Затем Кнорре подсказал ему: а почему бы не делать линзы самим? И не
обычные ходовые, а самые дефицитные - редких конфигураций и редких
диоптрий. Перфильев уже знал: хоть криком кричи - в России их не
достанешь. А если где и удастся заказать, то сдерут только валюту. Как же
быть массе людей, у которых нет валюты? Значит эти линзы надо гнать в
больших объемах, оправы к ним тоже. И уже никому не сдавать оптом, а
делать очки в комплекте, т.е. открыть свои два-три салона. Сперва в Москве
и Петербурге, затем развернуться по другим городам России. Цена этих очков
окажется доступней, ниже той, что ныне, но за счет оборота он компенсирует
возможные от этого потери. На техсовете идею эту одобрили. Перфильев
отправил факс Кнорре. Тот вывел его на солидную фирму в Сеуле, там можно
было купить оборудование дешевле нежели во Франции. Фирма начала поставки.
Договорились с ее главой, что в конце нынешнего года Перфильев прилетит в
Сеул для заключения еще одного контракта на покупку самых современных
высокоточных шлифовальных станков. Дата была согласована незадолго до
отлета Перфильева в Париж. К этому времени он поручил собрать сведения о
самых квалифицированных мастерах по обработке линз, предварительно
переговорить с ними, сманить высокими заработками. Был вчерне готов проект
большого цеха, для проектирования двух магазинов-салонов, их витрин и
внутреннего оборудования были найдены лучшие дизайнеры. Оставалось только
слетать на два дня в Сеул, а вернувшись, вплотную заняться подыскиванием
помещений. Тут, полагал он, проблем особых не будет: отправится снова к
Ушкуеву, тот за хорошую взятку найдет все, что нужно...
И вот на тебе - сбой, поездка в Сеул на грани срыва. Но все же
Ушкуеву Перфильев позвонил.
- Здравствуйте, Филипп Матвеевич, это Перфильев.
- Рад слышать вас, - отозвался Ушкуев.
- Я собираюсь строить новый цех для производства линз и оправ для
очков. К моменту его пуска хочу открыть для начала два салона по продаже
готовой продукции. Вы меня поняли?
- Конечно, Павел Александрович. Значит цех и два магазина-салона.
Когда заглянете ко мне?
- Вот слетаю в Южную Корею, потом уже встретимся, чтоб уточнить
детали...
- Жду вас...
С Ушкуевым Перфильев имел дела, когда создавалась фирма
"Стиль-керамика". Первым на Ушкуева вышел Лебяхин: когда тот понадобился,
Василий Кириллович подсел к компьютеру, отыскал "Ушкуев Филипп Матвеевич.
Завербован КГБ в 1976 году будучи инженером ЖЭКа. Дальше шли подробности -
почти весь "послужной список" Ушкуева на поприще стукача. Когда он
понадобился, Лебяхин съездил к нему и побеседовал. Ушкуев стал ручным...
В воскресенье Перфильев и Влад Сидельников отправились в госпиталь
навестить Лебяхина. По дороге купили бананы, апельсины, лимоны и хороший
липтоновский чай - знали, что Василий Кириллович большой любитель чая.
Он лежал в светлой двухместной палате, выглядел неплохо, правда, чуть
осунулся.
- Ну что, добры молодцы, явились обмерять, какой длины гроб
заказывать?.. Вон стулья у стены, берите, подсаживайтесь. Как слетал? -
спросил Лебяхин Перфильева.
- Нормально.
- У меня есть для тебя кое-какие новости. Но это потом, когда
выпишусь.
- Когда собираетесь домой? - спросил Сидельников.
- Еще какие-то анализы надо, и на "узи" еще раз. Ты чем-то озабочен?
- спросил он Перфильева, пытливым умным взглядом уловив по глазам
Перфильева некое беспокойство.
- Ничего особенного, - ответил Перфильев и рассказал о телефонных
звонках и о странном затягивании оформления его документов для поездки в
Южную Корею. Прежде такого не случалось.
- Звонки-то ладно, может твою квартиру хотят обчистить, а может
кто-то балуется. А вот с документами... Такого раньше не было. А не
полететь или опоздать тебе нельзя. Несолидно... Ладно, я тут на досуге
что-нибудь придумаю, - и повернувшись к Сидельникову, сказал: - Как
думаешь, племянничек, с чего это Субботин волокитит документы Павла?
- А черт его знает!
- А надо бы знать. Так что прикажи радиотехнической службе от моего
имени: пусть ушки навострят.
- Понятно...
Они посидели еще с полчаса, поболтали о всяких общероссийских
новостях, покуда сестра, пришедшая ставить капельницу, не выставила
обоих...

Вечером Перфильевы поехали в Ленком на премьеру. После спектакля
Перфильев отвез жену домой, а свою "девятку" погнал в гараж. Возвращался
городским транспортом. Было сыро, слякотно, предзимний ветер, словно
пробуя свою силу - готов ли к зиме - дергал и выкручивал мокрые обнищавшие
ветви деревьев. Перфильев миновал уже гулкую подворотню, направился было к
своему подъезду, когда увидел, как из тени к нему стали приближаться
фигуры. Случайности тут быть не могло, понял он сразу: уж слишком
синхронно сближались, держа его между собой. Двор был пуст, никто не
поможет. "Дадут обрезком трубы по голове, ограбят, разденут. Это в лучшем
случае", - быстро думал он, ища решение. Взгляд его упал на припаркованные
машины соседей, выделив серую "Волгу" соседа по лестничной клетке, старого
полярника-гидролога. У них были очень хорошие отношения, несмотря на
разницу в возрасте. Когда-то Перфильев привез ему из Парижа электронное
противоугонное устройство, сам его и поставил, наладил.
Решение пришло молниеносно: сделав четыре шага навстречу одному из
приближавшихся, резко отскочил вправо, подбежал к "Волге" и затряс ее за
рейки багажника, укрепленного на крыше. Тотчас прерывистым криком
отозвалась противоугонная сигнализация. Незнакомцы от неожиданности
остолбенели, затем бросились в подворотню и выскочили на улицу. Перфильев
слышал, как наверху в подъезде лязгнула дверь лифта, затем из подъезда в
куртке, торопливо надетой на майку, в спортивных брюках выскочил сын
гидролога сорокалетний крепыш с метровым куском свинцового кабеля в руке.
- Чего она взревела? - спросил он, заметив Перфильева.
- Меня увидела, наверное, испугалась, - отшутился Перфильев. - Иногда
случается, срабатывает, может, ветер качнул...
Они вошли в лифт.
- Как отец? - спросил Перфильев.
- Ничего. Сидит по вечерам над кляссерами, раскладывает марки...
Попрощались на лестничной площадке...
Жене Перфильев ничего не стал говорит, умолчал об этом происшествии и
на работе: экое событие, мало ли нынче грабят!..

Из Шереметьево Желтовский поехал к себе на дачу, где постоянно жил
один. Семьи у него не было. В городской квартире он почти не бывал, там
жила мать.
Переодевшись в домашние старые джинсы и теплый свитер, он с радостью
сбросил туфли, содрал носки и с наслаждением босой ступил на прохладный
линолеум. Сварил кофе, присел к письменному столу, закурил, закинул ноги
на спинку второго кресла и включил автоответчик. Услышал голос матери:
"Митенька, вернешься, позвони. У меня все в порядке. Смеситель на кухню,
что ты привез, я поменяла в "Сантехнике" на другой. Слесарь ругался, что
какая-то резьба не подходит. Тебе звонила Женя. Я сказала, что ты в
отъезде. Просила, чтоб ты позвонил, у нее что-то интересное для тебя. Да,
забыла, два дня у меня гостили Лыковы, они приезжали из Бешкека, будут
покупать квартиру во Владимире. У меня кончился "дильрен", осталось всего
пять капсул. Он мне лучше всего помогает. Жду твоего звонка, а еще лучше,
ежели сам заявишься". Больше на кассете никаких записей не было.
Он позвонил матери:
- Ма, я уже дома. Живой, здоровый. "Дильрен" я тебе привез, хватит на
год. Буду у тебя завтра в четыре... Да... Нет, хочу голубцы и чтоб запить,
чашку крепкого бульона... Ничего, ничего, мне не повредит... Хорошо...
Все, до завтра... Ну, ну, не серчай... Много работы...

С утра он уехал на работу, отдал кассеты на монтировку, свой отчет о
поездке в Париж, обошел приятелей, поболтал, заглянул к начальству, узнал,
что предстоит лететь в Чечню.
По дороге к матери вспомнил, что едет без гостинца. Купил в палатке
бутылку дорогого "Киви ликера". Мать все такая же, обстоятельная,
неторопливая, стол ему накрыла на кухне, но застелила свежей скатертью. Он
отдал ей лекарство, несколько упаковок.
- Это тебе на год хватит. А это ликерчик тебе привез, прямо из
Парижа, - соврал он. - Попивай по рюмочке с тетей Женей по вечерам. Очень
вкусный, слабенький, всего двадцать градусов, - говорил он, глядя, как
мать вертит бутылку, рассматривая красивую этикетку. Он знал, что она
любит пестрые заграничные этикетки, наклейки, говорит своим подружкам
небрежно: "Это Митька из заграницы мне привез..." "Тетя Женя" была
подругой матери - Евгения Францевна Скорино, Желтовского знала с детства.
Он шутя называл ее "товарищ из инстанции". Рано овдовев, не заведя детей,
всю себя посвятила службе. Работала в Совмине, в разных министерствах,
Госкомитетах и завканцеляриями, и секретарем, и помощником у министров и у
замминистров, у председателей Госкомитетов. Работником слыла
безукоризненным, была строга, бескомпромиссна, прямолинейна, полутонов не
признавала, для нее мир существовал в двух красках - черной и белой. На
пенсию ушла с должности секретаря какого-то министра...
Он с удовольствием наворачивал голубцы, затем выпил полную широкую
чашку наваристого говяжьего бульона.
После еды, отяжелев, поспал, а к сумеркам уехал к себе на дачу,
вечером начиналось его любимое и самое продуктивное рабочее время. Он
проявил и отпечатал снимки, сделанные в Париже, затем рылся в большом
железном ящике, который всегда запирал, замок не имел ключа, только
хитроумный буквенный и цифровой код. Замок он купил когда-то в
Дюссельдорфе. В ящике лежали большие толстые блокноты. Он любил их, потому
что писал быстро, размашисто, порой одной страницы хватало всего на 10-15
строк его почерка. Он знал, что многие хотели бы добраться до этих
блокнотов, чтоб уничтожить их, кое-кто и заплатил бы хорошо, согласись он
сжечь блокноты в их присутствии. Здесь же в ящике сберегал он аудиои
видеокассеты с записями, которые сделал в командировках по стране и за
рубежом, но утаивал, на работе не отдавал. Это был его главный заработок -
он продавал анонимно или под псевдонимом эти записи-сенсации зарубежным
агентствам или телекомпаниям, редакциям. Это была гремучая смесь,
способная взорвать и уничтожить многие судьбы и карьеры...
"Итак, что на очереди? Вернее, кто? Анатолий Иванович Фита! Попали
вы, любезный, под мою веселую рубрику "Что бы это значило? - рассуждал,
посмеиваясь, Желтовский, роясь в больших черных конвертах из-под
фотобумаги, в которых лежали негативы и фотографии сделанные с них. - А
вот и вы!" - он вытащил из конверта с десяток снимков, сделанных на даче
Фиты, где было запечатлено семейство Фиты так сказать в быту: жена в
легком сарафане в кресле-качалке на лужайке читает книгу, _с_а_м_ в шортах
и футболке с граблями на грядке, сын с невесткой моют машину, их детишки -
мальчик и девочка, погодки, - копаются в песочнице. И так далее. Идилия.
Отложив эти снимки, он принес из фотолаборатории два высохших уже
снимка, сделанных в парижской гостинице, где Фита уже в другой компании.
Желтовский сунул их в те, дачные, и все вместе вложил в пустой черный
конверт.
Повозившись еще в своих архивах, он лег на тахту и закинув руки за
голову, уставился в потолок. Он думал. Затем встал, отыскал в специальном
маленьком альбомчике для визитных карточек визитку Фиты и позвонил тому
домой. Телефон не ответил. Позвонил на дачу. Жена сказала, что Анатолий
Иванович еще на работе. В приемной секретарша сказала: "Анатолий Иванович
занят. Что передать? Кто звонит?" - "Скажите, Желтовский, но мне на две
минуты Анатолий Иванович нужен сейчас. Он ждет моего звонка". "Хорошо,
попробую соединить вас, если он снимет трубку". Трубку Фита снял:
- Привет, привет, - заворковал дружелюбно. - Какие срочные заботы?
- Да у меня ничего срочного. Рылся в архивах, нашел снимки, которые
давно обещал. Завтра могу подвезти. Потом меня опять может завертеть
надолго, - сказал Желтовский.
- Что ж, давайте завтра. В двенадцать тридцать вас устраивает?
- Вполне...

Дом, в котором жили Перфильевы, был огромен, двенадцать подъездов,
являл собой незамкнутый с одной стороны прямоугольник, три стороны
выходили на разные улицы, четвертая - к парку, вдоль которого тротуар,
дорога, трамвайная колея. Большущий двор. В цокольных этажах дома
располагалась парикмахерская, магазины - хлебный, овощной, молочный.
Поэтому во дворе всегда было полно фургонов, грузовиков, с которых в
подсобки таскали хлебные ящики, коробки, сетчатые металлические ящики с
овощами. Стоял крик и ругань грузчиков, шоферов, продавщиц...
Фургон с надписью по борту "Доставка мебели и других грузов. Наш
телефон..." Перфильев заметил однажды вечером, когда вышел из "Волги" и
направился к своему подъезду. Вернее обратил внимание на фургон лишь на
следующий день, поскольку из него никто не выходил, ничего в него не
грузили и не выгружали, пустовала и шоферская кабина. Словно машина была
однажды поставлена и брошена, да и стояла она как-то особняком, напротив
подъезда у загородки с контейнерами для мусора. По утрам автофургона не
было, но когда Перфильев возвращался с работы, фургон уже торчал на том же
месте.
Продолжалось это три дня. А на четвертый, днем, Перфильев, подойдя к
окну в своем служебном кабинете, увидел этот автофургон у бровки напротив
входа в фирму в ряду других припаркованных машин. Понаблюдав в течение
часа, Перфильев не увидел никого, кто бы входил или выходил из фургона или
из шоферской кабины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32