сил, он надеялся повторить событие при Максене. Четыре корпуса, с Ласси, О’Доннелем, Беком и Брентано во главе, атаковали пруссаков одновременно с фронта, с обоих флангов и с тыла. Герцог поступил в этом случае как великий полководец. Враги атаковали прусский обоз, который был уже, по-видимому, для них потерян. Некоторые генералы хотели защищать его со своими бригадами, но главнокомандующий запретил им это, говоря: «Если мы будем разбиты, то вряд ли нам удастся спасти что-либо из обоза; если же победим, то мы его скоро отнимем». Следуя этому мудрому принципу, благодаря которому Фридрих выиграл в 1745 году сражение при Сооре Это сражение произошло во время 2-й Силезской войны 30 сентября 1745 г., когда австро-саксонская армия Карла Лотарингского неожиданно атаковала с фланга и тыла армию Фридриха II. Пользуясь тем, что австрийские легкие полки бросились грабить его обоз, прусский король успел развернуть свою армию и нанес поражение главным силам своего противника.

, пруссаки предоставили свой обоз на разграбление неприятелю и сражались нераздельно. Генерал Бек продолжал свою атаку очень искусно и энергично, так что приобрел некоторые преимущества, но Ласси и Брентано плохо поддерживали его. Между тем пруссаки везде стали во фронт, надеясь на энергию своего короля.
Эта надежда войск его оправдалась, так как при первых же пушечных выстрелах принц Вюртембергский вскочил на лошадь, поспешил во главе королевской конницы во весь опор на место битвы и ударил на корпус О’Доннеля, который был тотчас же опрокинут. За этой конницей следовала полной рысью так называемая конная артиллерия из королевской армии, а за ней сам Фридрих во главе гусарского полка, за которым должны были поспевать несколько пехотных бригад. Впрочем, еще до их прибытия неприятель был уже совершенно выбит из позиции. Потери его составляли 1200 убитых и раненых и 1500 пленных. Пруссаки насчитывали 1000 убитых и раненых и несколько сотен пленных. Обоз их, который неприятель стал было грабить, был вновь отбит с незначительным уроном.
Много высших и низших начальников обнаружили в этой битве большую храбрость, за которую герцог желал бы их наградить; но король не изъявил на это согласия, говоря: «Если за каждое исполнение долга будут выдаваться отличия, то они, в конце концов, станут весьма обыденными и перестанут быть отличиями». После этого Даун ушел в Глац и оставил Швейдниц на произвол судьбы.
Между тем осада, помимо полковой артиллерии, постоянно продолжалась при помощи 68 орудий и 32 мортир и гаубиц. Гарнизон крепости, хотя и лишенный всякой надежды на освобождение, все же не терял мужества. Съестные припасы имелись у него в изобилии, солдат мог их дешево покупать; кроме того, каждый утром получал стакан водки, а в полдень стакан вина. Вследствие тайной инструкции, данной фельдмаршалом Дауном тотчас же после Рейхенбахского сражения, комендант, генерал Гуаско, предложил капитуляцию. Он хотел иметь свободный пропуск, в чем получил отказ. Тауэнцин ссылался при этом на слова генерала Лаудона, который в переписке своей год тому назад с маркграфом Карлом Прусским по поводу договора о размене пленных положительно заявил, что двор его вовсе не считает себя обязанным ни сдерживать данное слово в вопросе обмена пленных, ни исполнять какое-либо иное обещание. Шесть дней спустя комендант возобновил предложение, предоставляя пруссакам все орудия, все магазины и кассы и обещая не воевать со своим гарнизоном против короля в течение года. И на такое предложение не обратили почти никакого внимания. Вскоре после этого одному императорскому офицеру удалось пройти мимо прусских форпостов и принести генералу Гуаско приказ не отступать от условия свободного пропуска вплоть до крайней нужды.
Однако искусные подкопы Лефевра требовали много времени и вначале мало приносили пользы. Это были так называемые нажимные пули – превосходное изобретение Белидорса, значительно расширившее науку о подкопах как в основах ее, так и в применении, и употребляемое здесь впервые надлежащим образом Речь идет о минах особого типа, которые приводились в действие при помощи запала, напоминающего бикфордов шнур.

. Разнообразная цель этих пуль состояла в том, чтобы на расстоянии от 30 до 40 футов разрушать галереи осажденных с помощью взрыва мин, бросать контрэскарпы в крепостные рвы, устроить новый обеспеченный пункт атаки и открыть без урона и без штурма путь, находящийся под прикрытием, и внешние укрепления; с помощью такого изобретения, применяемого против осаждающих, можно было, кроме разрушения их мин и ложементов, взрывать их батареи на брешах и приблизить собственные орудия к городу. В течение осады было изготовлено много таких нажимных пуль; их наполняли, зажигали, но некоторые из них не имели никакого действия. Были сделаны подземные слуховые ходы, чтобы выследить ходы и местонахождение неприятельских подкопов. Иногда минеры враждебных партий встречались под землей; пока их отделяли земляные стены, они употребляли вонючие пули, распространявшие с отвратительнейшим запахом дым и удушливые пары; завидя же друт друга, они сражались на пистолетах. На более далекие расстояния пользовались паропроводными подкопами, которые, при удачном действии, не только убивали неприятельских землекопов, но и разрушали их мины.
Императорские минеры по численности сильно превосходили прусских, вследствие чего многие попытки последних были неудачны. Это была в полном смысле слова подземная война, при которой враждебные стороны задирались на все лады, но которая принесла однако мало пользы пруссакам. Лефевр был в совершенном отчаянии, так как высокие и низкие начальники прусской армии относились к нему равнодушно, даже презрительно. Его военное честолюбие и слава изобретателя были затронуты самым чувствительным образом; он оплакивал свои несбывшиеся надежды быстрой осады и свою, им же самим признанную теорию, долженствовавшую увековечить его имя; он добивался теперь только смерти, потому ходил на самые рискованные предприятия. Король был до того тронут отчаянием этого офицера, что он, который редко прощал начальнику неудачу и никогда не прощал неспособности, забыл потерю стольких денег и крови, забыл столь долгую проволочку военных операций и сам стал утешать несчастного Лефевра.
Между тем надземная перестрелка свирепствовала беспрестанно с обеих сторон. Каждый час днем и ночью приносил дань смерти. Императорские войска в Швейднице больше всего страдали от этого ужасного положения. Добровольцы их, предпринимавшие до сих пор самые опасные работы, начинали уже тяготиться своим уделом. Вознаграждения, получаемые ими, были для них вернейшими залогами смерти. Тогда упразднили все их тяжелые предприятия, и число их с тех пор ежедневно, даже ежечасно стало уменьшаться. Все австрийские инженерные офицеры были либо убиты, либо ранены. Тяжелые орудия были без лафетов, а для легких орудий уже обнаруживался недостаток ядер.
Между тем тут совершен был не один подвиг. Императорский капитан Бради защищал шанец, с которого бежали все его солдаты; при нем осталось лишь 15 человек против нескольких сотен осаждающих пруссаков, которые наполовину уже взобрались на бруствер; схватив пилы, эта горсть австрийцев отпилила бруствер, и в ту минуту, когда силы их были совершенно истощены, они вдруг получили подкрепление и удержались на своем посту. Другой геройский поступок был совершен императорским поручиком Вальдгютером и его храбрым отрядом. Дело касалось весьма необходимой, но и весьма опасной вылазки в пропасть, чтобы уничтожить грозное действие трех почти законченных прусских подкопов. Вальдгютер предложил свои услуги для этого предприятия, выбрал себе в помощники 32 венгерца и с ними прыгнул в так называемую воронку, пропасть глубиною в 20 футов, где ожидавшие их пруссаки стояли на одном колене, держа вверх штыки. Те, кто не напоролся на них, так яростно стали рубить пруссаков саблями, что последние бежали с большим уроном.
Фридрих усердно посещал траншеи и был весьма недоволен неожиданным замедлением. Он сам делал соответствующие распоряжения, доказывавшие его знания осадного искусства, и велел соорудить брешь-батарею. И все же завоевание этого пункта многим казалось еще весьма сомнительным, и после двухмесячных кровавых трудов стало несомненным, что Швейдниц в скором времени должен быть взят, или же придется снять осаду.
Честолюбие, свойственное одному Фридриху, не желавшему принимать никаких условий от осажденных неприятелей, было причиной такого тяжелого положения. Комендант, желавший снять с себя всякую ответственность, просил позволения выслать одного офицера к Дауну. И в этом он получил отказ, и осада продолжалась еще три недели с непроизводительной затратой человеческой крови, времени и денег. Наконец случай помог осаждающим. Одна прусская гаубичная граната попала в крепость, ударилась о балку крытого прохода, а оттуда отлетела в пороховой склад, наполненный 11 центнерами пороха, дверь которого была не заперта. Благодаря этому целый бастион Яуэрникского форта с двумя австрийскими гренадерскими ротами взлетел на воздух; восемь офицеров со своим начальником, майором Бертгольдом, очень храбрым человеком, сидевших как раз за обедом, в одно мгновение вместе с 200 рядовых сделались жертвой смерти.
В крепостных сооружениях возникла огромная брешь, так что доступ туда стал гораздо легче. В следующую за этим ночь осаждающие взорвали четвертое нажимное ядро, занимавшее пространство в сорок футов; действие его было поразительно. Все соседние подкопы крепости были разрушены, причем взлетела на воздух часть прикрытого пути и сделана была брешь; место это от самой пропасти и до бруствера оказалось покрыто изверженной землей. Тогда начали готовиться к штурму, которого Гуаско, однако, не дождался. Он сдался на следующее утро, через 8 часов после взрыва подкопа, 9 октября, через 63 после открытия траншей. Оставшийся гарнизон из 9000 человек попал в плен.
Король почтил обнаруженную комендантом храбрость и пригласил его к обеду. Он великодушно забыл, что этот итальянец весьма недостойно поступил с прусским гарнизоном при взятии Дрездена, позорно нарушив капитуляцию генерала Шметтау. Его же условия были точно соблюдены, как и все те, которые пруссаки подписывали в качестве победителей. Они нашли в крепости 352 орудия, 55 400 ядер, бомб, гранат и еще свыше 1000 центнеров пороху; из провианта – 2000 центнеров муки, 740 центнеров сухарей и 25 000 хлебов. Эта осада стоила Пруссии 3033 убитых и раненых, а австрийцам – 3552 человека. Пруссаки сделали 172 163 пушечных выстрела, а австрийцы – 125 453.
Пленные офицеры и рядовые были отправлены в Пруссию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74