- Огромное спасибо! - искренне поблагодарил я, зная падкость на
подобные безделушки тех, кому придется их дарить...
Мы допили кофе. Счет оплатил Кнорре. Мы вышли, тепло расстались,
договорившись поддерживать связь...
Дома я подытожил: Кнорре, конечно, темнил, что вдруг ему понадобилась
особая белая глина из Белояровска для унитазов и бидэ. Раньше обходился, и
неплохо. Так в чем же дело? Темнил и я: никто из "Экспорттехнохим"
никакими чартерными рейсами не летает в этот Белояровск, и, тем более
никто не будет гнать машину за какой-то глиной для меня. Я просто сообщу в
свою гнусную контору, что вышел на Кнорре и что ему понадобилась белая
глина. Они там на уши встанут, в зубах припрут из Белояровска центнер
глины, чтоб затем доставить мне в Париж первым же рейсом "Аэрофлота" это
дерьмо. Дерьмо ли?..

6. ПАРИЖ. ЖЕЛТОВСКИЙ. ДВА С ПОЛОВИНОЙ ГОДА ТОМУ НАЗАД
Я, Желтовский Дмитрий Юрьевич, мужик крепкий, мне 38 лет, но вчера
перебрал, и башка все еще чужая. Сейчас пивка бы поправиться, а то в
самолете нахлебался воды, только мочевой пузырь дразнил. Видок, наверное,
у меня, как у бомжа, пардон, как у клошара, я же в Париже. Даже консьержка
посмотрела на меня подозрительно, когда я двинулся вверх по лестнице к
квартире моего приятеля и коллеги Поля Берара.
Поль живет на третьем этаже, марши длинные, крутые, даже я сопел, и
когда Поль открыл дверь, я первым делом спросил:
- Когда поменяешь квартиру, где будет лифт? Ты, наверное, пока
доведешь по этим ступеням очередную красотку, успеваешь кончить?
- Заходи! - засмеялся он, хлопнув меня ладонью по груди, забирая мою
дорожную сумку и видеокамеру "Панасоник" самой последней модификации, за
которую я отвалил в Эмиратах столько, что и сейчас, когда вспомню, начинаю
икать. - От тебя смердит, лезь в ванну, пока будешь отмокать, я приготовлю
поесть, - сказал Поль.
- Пива! - выдохнул я.
- Будет. Потом...
Я сидел в ванне, действительно отмокал, отходил, на кухне чем-то
гремел Поль. Мы знакомы уже семь лет. Репортер он первоклассный, в деле и
просто в жизни надежный, что нынче редкость. Он один из немногих, пожалуй,
кого я не "одолжу" никому ни за какие посулы, ни за какие
бабки-баксы-шмаксы. Мы оба любим свое дело, как запойные. Тут азарт, а
бабки потом. Если дело делаешь профессионально, а не стежками из гнилых
ниток - бабки будут, и немалые, но все равно они текут у нас с Полем меж
пальцев, как вода. Мы оба холостые, и оба непрочь пожить в свое
удовольствие. Приезжая в Москву, Поль живет у меня на даче, он любит
Подмосковье зимой: снег, мороз, лес вокруг, лыжи... Сейчас мы с ним
задумали одну интересную темку. Тут копать и копать! Кубометры дерьма надо
перелопатить. А дерьмо - это человеческие судьбы, у каждого своя. Вот в
этих кучах надо найти жемчужинки, они, правда, тоже из дерьма, но для нас
с Полем - жемчужинки, поскольку мы с Бераром имеем общую точку зрения: в
жизни у каждого человека не может не быть чего-нибудь такого, что хотелось
бы скрыть, забыть навсегда. Каждый совершает в жизни нечто постыдное или
опасное, что не подлежит огласке, хоть разок, а вляпается: из-за бабы,
из-за денег, из-за желания сделать карьеру, да мало ли всяких соблазнов!
Вот это и есть наши с Полем Бераром жемчужины. Он будет добывать их здесь,
а я в России нанизывать на отечественную ниточку. В каком месте
искать-лопатить навоз мы уже определились. Правда, мое останкинское
начальство не знает об этом, сюда в этот раз я послан вовсе за другим, за
пресным видеосюжетом о конкурсе фольклорных коллективов, из которого
только я и смогу сделать что-нибудь не снотворное...
Я натянул толстый махровый халат Поля и босой протопал на кухню.
Батарея банок с пивом стояла уже на столе, мы сели обедать-ужинать.
- Ты за каким чертом прилетел? - спросил Поль.
- На фестиваль-конкурс фольклорных танцев.
- Сочувствую. Вот что такое служить! - поддел Поль.
- А что у тебя, стрингер? [стрингер - журналист, телерепортер,
работающий нештатно на любую телерадиокомпанию, агентство, газету в какой
угодно стране, где купят предложенный им материал; почти то же, что и
"фрилансер" - репортер на вольных хлебах, с высшей степенью свободы,
связанной с добычей новостей]
- Одного зацепил в Марселе. След ведет вроде в Мурманск. Но сорвался
с крючка, сукин сын: внезапно помер от инфаркта.
- Сволочь!.. А почему в Марселе?
- Мне подсказали парни из тамошнего телевидения, вот я и ринулся на
живое.
- А здесь, в Париже, что?
- Прощупываю нескольких мелких и средних.
- Тут времени на поиск жалеть не надо. Конечно, в том случае, если ты
прижмешь кого-нибудь, кто располагает достоверной информацией и отпасуешь
ее мне, а уж в России я им суну твоего ежа под одеяло... В общем ты будешь
Ариадной, дашь мне ниточку, а я пойду в лабиринт, убью Минотавра и по этой
ниточке вернусь назад.
- Смотри, Тесей, чтоб Минотавр тебя не загрыз... Пива еще хочешь?
- Нет, спасибо.
- Тогда идем, кое-что покажу.
Мы прошли в его кабинет. Здесь, как всегда, был бардак, на письменном
столе, где стоял компьютер, валялись книги, папки, видеои аудио кассеты,
на полу у полок тоже кучей книги, газетные подшивки. Но я знал, что в этом
хаосе Поль разбирался лучше, чем автомобилист у азбучной дорожной
разметки.
Он включил компьютер. Побежали зеленоватые строчки, извлеченные
памятью машины из банка данных. Пока они менялись на экране, я успевал
прочитать фамилии, имена, конфиденциальную информацию об этих людях за
многие годы, места их нынешней службы и прежней на протяжении
пятнадцати-двадцати лет. Что ж, это была хорошая рыба, но покуда она еще
безмятежно плавала, а нам предстояло загнать ее в сеть...
- Пройтись не желаешь? - спросил Поль, когда мы закончили.
- Нет. Устал.
- Ляжешь в кабинете, - Поль принес мне постель, освободил диван от
книг, журналов. - Сегодняшние газеты дать?
- Давай.
- Если захочешь мороженое, возьмешь в холодильнике.
Я постелился, лег, взялся за газету, потом пошел на кухню за
мороженым. Это было мое любимое неаполитанское с ванилью в упаковке из
красной фольги, с черной надписью "Мико". Сожрав его, я почитал еще
немного и заснул. Мне приснилось, что я снова лечу, но почему-то не в
лайнере, а в шумном вертолете, внизу какой-то пляж, голые девки загорают,
рядом со мной в пилотской форме этот парень, с которым я сегодня летел в
Париж, как его... кажется, Перфильев, он открыл две больших сумки, одна
набита доверху банками с пивом, другая полна "Мико", дымятся куски сухого
искусственного льда, дым заволакивает кабину, Перфильев что-то кричит, но
я не слышу...

7. ПАРИЖ. ПЕРФИЛЬЕВ - КНОРРЕ. ДВА С ПОЛОВИНОЙ ГОДА ТОМУ НАЗАД
Глина из Белояровска прибыла через пять недель. За это время я и
Кнорре не звонили друг другу, не виделись. Он, возможно, был занят или из
вежливости, чтобы не докучать, не показаться навязчивым и соблюсти чувство
собственного достоинства: как ни как - глава фирмы; я же не хотел торопить
"роды", ибо преждевременные, они иногда кончаются плохо. "Если получу для
него глину, - наверстаю", - рассуждал я. И вот она у меня в офисе - в
ящике, укрытая мокрой полиэтиленовой пленкой. Я позвонил ему, назвался
секретарше, она соединила:
- Месье Кнорре, вы можете прислать машину за глиной, - сообщил я ему
коротко.
- Не может быть! - воскликнул он.
- Иногда и мы выполняем свои обещания, - засмеялся я, - хотя худая
слава о нашей несолидности и необязательности зачастую справедлива.
- Когда я могу забрать ее?
Я назвал ему время, когда в офисе уже никого не будет, кроме меня.
- Я хочу компенсировать людям, занимавшимся глиной, их расходы. В
какой форме это возможно сделать? - спросил он.
Конечно, я мог бы великодушно отвергнуть это предложение, тем более,
что доставка глины не стоила никому, кроме государства, ни копейки. Однако
подобный отказ мог насторожить Кнорре: с чего бы его так
благодетельствовали. Естественней, когда подобные услуги, связанные в его
представлении с издержками, в какой-то форме оплачиваются. Поэтому я
ответил:
- Это вы решите сами...
На следующий день он прислал фургончик "тойота"; шофер и рабочий в
каскетке с надписью "Орион" забрали ящик с глиной, а мне в кабинет внесли
четыре картонные коробки.
- Патрон сказал, что это вам, - сообщил шофер.
В коробках находились красивые кофейные и чайные сервизы на шесть
персон. В былые времена я, разумеется, все это по приезде в отпуск в
Москву презентовал бы своим начальникам, ох, как они любят такие знаки
"внимания", бурчат при этом: "Ну что ты, Павел! Зачем было так
тратиться... Ну, спасибо тебе". Нынче же в надежде на то, что через год я
с ними расстанусь на веки вечные, я твердо решил: никаких взяток засранцам
в лампасах и без от меня больше не будет. Хватит!.. Найду более полезное
применение этим сервизам. Хотя бы тому же Лебяхину, на которого я имел
виды, если все получится так, как я рассчитал...
С этой поры мои отношения с Иваном Кнорре пошли по нарастающей. Еще
через три недели он отправился в Россию, чтобы заключить контракт с
Белояровским карьером, видно глина очень подошла ему. Я связался с
Москвой, чтобы мои хозяева обеспечили эту поездку: избавили Кнорре от
волокиты, от чиновников-взяточников, которые будут отфутболивать один к
другому бумаги, вымогая мзду. Я был уверен, что негласное
вмешательство-покровительство моего ведомства уберет все препятствия с
дороги Кнорре к заветной глине. Проворачивать эти фокусы мы умеем...
Вернулся Кнорре в прекрасном расположении духа, поездка прошла
успешно: выгодный контракт был заключен, первые поставки намечались через
месяц. Я про себя ухмыльнулся: тут уж _м_о_и_ проследят, чтоб все шло без
сучка и задоринки...
Мы стали видеться чаще, я чувствовал, что он признателен мне, даже
как-то деликатно подчеркивал это. Прогуливаясь по вечернему Парижу, мы
заглядывали то в одно, то в другое бистро выпить по кружке пива или по
стаканчику божеле, иногда обедали вместе. Как-то по дороге зашли в
небольшой ресторан "Пуларка" на 8, рю Жан Жака Руссо.
- Выбирай, - сказал он, протягивая меню, на котором было написано:
"Цыпленок" желает вам хорошего аппетита и говорит: "Здравствуйте!"
- Коль уж "Цыпленок" так печется о нашем аппетите, давай и возьмем
пуларку, - засмеялся я.
- Что будем пить? - спросил он.
- Ничего. Обойдемся этим, - кивнул я на дежурно стоявшую на столе
литровую бутылку розового легкого столового вина.
Ели мы не спеша, беседовали.
- Я ведь одинок, знаешь, - вдруг сказал он. - Семьи нет. Так
сложилось. С сестрой вижусь очень редко, у нее своя семья, свои проблемы.
Да и не принято здесь, как у вас, часто общаться без дела. Иногда, когда
уезжаю отдохнуть куда-нибудь к морю на неделю, дней на десять, беру с
собой Натали. Ты ее видел, хорошая девочка, - он обращался ко мне на "ты".
- Как ни странно, близких друзей у меня тоже нет, хотя я и не бирюк. Для
дружбы, видимо, нужно что-то такое, чем я, наверное, не обладаю.
- А с женщинами?
- Есть подруга, Леони, мы живем уже год, моложе меня на восемнадцать
лет, знает, что я не женюсь на ней. Но ее устраивает такой вариант,
работает художественным редактором в журнале мод. Умна, образованна, любит
музыку. Кстати, сказала, что в конце месяца повезет меня в Шартр. Там в
Нотр-Дам для каких-то важных гостей будет небольшой органный концерт. Если
хочешь, возьмем тебя.
- Я не знаток органной музыки, - сказал я...
В Шартр я, конечно, поехал. Машину Кнорре вела его подружка Леони -
тощая, плоскогрудая и некрасивая брюнетка с гладко расчесанными до плеч
волосами. Но под высоким бледным лбом светились умом и живостью
неожиданные для брюнеток светло-синие глаза, они-то и делали Леони
красивой. По дороге она сказала, что обычно в соборе не концертируют, лишь
в редких-редких случаях, по просьбе каких-нибудь заезжих иностранных
знаменитостей. Доехали мы за сорок минут.
Гигантский Нотр-Дам де Шартр возвышался над городом. Уже стемнело.
Входя под необъятные своды собора, я с каким-то сладким ужасом подумал,
что впервые нога человека ступала сюда восемьсот лет назад. В соборе было
полутемно, прохладно, от многовековых плит и стен тянуло, как мне
показалось, сыростью, сырыми показались и скамьи, установленные только при
Лютере и кальвинистах, до этого прихожане стояли и ползли на коленях.
Слушателей, кроме нас троих, оказалось человек пятнадцать-двадцать.
Концерт начался неожиданно, откуда-то с немыслимой высоты, где сидел
органист, как с небес опустилась неземная могучая музыка, заполнившая
каждый уголок, каждую щель собора. Длился концерт около часа. Обратно мы
ехали молча, каждый думал о своем: не знаю, о чем Кнорре и Леони, а я о
том, что уже начало лета, скоро период отпусков, Кнорре и Леони, как и
большинство парижан, уедут из города; это для меня плохо, я ощущал, что
мое главное дело незаметно начало двигаться не вперед, а по замкнутой
колее круга...
Я невинно спросил:
- Когда вы и куда едете отдыхать в этом году?
- Я, видимо, поеду одна, в Грецию. Ив не может, у него какие-то дела
на весь сезон.
- Что так? - повернул я голову к Кнорре.
- Мне придется торчать все лето в Париже, - не объясняя, ответил он.
Меня это, понятно, обрадовало...
Леони уехала в середине июня. Мы с Кнорре по-прежнему часто виделись,
иногда вместе посещали в субботу или в воскресенье утренние литургии в
церкви...
Потом незаметно пришел август, надо было что-то предпринять, чтоб моя
дружба с Кнорре и Леони не кончилась прогулками, сидениями в ресторанчиках
и слушанием органной музыки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32