– Наверное, пришлось нелегко.
– Еще как. Они были замечательные. Но наш приходский священник отец Томас – настоящий мудрец. Он утешал меня, говоря, что за семнадцать лет родители дали мне больше любви и заботы, чем иные успевают дать детям за всю долгую жизнь.
– А потом?
– Я училась в колледже. От родителей осталось огромное наследство, дом. Но тягость воспоминаний не давала жить в нашем старом доме, и я поехала доучиваться в Англию. Путешествия были моей детской мечтой, мне не сиделось на месте. Где я только не училась, даже в Париже. Во Франции закончила образование. Там я повстречала Джеффа.
При этих словах Брент взглянул на нее, выгнув бровь:
– Но не Джефф был той единственной любовью, верно?
– Нет.
– Хорошо.
– Почему?
– Сам не знаю. Просто мне приятно. Я верю, что любовь способна преодолеть любые препятствия, но жутко терзаться мыслями о том, что он и ты некогда спали вместе.
– С чего ты взял, что у меня был только один возлюбленный? Может, дюжина или две?
– Чушь, ты не такая.
– Не такая?
Он вновь внимательно и придирчиво оглядел ее, после чего, спокойно улыбаясь, покачал головой:
– Нет, не такая. – И добавил, ласково касаясь ее щеки: – Ты создана для единственного огромного чувства, для глубокой, преданной любви, которая останется с тобой навечно.
– Откуда ты это знаешь? – шепнула Гейли.
– Я знаю, что я это знаю.
Пришла ее очередь проницательно заглянуть в его глаза.
– А вы, мистер Мак-Келли?
– Я долго искал, – бесхитростно отозвался Брент. – Тебя. Всю жизнь искал. Остальное не имеет значения.
Она рассмеялась, но как только их взгляды встретились, смех замер у нее на устах. Он сказал нарочито беззаботно, словно поддразнивал ее. Но за этой игрой ей почудилось чистосердечное признание. Гейли колебалась всего секунду, а потом вдруг призналась:
– Он умер.
– Что?
– Он умер. Тот единственный.
– От чего?
– Ох… от передозировки.
– Это случилось при тебе?
Гейли покачала головой:
– Нет, без меня. Он… – Гейли помолчала, потом, виновато посмотрев на Брента, продолжила: – Он был неплохим художником. Другом Джеффа. Мы жили вместе в Париже. Вдруг он перестал писать и начал пить. Затем пошли ЛСД, кокаин и вообще все подряд. Я пробовала убедить его, что он себя губит. Пыталась помочь, сутками не отходила от него, чтобы не допустить новой дозы. Джефф тоже помогал нам чем мог.
– Как же тогда это случилось, если вы не отходили от него?
– Однажды вечером я нашла у него бутылку виски и вылила в унитаз. Мне в голову не могло прийти, чем все кончится. Мы подрались.
– Как подрались? На кулаках?
– Он ударил меня так, что я оказалась в другом конце комнаты у дальней стенки. Я не выдержала и… ушла. А через несколько недель он умер.
Брент протянул руку и привлек ее к себе, тихо бормоча:
– Бедная моя девочка.
– Ничего, все в прошлом, – отозвалась Гейли, глядя снизу вверх.
Он снял полотенце с головы и рассыпал мокрые пряди по плечам, убрав те, что упали ей на лицо.
– Это крепко зацепило тебя.
– Да, пожалуй, – нервно улыбнулась она. – После этого я поклялась, что никогда не свяжусь с художником.
– Но все-таки связалась.
– Как, уже?
– Несомненно. Иди-ка сюда… – Он поймал ее за отвороты халата, притянул к себе и поцеловал. Его рот полностью овладел ее губами. – Больше никто не обидит тебя, Гейли. Никто… и ничто.
Он вновь коснулся ее губ и улыбнулся, продолжая глядеть на нее. Вдруг она заметила, что выражение страсти в его глазах стало другим, изменилось, но не исчезло.
– Ты устала? Может быть, нам удастся немного поработать сегодня? Недолго, сделаю набросок, и все. Ладно?
«Я же приехала сюда, чтобы позировать, – напомнила она себе. – Хотя, правда, и без твердого намерения…»
Больше она не ощущала неловкости или смятения. Ей понравилось произошедшее между ними. Легкое очарование Брентом сменилось увлечением, а сейчас она явно влюблялась в него. Погружаясь в это чувство с головой, она переживала некое пробуждение, воскрешение, испытывая радостное волнение. Его страсть к работе подчиняла ее, она готова позировать прямо сейчас.
– Ладно.
– Отлично! Идем.
Брент взял ее за руку и повел через гостиную на второй этаж. Они мчались как на пожар, и когда поднялись на последнюю ступеньку, Гейли почти задыхалась, но Брент, кажется, ничего не заметил. Он потащил ее в студию и только там отпустил руку. Затем торопливо отыскал кусок ткани темно-голубого цвета и накрыл им стол. Потом поглядел на Гейли и опять протянул ей руку:
– Мне нужна твоя спина…
– Может быть, хватит потешаться надо мной.
– Дурашка моя, милая и глупенькая. Слушайся меня и усаживай свою… попку… вот сюда, скрести ноги и погляди на меня через плечо…
Он снял с нее халат и подсадил на высокий стол. Гейли немного растерянно поглядела на него и попыталась принять позу.
– Да, да, вот так, ноги под собой… А теперь повернись, но только слегка. Великолепно! Посиди, только одну минутку.
Гейли застыла, почти не смея дышать. Она поняла, что это будет совсем нелегко: едва успела принять позу, а тело уже окостенело и начало ныть.
Брент бегом вернулся к столу.
– О нет, сиди, сиди. Умоляю, не двигайся, – сказал он.
Гейли замерла, опустив глаза и улыбаясь собственным мыслям. Еще недавно, в ванной, они пылали страстью, а сейчас она – лишь натура. Он четкими движениями уверенно поправил подсыхающие пряди – видимо, заранее придумал, как расположить ее волосы.
– Нравится? – спросил он.
– Было лучше.
– Хорошо, хорошо, – пробормотал Брент. Затем он скрылся за мольбертом. Она его не видела и только слышала команды: опустить голову, приподнять подбородок, – а потом – только шорох холста.
Казалось, эта мука будет длиться вечность. Пальцы ног затекли, следом за ними – поясница. Шея нещадно ныла с начала сеанса. Ее интересовало только одно: когда он ее освободит?!
Гейли вдруг заметила, что можно погасить лампы – восток разгорался изумительной зарей. Первые лучи солнца осветили стены мастерской и ее – модель на подиуме… Солнечные зайчики мягко прыгнули на окоченевшие плечи.
– Совсем затекла?
Гейли вздрогнула всем телом от внезапности вопроса:
– Да.
Послышались приближающиеся шаги Брента, но, поскольку он больше ничего не сказал, Гейли сидела, боясь пошевелиться. Он остановился за спиной, и она ощутила тепло куда более явственное, чем солнечный зайчик: это его губы прильнули к затылку. Он целовал ее снова и снова – начиная с шеи, постепенно спускался вдоль спины и наконец добрался до поясницы.
Гейли обернулась. С наслаждением меняя позу, выпрямляя затекшие члены, обняла его.
– Уже утро, – сказал Брент.
– Да. – Она уткнулась лицом ему в шею, а Брент провел руками вдоль ее бедер, погладил нежные груди.
– Чувствуешь, солнце?
– Да.
Он снял ее со стола и опустил на пол. Золотые и оранжевые пятна света уверенно легли на окружающие предметы, на их фигуры… Гейли прикрыла глаза и улыбнулась, услышав, как он расстегнул «молнию» на джинсах. Потом она слегка приоткрыла веки – и сразу широко распахнула глаза, любуясь его фигурой. На бронзовой коже солнечные лучи смотрелись ярко-алыми, словно искусственными, пятнами. Гейли с восхищением разглядывала темные волосы на груди Брента и возбужденный, полный жизни и силы, твердый, завораживающий член…
«Вот что значит влюбиться», – решила она, с улыбкой открыв ему объятия. Брент пришел к ней прямо здесь, на полу мастерской. Она крепко обвивала руками его плечи, снова и снова наслаждаясь его мощью, настойчивостью и нетерпением. Она не замечала, насколько тверд и холоден деревянный пол, и чувствовала только Брента и тепло восходящего солнца. Ей представлялось, что это оно вместе с Брентом проникало в нее, пульсировало в ней, наполняя восхитительными ощущениями.
Напряженный, яростный, Брент улегся сверху и взял руками ее голову. Мускулы на плечах вздулись и выступили, как жесткие канаты. Гейли провела пальцами по могучей спине.
– Люби меня! – потребовал он.
– Да, – шепнула Гейли, облизнув пересохшие губы и возбужденно вздрагивая от того, что он входил в нее все глубже.
– Люби меня! – повторил он.
– Люблю!
Наверное, он ждал этого признания, потому что на лице его появилось выражение отчаянной страсти. Гейли что-то громко простонала, и он рухнул на нее.
Она мгновенно почувствовала, как под ней появился пол, и очень даже твердый.
– Брент, – прошептала она, поглаживая его волосы.
– М-м?
– Ты… меня сейчас расплющишь, – сказала Гейли так ласково, как только могла.
– В самом деле? – Он рассмеялся и улегся сбоку, прижимая подругу и тихонько лаская ладонями ее спину. Пальцы его коснулись ямочек на ягодицах. – Только бы с ними ничего не случилось, – пробормотал Брент, и Гейли усмехнулась.
– Надеюсь, они еще там?
– Хочешь поглядеть на них?
– Что?
Брент встал с пола и поднял Гейли на руки. Она обняла его за шею:
– Я бы могла пешком.
– Ни в коем случае. Еще испортишь мне рисунок, – отозвался он и зашагал к мольберту. Здесь он повернулся так, чтобы Гейли могла видеть холст. Она тихонько ахнула, любуясь карандашными линиями.
Это было прекрасно. Перед нею сидела настоящая красавица. Длинная плавная линия спины отличалась изумительным грациозным изгибом; волосы, перекинутые через плечо, струились, точно солнечные лучи, Голова была немного склонена вправо, профиль схвачен совершенно четко, губы чуть-чуть приоткрыты, длинные густые ресницы почти лежали на щеке. И лишь краешек соска выглядывал из-под плавной линии руки. Вот и все. Но в то же время Гейли не смогла бы при всем желании достоверно описать этот набросок, так же как не могла передать словами, что изображено на полотне «Джим и Мери».
Возможно, причина была одна и та же: Брент сумел уловить и выразить на холсте то, что невозможно объяснить словами, – сокровеннейшие человеческие чувства. Он читал в ее сердце, словно в открытой книге. Более того, он сумел изобразить на холсте и женственную суть модели, и ее желание быть с ним, и… любить его.
Казалось, он передал даже румянец на ее щеках. Этот набросок говорил об особой чувственности женщины, ожидающей возлюбленного. Она была совершенно обворожительна.
– Нравится?
– Это… чудесно.
– Это лишь набросок.
– Неужели ты и правда видишь меня такой?
Он поглядел ей в лицо и вдруг расплылся в самодовольной, радостной улыбке:
– Нет, совсем нет. Я бы никогда не сумел нарисовать все, что вижу в тебе. Могу попытаться. Но это гораздо сложнее, чем увидеть глазами.
Брент продолжал улыбаться. Гейли не ответила, но почти благоговейно коснулась рукой его щеки.
Во второй раз с тех пор, как она переступила порог этого дома, Брент вынес ее из студии на руках. Когда они оказались в спальне, он плавно опустил ее на кровать.
Они вновь соединились и были страстны, безумны, самозабвенны в любви…
В точности как те двое на картине, с первого взгляда овладевшей умом и сердцем Гейли.
Глава 6
КАТРИНА
Вильямсберг, Виргиния
Июнь 1774 года
Она тихонько проскользнула в дом и повесила шляпку на рогатую вешалку. Из маленькой гостиной доносились женские голоса и приглушенный смех – жена брата сидела с приятельницами за чаем. Но Катрине никого не хотелось видеть, она все еще дрожала как осиновый лист, к тому же у нее кружилась голова. Казалось, что кровь быстрее, чем обычно, бежала по ее сосудам.
И это от единственного взгляда на него!
Сегодня она встретилась с ним на Дюк-Глочестер-стрит. Перси запросто преградил ей путь, не давая обойти себя, удержал за локоть. Уставившись на нее смеющимися глазами, он поздоровался, как давнишний приятель.
Катрина и сейчас видела эту улыбку, слышала его смех! Она запомнила каждую черточку, каждую отметинку на красивом, молодом, загорелом лице. Она, как наяву, ощущала его мощь и запах здорового тела…
В изнеможении прислонясь к зеленым французским обоям, девушка прижала руку к груди, чтобы унять отчаянное сердцебиение. Грудь бурно вздымалась и опускалась, отказываясь успокоиться!.. Конечно, приличная леди не должна вести себя подобным образом.
«Однако, – отгоняя скучные рассуждения, подумала она, – как может быть неприличным то, что естественно?»
Она не сумела справиться ни с сердцебиением, ни с бушующими в груди, будто знойный летний ураган, страстями.
Катрина отступила от стены и принялась думать о другом: «И все же он нахал. Ах, какой же он нахал!» Она подошла к зеркалу, висевшему в прихожей, и внимательно всмотрелась в свое отражение. Щеки пылали огнем непритворного смущения, глаза сверкали. Положив ладонь пониже груди и нащупав твердое ребро корсета, она вспомнила, как Перси обнимал ее, и гневно вспыхнула. Грубый, неотесанный янки! Типичный деревенщина, вот кто он! На званом ужине у губернатора она узнала, что где-то на Маунт-Вернон, возле резиденции самого Вашингтона, у Эйнсворта был обширный надел земли. Помимо этого, ему принадлежали владения в районе Тайдуотер, а также неподалеку от земель лорда Фейрфакса. Ходили слухи, будто Перси Эйнсворт находится под покровительством какого-то весьма уважаемого господина. Называли имя самого Джорджа Вашингтона.
Правда, брат Катрины, Генри Сеймур, презирал будущего-основателя нации как «деревенщину, возомнившего себя генералом», в то же время обожая Фейрфакса, горячо преданного Британской короне. Что до Катрины, то ее всегда утомляли разговоры о правах, о независимости и о войне. Мужчины – ах, это вечные дети, всю жизнь играющие в солдатиков. Должно быть, Патрик Генри, кумир Перси Эйнсворта, тоже один из них. Разве колонисты из Бостона не напяливали костюмы индейцев, только чтобы бросить тюк чая в воду? Все это, по мнению Катрины, выглядело очень глупо. Она считала себя настоящей англичанкой и верноподданной Его Королевского Величества, и хотя понимала справедливость некоторых требований переселенцев, но представить не могла, чтобы кто-то всерьез мечтал отделиться от Короны. Она пыталась понять смысл Закона о гербовом сборе, с которого, как ей казалось, все началось много лет назад, и искренне верила, что рост налогов можно остановить петициями и протестами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42