Потом, когда Армстронг уже стал Армстронгом, журналисты разыскали Якоба Зинта с его подзорной трубой, в которую маленький Нейл так любил разглядывать Луну, и отвели душу на этой трубе.
Вот так рос этот славный, чистый провинциальный паренек, без особых талантов, но и небездарный, обладающий, к радости родителей, почти полным набором хрестоматийных добродетелей: не курит, редко и мало пьет, а если чем и отличается от других, то только скромностью и молчаливостью. Его жена Жоан рассказывает:
– Нейл – великий молчальник. Молчание – это его обычный стиль беседы. Если он кивает головой или просто улыбается, это уже оживленная беседа. Если он говорит «да» – значит, беседа приняла бурный характер. Если же он говорит «нет», это значит, что он ожесточенно спорит. Три года понадобилось ему, чтобы пригласить меня на первое свидание. Когда он сделал предложение, я сразу согласилась, ибо опасалась, что повторения этой фразы придется ждать еще несколько лет...
В Вапаконете старички вспоминали, каким скромным парнем был их Нейл, никаких юношеских проказ за ним припомнить невозможно и даже за девушками не ухаживал, во всяком случае, пока не ушел в армию.
Он был совсем молоденьким, худеньким, когда привезли его в Корею и посадили в самолет. Армстронг никогда нигде и никому не рассказывал о своих военных подвигах. Документы фиксируют 78 боевых вылетов – и все. Только одно осталось от тех лет – еще больше укрепилась в нем любовь к авиации. Он осознал свое призвание, и оторвать его от неба было уже невозможно.
В Калифорнии семь лет он работал летчиком-испытателем. Летает хорошо, умно, настолько хорошо, что ему доверяют драгоценный опытный экземпляр «сверхистребителя» «Х-15», который мог подниматься так высоко, что небо над головой было совсем черным.
Он жил тогда с Жоан в уютном домике лесника у подножия горы Сан-Габриэль, и все летчики льюсского исследовательского центра пожимали плечами и недоумевали, что заставляет его забираться в такую глушь. Там он похоронил маленькую дочку и еще больше полюбил своих мальчишек. Ловил рыбу, слушал музыку, был как-то очень свободен внутренне и доволен жизнью, жажда славы никогда не преследовала его, и заявление, написанное в НАСА, было неожиданностью для всех и для него самого тоже: вдруг захотелось попробовать.
Сначала Армстронг числился просто гражданским инструктором, потом стал тренироваться сам. Во время одной из тренировок он чудом остался жив, выбросившись из потерявшего управление самолета. Все отмечали тогда удивительное хладнокровие Армстронга. Однако главный «космический» врач Чарльз Берри говорил о нем:
– Он только кажется бесстрастным. Чем ближе вы узнаете Нейла, тем лучше понимаете, какой это теплый человек...
В августе 1965 года Армстронг дублирует Гордона Купера, командира «Джемини-5», а в середине марта следующего года летит на «Джемини-8» вместе с Дэвидом Скоттом. Они впервые состыковались на пятом витке с непилотируемой ракетой «Аджена», но еле сумели расцепиться. Корабль потерял управление, и Хьюстон дал команду на аварийную посадку. Скотт был особенно раздосадован, так как собирался выходить в открытый космос, а теперь прогулка отменялась. Эсминец «Леонард Мейсон» подобрал их через три часа после приводнения и доставил на Окинаву. Это была самая большая неудача программы «Джемини». Через полгода он назначается дублером Чарльза Конрада, командира «Джемини-11», потом дублирует Фрэнка Бормана, которому предстояло облететь Луну.
Еще до этого, в мае 1968 года, Армстронг попал в серьезную аварию во время работы на модели лунного модуля на базе ВВС Эллингтон. Утлая кабинка тренажера потеряла управление и начала падать. Нейл катапультировался в каких-нибудь 60-70 метрах от Земли, но все-таки парашют успел раскрыться и, спустя несколько минут, он, по словам очевидцев, вернулся в ангар НАСА «явно в полном порядке, ходил вокруг и обсуждал этот инцидент». Тренажер стоимостью в 2,5 миллиона долларов разбился на куски.
Вот этому человеку и сообщил Дональд Слейтон, что он будет первым землянином на Луне.
Высаживаться на Луну Армстронг должен был с Базом Олдрином. Имя Олдрина – Эдвин, но никто его так не звал: Баз прилепилось к нему навсегда. Когда его сестра Фэй была совсем маленькая, она не выговаривала «бразер» – «брат» говорила «базер», так и стал он Базером. Олдрин – ровесник Армстронга, но в отряд астронавтов он пришел позднее. Это был кадровый военный, более того – единственный сын кадрового военного полковника Эдвина Юджина Олдрина-первого. Военная карьера Эдвина-второго была предначертана с младенчества. Воспитание суровое, спартанское, почти жестокое. Семь лет подряд он ездил каждое лето в специальный лагерь бойскаутов. «Это во многом сформировало мою личность», – говорит Олдрин. Вильям Филас, учитель математики, вспоминает: «Он великолепно учился был честолюбив и иногда тщеславен». В 21 год он уже окончил военную академию, потом – офицерскую школу авиационного университета, а потом защитил докторскую диссертацию по космонавтике в Массачусетсом технологическом институте. Он слыл в НАСА «Ученым летником», даже прозвище у него было «Доктор Рандеву» – «доктор Стыковка», и действительно был очень грамотным специалистом, привлекался к разработкам программы «Джемини», но сам полетел лишь в последнем корабле этой серии вместе с ветераном Джеймсом Ловеллом. Более 5 часов работал в открытом космосе. Когда узнал о «лунном» назначении, сказал спокойно: «Надеюсь, у меня хватит адреналина Вещество, которое выделяется организмом при сильном волнении.

в крови, чтобы выполнить эту миссию».
Они были очень разными людьми – два первых лунопроходца Нейл Армстронг и Эдвин Олдрин. Говорят, так должно быть в хорошем космическом экипаже.
Баз был сложен атлетически, быстрый, ловкий, гимнаст, бегал на ходулях.
– У него лицо полицейского детектива, – сказал о нем друг юности.
Он и правда был немного похож на голливудского супермена. Любил аудиторию, компанию, застолье, говорил точно, страстно и ярко, и сам был яркий – пестрый пиджак, трубка в зубах, стакан в руке, перстни блестят. Он носил три кольца: обручальное, масонского ордена и выпускника Вест-Пойнта Военная академия США.

. Для контраста Баз подчеркивал свою религиозность, был опекуном пресвитерианской церкви, говорил, что молился на Луне. Если Армстронг был стандартным американским «парнем», то Олдрин – стандартным «героем», разве что боялся воды: в детстве тонул и побороть в себе того ребячьего страха не мог.
Третий член экипажа – Майкл Коллинз – также унаследовал военный мундир от отца – генерала и дипломата, – и все его дяди и братья тоже были людьми военными. Майкл родился в Риме, где отец в то время был военным атташе. В детские годы он много путешествует вместе с родителями. Любимчик семьи, может быть, потому, что был младшеньким, чуть балованный, с ленцой, соня – последнее запомнилось всем, кто знал его в юные годы. В самодеятельном школьном журнале его попрекали «чарами Морфея», а атеистом он стал главным образом из-за того, что ненавидел церковную службу, которая начиналась в 6.30.
Маленький, худенький, веселый, смешливый – при первом знакомстве его часто принимали за легкомысленного парня, а Коллинз был на самом деле человеком умным и серьезным, и хрупкое телосложение не помешало ему стать сильным и очень спортивным.
После окончания военной академии он работает летчиком-испытателем на знаменитой базе ВВС Эдвардс, где служили очень многие американские астронавты. В нем ценили прямоту и откровенность, качества, обязательные для испытателя.
В отряд астронавтов он попал вместе с Олдрином в марте 1963 года, а полетел раньше – летом 1966 года – вместе с Джоном Янгом на «Джемини-10». Он дважды выходил в открытый космос, подобрался к дрейфующей рядом с его кораблем ракете «Аджена», снял с нее анализатор микрометеорных частиц, работал уверенно и спокойно.
Один из его друзей так писал о нем: «Если бы в Хьюстоне был объявлен конкурс на всеобщего любимца, Коллинз обязательно победил бы и тихонько скрыл бы ото всех свою победу».
Его действительно отличает устойчивое отсутствие тщеславия. Сам Коллинз говорит:
– Существует два типа людей: те, которые любят популярность, и те, которые предпочитают обходиться без нее. Я отношусь к последним...

Как видите, если искать аргументы январского назначения, один обнаруживается сразу: все трое имели опыт работы в космосе и выполнили эту работу хорошо. Теперь, перед новым стартом, они провели более 400 часов в корабле-тренажере и специальных макетах, имитирующих посадку на Луну. Около 40 процентов всего этого времени ушло на упражнения с бортовыми компьютерами, в технике управления которыми они достигли высокого совершенства. Все шло гладко, но Томас Пейн, ставший в марте 1969 года директором НАСА, вновь и вновь призывал к осторожности.
– Мы не должны никогда забывать, что это крайне рискованное задание, – в сотый раз объяснял он журналистам. – Требования, предъявляемые к нашим астронавтам и оборудованию, очень высоки: люди направляются в такие места, где человек никогда не был прежде. Это неизбежно связано с риском. Мы приняли все возможные меры, чтобы свести его к минимуму, но мы не можем устранить его полностью...
Главной опасностью Пейн считал неисправность взлетной ступени лунного модуля. Действительно, в этом случае не было никакого, даже самого проблематичного варианта спасения Армстронга и Олдрина.
– Главный корабль не сможет сесть, чтобы подобрать их, – объяснял Пейн. – Было бы весьма трудно послать «Аполлон-12» со спасательной миссией...
Мыс Кеннеди в июле 1969 года превратился в сущий Вавилон. НАСА пригласило на ожидаемый праздник множество конгрессменов, дипломатов, промышленников, банкиров, судей, священников. Около миллиона туристов приехали сами, не дожидаясь приглашения. В гостиницах и барах быстро подсчитали барыши – 5 миллионов долларов. Магазины были открыты всю ночь. У стоек пили аперитив «Старт», и, видно, пили много, поскольку табуретки оборудовали привязными ремнями. В окрестностях на 75 миль не было ни одного места в гостиницах и мотелях. Спустили даже воду в бассейнах и поставили на дне кровати. Более 500 домовладельцев заработали хорошие деньги, сдавая комнаты по 20-25 долларов в день. Нужно было разместить 300 тысяч автомобилей и предусмотреть все, что может случиться при столь гигантском скоплении людей. В готовность привели тысячу лодок, 10 катеров, 50 санитарных машин, военный вертолет и тысячу полицейских. Известный психиатр доктор Б.Поднос свидетельствовал: «Даже и говорить не приходилось о возбуждении – оно было в воздухе!»
В воздухе его поддерживали «профессиональные возбудители»: здесь была собрана газетная гвардия мира. Убежден, что советских журналистов американцы пустили бы на этот старт. Но «умные головы» в Министерстве обороны СССР и в Военно-промышленной комиссии Совета Министров СССР смекнули, что если наши журналисты поедут на мыс Канаверал, то завтра с полным основанием американские журналисты попросятся на Байконур, а пускать их туда – «низ...зя»! – Н.С.Хрущев очень поощрял ракетную секретность, до каких бы абсурдных пределов она ни доходила. Поэтому всем нашим дипломатам, инженерам-космикам, космонавтам и журналистам строжайше запрещалось ездить на мыс Канаверал. В 1975 году меня тоже туда приглашали, я должен был отказаться, выдумав какую-то совершенно идиотскую причину. Насколько я помню, единственным советским человеком, который видел запуск одного из «Аполлонов», был наш поэт Евгений Евтушенко. Человек от космонавтики далекий, просто ничего не знал о всех этих «высочайших» запретах и, когда его пригласили посмотреть космический старт, решил, что это интересно, ни с кем в посольстве не стал «советоваться», а просто взял и полетел во Флориду. Зная, как мне все это интересно, он потом рассказывал мне об «Аполлоне» целый вечер в ресторане Дома литераторов...
Но и без наших журналистов представителей «второй древнейшей профессии» здесь хватало: на мысе собралось три с половиной тысячи журналистов. В день старта «Нью-Йорк таймс», например, заняла материалами об «Аполлоне-11» более 100 колонок. Впервые в газете были опубликованы цветные фотографии. Три «кита» американского телевидения: компании NBC, ABC и CBS вложили каждая в рекламу полета по полтора миллиона долларов. Такого размаха даже Америка не знала. В качестве комментатора выступал экс-президент Л. Джонсон. Нобелевский лауреат физик Гарольд Юри читал телелекции. Астронавт Уолтер Ширра и писатель Артур Кларк вели на телеэкране дискуссию. Король джаза Дюк Эллингтон должен был занимать паузы, когда «Аполлон-11» будет уходить за Луну. Плюс к этому – самые популярные комментаторы, любимцы страны. И каждый старался найти что-то свое в куче уже известных фактов, что-то предречь, на что-то намекнуть. Воистину сладкой костью, которую грызли и таскали с особым удовольствием, было сообщение о пуске советского космического автомата «Луна-15», писали о «роботе-сопернике», «космической дуэли», «бессонных кошмарах руководителей НАСА», которым якобы мерещились пробы лунного грунта на столе президента советской Академии наук.
Едва ли не самыми спокойными в этой предельно взвинченной атмосфере были сами астронавты. Покорно подчиняясь всем капризам жестокого карантина, они продолжали тренировки, перечитывали документацию, примеривались к скафандрам, терпели муки трех фундаментальных медицинских обследований – в общем, понимали: дело предстоит сложное, трудное, и готовились к нему серьезно. Накануне старта они выступили на телевизионной пресс-конференции (журналистов не пустили. Они разместились в 15 милях от здания, где сидели астронавты). Отвечая на вопросы – их выбирали из трех тысяч присланных со всех концов страны, – Нейл Армстронг сказал:
– Страх не является для нас незнакомым чувством, но мы, в сущности, не испытываем страха перед этой экспедицией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33