Мы также хотим заранее предупредить читателя, что в нашем портрете некоторые черты будут дорисованы «по логике линий». Иначе говоря, мы позволяем себе воссоздавать малопонятные ситуации исходя из того, что Калита действовал в них так, как действовал бы на его месте любой другой здравомыслящий человек той эпохи. В этом, конечно, есть некоторая доля риска – но иного пути у нас просто нет. Ведь если быть абсолютно корректным, то вся наша книга будет состоять из одних вопросительных знаков. Некоторый допуск, основанный на профессиональной интуиции автора, много лет занимавшегося этой эпохой и этими людьми, просто неизбежен. При этом его величина не будет превышать допустимого в научных исследованиях, хотя мы и не собираемся каждый раз оговаривать возможность иной трактовки событий.
Девять десятых всех сведений, которыми мы располагаем об Иване Калите, дают летописи. Эти странные литературные произведения, где есть только два действующих лица – – Бог и человек, никогда не заканчивались. Каждое поколенье рукою книжника-монаха вписывало в них новые страницы.
В летописи удивительным образом соединяются противоположные начала: мудрость веков – и почти детская наивность; сокрушительное течение потока времени – и несокрушимость факта; ничтожество человека перед лицом Вечности – и его же безмерное величие как «образа и подобия Божия». На первый взгляд летопись проста и незатейлива. Погодное изложение событий в виде кратких сообщений иногда прерывается вставками – самостоятельными литературными произведениями, дипломатическими документами, юридическими актами.
Но за этой внешней простотой скрывается бездна противоречий. Во-первых, летописец видит события и изображает их «со своей колокольни»: с точки зрения интересов и «правды» своего князя, своего города, своего монастыря. Под этим слоем бессознательного искажения истины – еще один: искажения, которые возникли при составлении новых летописей на основе старых. Обычно новые летописи (точнее, летописные «своды») составляли по случаю каких-то важных событий. Составитель новой летописи («сводчик») редактировал и по-своему компоновал содержание нескольких летописей, находившихся в его распоряжении, создавал новые текстовые комбинации. Поэтому порядок событий в тексте летописной годовой статьи не всегда соответствует их реальной последовательности.
При составлении новых сводов часто сбивалась правильная хронология событий. Да и сам календарь был неоднозначен. В эпоху Калиты на Руси были в употреблении сразу три системы исчисления времени. По одной из них год начинался с 1 марта, по другой – с 1 сентября, а по третьей – с 1 марта предшествующего года. Летописец никогда не сообщает, какую из этих систем он использует. Кроме того, составитель свода никогда не знал, каким стилем пользовались его предшественники. В результате события часто сдвигались в датировке на год и даже более вперед или назад.
Наконец, летописцы всегда были очень кратки в своих сообщениях. События целого года укладывались у них в несколько строк. Иногда, указав год, летописец лаконично замечает – «не бысть ничего». Но даже рассказав о событии более или менее внятно, он никогда не объяснял его причин. Пояснения такого рода обычно ограничивались традиционными сентенциями: «за грехи наши», «Божиим попущением», «по воле Божией». Этот лаконизм иногда придает летописному повествованию почти афористичную сжатость и выразительность. Но сколько слез было пролито историками над каждой недосказанной строкой!
Изучение истории ранней Москвы затрудняется еще и тем, что практически все ее книжное богатство погибло во время нашествия Тохтамыша в 1382 году. Стараясь сберечь книги, митрополит приказал собрать их в одну из кремлевских каменных церквей. Книг оказалось так много, что они достигли сводов. Но татарам удалось захватить и сжечь Кремль. От книг остался один пепел.
Древние московские книги погибали и в последующие века. Известно, например, что знаменитый деятель времен Петра I В. Н. Татищев (1686 – 1750) использовал для своего труда «История Российская» целый ряд летописей, не сохранившихся до наших дней. Историк Н. М. Карамзин (1766 – 1826) имел в своем распоряжении Троицкую летопись, погибшую в пожаре Москвы в 1812 году.
Подводя итог утратам и проблемам, отметим главное: наши знания об Иване Калите и его времени обрывочны и фрагментарны. Его портрет – словно древняя фреска, израненная временем и скрытая под толстым слоем поздней масляной живописи. Путь познания Ивана Калиты есть путь кропотливой реставрации. Но вместе с тем это и путь самопознания. Ведь мы имеем дело со строителем Московского государства, чья рука навсегда оставила свой след на его фасаде.
Идет время – но идет и дело. И вот уже сходит понемногу сухая шелуха поновлений. Вот приоткрылись подлинные черты лица, вот ожил взгляд, глядящий на нас сквозь века. И в этом строгом взгляде – безмолвный вопрос. Но что мы сегодня ответим ему, хранителю Руси и ее великому созидателю?
Вавилонский плен
Ибо так говорит Господь Саваоф, Бог Израилев: железное ярмо возложу на выю всех этих народов, чтобы они работали Навуходоносору, царю Вавилонскому...
Иеремия, 28,14.
И оттоле начаработати Руская земля татаром...
Новгородская IV летопись, 1238 г.
Основатель московской династии и отец Ивана Калиты князь Даниил Александрович – самый неприметный из правивших тогда в Северо-Восточной Руси потомков Всеволода Большое Гнездо. Он родился в 1261 году и был младшим сыном Александра Невского. Точная дата его появления на свет неизвестна, но можно думать, что случилось это в самом начале зимы. Преподобный Даниил Столпник, в честь которого он получил свое имя, по старым месяцесловам праздновался 11 декабря.
В ноябре 1263 года, когда в возрасте 43 лет умер его отец, Даниилу не исполнилось и двух лет. Согласно завещанию отца он получил весьма скромный удел – основанную Юрием Долгоруким Москву с прилегающими к ней землями.
В силу своей незначительности Москва в первые сто лет своего существования ни разу не была стольным городом. Лишь в 1247 году сюда случайно залетел и ненадолго здесь обосновался задиристый и непоседливый князь Михаил Хо-робрит, брат Александра Невского. Однако в Москве он явно скучал. Через год Михаил перебрался во Владимир-на-Клязьме, изгнав оттуда своего дядю, юрьевского князя Святослава Всеволодовича. Строитель гениального собора, Святослав был, по-видимому, неважным воином. Во всяком случае, он без боя уступил престол своему нахрапистому племяннику. А еще немного времени спустя Михаил Хоробрит сложил свою буйную голову в какой-то дикой схватке с литовцами на берегах сонной подмосковной речки Протвы. Его похоронили в Успенском соборе во Владимире, где своды еще чернели гарью от Батыева погрома в феврале 1238 года. А Москва с округой вновь вернулась в состав великого княжения Владимирского.
Душеприказчиком Александра Невского был его младший брат Ярослав Ярославич. Этот сильный, уважаемый современниками князь, известный прежде всего как родоначальник трагической династии тверских князей, взял в свою семью на воспитание малолетнего Даниила. (Мать дитяти, княгиня Александра, к этому времени уже умерла). То был мудрый, дальновидный шаг князя Ярослава. Повзрослев, Даниил сохранил добрые отношения с сыновьями Ярослава Святославом и Михаилом.
Удел Даниила, Москву, Ярослав поручил своим наместникам. Лишь через семь лет тиуны были отозваны и управление городом перешло к доверенным лицам Даниила. Впрочем, не исключено, что и позднее, в 1270-е годы, Москва находилась под контролем великих князей Владимирских: сначала Ярослава Ярославича, а с 1272 по 1276 год – Василия Яросла-вича.
С приходом на великое княжение Владимирское следующего поколения Рюриковичей – сыновей Александра Невского Дмитрия и Андрея – Даниил получает полную самостоятельность, но еще не скоро становится заметной для летописца фигурой. Впервые он появляется на страницах летописей в 1282 году, когда вместе с тверским князем Святославом Ярославичем и новгородцами участвует в походе на Переяславль-Залесский (21, 176). (Название этого города лишь с конца XV века приняло современную, сокращенную форму – Переславль).
Участие Даниила в этом походе едва ли было его собственной инициативой. Скорее этого требовали интересы Москвы, оказавшейся втянутой в охватившую всю Северо-Восточную Русь кровавую усобицу старших сыновей Александра Невского (94, 97).
Князь Дмитрий Александрович Переяславский занимал великое княжение Владимирское с 1276 года. Поначалу он правил спокойно и уверенно, энергично занимаясь укреплением своих позиций в новгородских землях. Любовь к Новгороду, унаследованная Дмитрием от отца, была отнюдь не бескорыстной. Именно здесь, в торговых городах северо-запада, искали источников пополнения своих доходов вечно нуждавшиеся в деньгах северо-восточные князья. А сколько вожделенной добычи приносил удачный набег на богатые немецкие и шведские земли!
Увлекшись новгородскими предприятиями, Дмитрий ослабил внимание к делам Северо-Восточной Руси. А между тем здесь назревали драматические события. На их приближение указывали грозные знамения в природе. В 1280 году «быша громи страшнии и ветры мнозии и бури велицы, и люди многи гром поби, и мнозй молниями опалени быша, инудуже и дворы изо основания взя и с людьми восторже, и без вести быша. И тоя же зимы бысть знамение на небеси: явился облак огнен на западных странах, от него же искры на всю землю идяху; и, мало постояв, погибе.
И от того времени нача множитися в Руси брань меже-усобная... Завистию дияволею великий князь Андрей Александрович... шед во Орду и испроси себе великое княжение под старейшим си братом Дмитрием, на него же и брани многи воздвизаше; многажды же и поганых татар и царевичев Ординьских навожаше» (26, 306).
Тяжкие жернова борьбы двух сильнейших русских князей, каждый из которых стоял во главе целой коалиции, могли легко перемолоть маленькое Московское княжество. Понимая это, осторожный Даниил ловко лавировал между старшими братьями, до последней возможности уклоняясь от решительных шагов.
Но как ни старался осмотрительный московский князь уходить от беды – она все же нашла его. В 1292 году в природе опять явилось грозное знамение, предвещавшее беду. Однажды ночью с северной и южной стороны небосклона появилась какая-то жуткая тень – «стоаху убо в нощи на воздусе яко полк воинский на полудниа, такоже и на полунощие» (22, 168). На другой год пришла беда. И накликали ее сами русские. Несколько князей во главе с Андреем Александровичем Городецким поехали к хану Тохте жаловаться на великого князя Дмитрия Александровича. Они надеялись, что хан вызовет его в Орду на суд. А поскольку исход суда в Орде обычно зависел от того, кто из соперников мог больше дать взяток ханским приближенным, – князья-мятежники надеялись, тряхнув мошной, решить дело в свою пользу.
Вначале все шло так, как и было задумано. Даже ростовский епископ Тарасий приехал в Орду, чтобы способствовать низложению великого князя Дмитрия Александровича. Однако хан внезапно изменил свое решение. Вместо суда над князем Дмитрием он решил устроить разгром его земель, а также владений тех князей, которые были дружны с провинившимся. Карательный поход на беззащитную Северо-Восточную Русь обещал быть прибыльным делом. Руководить экспедицией Тохта поручил своему брату Дюденю.
Вот что рассказывает об этом летопись. «В лето 6801 [Даты в летописях даются „от сотворения мира“ и отличаются от современного счета „от Рождества Христова“ на 5508 лет.] бысть в Русской земли Дюденева рать на великаго князя Дмитрея Александровичя, и взяша столныи град славный Володимерь, и Суждаль, и Муром, Юрьев, Переяславль, Коломну, Москву, Можаеск, Волок, Дмитров, Углече поле, а всех городов взяша татарове 14. Поиде бо из Орды ратью с татары князь Андреи и князь Федор Ростиславич на князя великаго Дмитрея Александровичя, на брата своего стареишаго, а князь великий Дмитреи тогда был в Переяславли. Слышав же горожане переяславци рать татарскую, разбегошася разно люди черныя и все волости переяславскыя. После же и сам князь великий Дмитреи и з своею дружиною побеже к Волоку (Волоколамску. – Н. Б.), а оттоле к Пскову. И тако замятеся вся земля Суждалская.
Рать же татарская с князем Андреем и Федором, пришедше в Суждаль, и град весь взяша, такоже и Володимер взяша и церкви пограбиша, и дно (пол. – Н. Б.) чюдное медяное выдраша, и книги, и иконы, и кресты честныя, и сосуды священныя, и всяко узорочие пограбиша, а села и волости, и погосты, и монастыри повоеваша, и мнишьскому чину пору-гашася, попадьи жены оскверниша. Тако потом взяша Юрьев, и села, и люди, и кони, и скоты, и имение то все пограбиша. Таче же по сем приидоша к Переяславлю и стояли у города много дней, понеже людей несть, выбегли ис Переяславля, и поидоша к Москве, и московского Данила обольстиша, и тако въехаша в Москву, и сътвориша такоже, якоже и Суждалю и Володимерю, и прочим городом, и взяша Москву всю, и волости, и села» (25, 82).
Как «обольстили», то есть обманули татары московского князя Даниила Александровича – неизвестно. Летописец, как всегда, излагает следствия, но не стремится раскрыть причины. Такой подход соответствовал христианскому взгляду на мир, согласно которому все происходит по воле Божией. Уразуметь ее не дано простым смертным. Нашествие иноплеменников и другие «казни Божий» наказывают людей за грехи и заставляют вернуться на путь истинный. «Промысл Божий неведом и непостижим, и помыслы наши, и деяния, и будущее известны одному только Ему, – учил один из отцов Церкви святой Иоанн Дамаскин. – Говорю же я обо всем том, что не находится в нашей власти; ибо то, что находится в нашей власти, есть дело не Промысла, но нашей свободной воли» (40, 112).
Таинственный механизм осуществления Промысла является главной темой летописей. Он представлен летописцем в абсолютно чистом виде, без отвлечений на несущественные с этой точки зрения подробности и без неуместных в данном случае авторских комментариев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50