Она всем улыбалась, со всеми беседовала, хотя он заметил, что она больше слушает, демонстрируя интерес к собеседнику, чем говорит. Она танцевала уверенно и свободно.
Он почти успокоился. Он так боялся, что она снова смутится и окажется не на высоте, как неделю назад в гостиной его матери. Его сердце истекало кровью от волнения за нее.
Ему бы пришлось увезти ее и организовать тихую свадьбу, а потом остаток жизни держать в деревне, чтобы ей больше не пришлось испытать подобные потрясения. Но это бы не принесло ни счастья, ни удовлетворения ни одному из них.
Он чувствовал себя виноватым за собственное упрямство и за то, что благодаря ему она лишилась надежды найти другого мужа. И при этом он позволял ей верить, что вина лежит на ней. У нее в распоряжении было мало времени и очень малый выбор. Но он отнял и эту малость. И он втолкнул ее в мир, ранее ей абсолютно незнакомый.
Единственное облегчение приносила мысль, что происхождение и воспитание позволяет ей легче приспособиться. Он гордился ею. Кроме матери да, может, сестер, он один знал, каких усилий стоил ей этот вечер.
Как наивный и пылкий мальчишка, он хотел бы простоять рядом с ней весь вечер. Он хотел бы танцевать с ней каждый танец этого вечера. Он хотел хотя бы просто наблюдать за ней, не сводить с нее взгляда. Но он не мог себе позволить ничего подобного. Он не мог опозорить ее, показав, будто боится, что она не справится сегодня вечером без его поддержки.
Но украдкой он посматривал на нее. Каждую минуту он знал, где она находится, с кем разговаривает и танцует. Это было новое чувство для него. Даже когда он был моложе и флиртовал, он не наблюдал так ни за одной из леди. Он был рад, когда увидел, что она вышла в сад с леди Фрэнсис Неллер во время вальса. Он и сам хотел было повести ее на прогулку. Но он уже записался на танец с ней после ужина. Будут нехорошо, если он сейчас еще и погуляет с ней.
Он увидел, как она в одиночку вышла, сказав несколько слов матери. Он следил, когда она вернется, кружась в следующем танце и беседуя с партнершей. Но время шло, и его беспокойство росло. Где она ходит так долго? Может, задержалась, встретив кого-нибудь, и разговаривает, не входя в зал?
Его мать тоже заволновалась.
– Я только что посмотрела наверху, – сказала она ему, когда он подошел к ней после танца. – Ее там нет, Алистер. Ее нет нигде, насколько я успела заметить.
Он осмотрел все комнаты, расположенные возле зала. Он прошелся по балкону и в саду. Там ее не было. Еще немного, и ее отсутствие будет замечено, если этого еще не произошло. Он вышел из дома через двери, ведущие в сад, и пошел в холл, где стояло несколько слуг.
– Мисс Грей не проходила? – небрежно спросил он, сдвинув брови и сложив руки за спиной. – Леди в зеленом?
– Полагаю, она в зимнем саду, ваша светлость, – сказал один из слуг, делая глубокий поклон и спеша открыть двери перед ним.
Сад был слабо освещен и, кажется, безлюден. Он чуть не повернул назад, намереваясь поискать ее где-нибудь еще. Но ту же понял, что она либо прячется здесь, либо вообще ушла из дома. И если она прячется, то должна сидеть так, чтобы ее не было видно от двери. Он шагнул внутрь.
Она сидела очень тихо за пальмой в кадке, глядя перед собой. Кажется, она не заметила его присутствия. Она просидела здесь более получаса – одна, без сопровождения другой леди. А это был бал в честь их помолвки.
– Мисс Грей? – сказал он.
Ее голова дернулась, подтверждая его первое впечатление, но она не повернулась, чтобы посмотреть на него. Он почувствовал прилив гнева.
– Мисс Грей? – снова произнес он. – Вы ушли из зала долгое время назад – задолго до начала последнего танца. Я был встревожен вашем отсутствием. Как и моя мать. Это неверный поступок, знаете ли.
Сначала ему показалось, что она вообще не собирается отвечать. Она по-прежнему не смотрела на него. Напротив, она перевела глаза на веер, который держала на коленях. Но, наконец, она заговорила.
– Действительно, ваша светлость, – произнесла она холодно и, наконец, повернула голову, – очень неверный.
Она сказала это спокойно. Тогда почему ее слова прозвучали, как объявление войны?
Он не будет пререкаться с ней, решил он, и удивился, когда понял, что с трудом сдерживает раздражение. Он никогда ни с кем не пререкался. Ему это не было нужно. Еще в отрочестве он овладел искусством добиваться выполнения своей воли простым взглядом или тихим словом. И, конечно, ему не следует сердиться на Стефани. Без сомнения, сегодняшний вечер приводит ее в смятение. Он шагнул и оказался прямо перед ней.
– Вы смущены происходящим? – нежно спросил он.
Она пожала плечами, но ничего не сказала. Она снова разглядывала веер.
– Вы прекрасно справляетесь, – сказал он. – Вы держитесь так, будто вели подобный образ жизни годами. Вы выглядите прелестней, чем любая другая леди на балу. Я услышал немало комплиментов вашей красоте.
Она снова подняла глаза.
– Действительно? – спросила она. В ее голосе слышалось чуть заметное раздражение. Он ждал, что она скажет еще что-нибудь, но она не стала.
– Поговорите со мной, – попросил он. – Как я могу вам помочь, если не знаю, что мучит вас?
Он снова подумал, что она ничего не скажет. Он вспомнил, как она говорила и говорила в его карете, ее лицо было оживленным, а смешная шляпка бросала отсвет на ее щеки. Трудно было представить, что перед ним та же женщина.
– «Вы сотворили чудо, мама», – сказала она так тихо, что он подумал, что ему послышалось.
– Что? – спросил он, нахмурившись.
– «Вы сотворили чудо, мама», – повторила она чуть громче. – Вы сказали это раньше, ваша светлость. Фактически, это были ваши первые слова.
О Боже. Неужели она была права? Он действительно так сказал. Он был так поражен, увидев Стефани, так.., ослеплен, что сказал первое, что пришло в голову. Слова поздравления своей матери. И ничего – самой Стефани. Неужели он не поздравил ее? Но он не мог вспомнить, чтобы что-то говорил. Потом мать указала, что изменения были результатом тяжелого труда, а не чуда.
Он присел перед ней и сжал кулаки на коленях.
– Вы правы, – сказал он. – Я не вспомнил о вас, верно? Вы простите меня? Я знаю – как знал все время, – что именно вы совершили это чудо, что моя мать лишь направляла и давала советы. Вы тяжело трудились последнюю неделю. А я сказал так, будто все сделала моя мать. Простите, Стефани. – Кажется, он впервые назвал ее по имени. И даже не спросил разрешения – еще один не характерный для него поступок.
– Конечно, – сказала она. – Так вы довольны, ваша светлость? Я справилась? Вам не было стыдно за меня, я не опозорила вас сегодня вечером?
– Вы знаете, что нет, – ответил он. – И вы должны знать, что я очень доволен – хотя вел себя очень глупо, неверно выразив, насколько вы мне нравитесь, в начале вечера.
– Значит, тяжелая работа того стоила, – сказала она. – Я делала все ради вас, поскольку чувствую себя в долгу перед вами. Я считаю, что обязана вам жизнью.
– Нет. – Он чувствовал себя очень неловко. Он нашел ее руки и сжал их. Ему пришлось упереться одним коленом о пол. – Вы ничего мне не должны. Кажется, я принес вам больше печали, чем радости.
Она впервые за вечер улыбнулась ему. Он снова был очарован ямочкой на ее щеке, светом ее улыбки.
– Существуют тысячи женщин, которые отдали бы все, чем обладают, ради такой печали, ваша светлость, – сказала она. – Я отсутствовала слишком долго? Я собиралась просидеть здесь только до конца танца. Но, кажется, перестала следить за временем. Вы даже не представляете, как я волнуюсь. Всю свою жизнь я прожила в тишине и одиночестве. Мне это нравилось, и теперь требуется иногда побыть одной.
Он сжал ее руки.
– Я запомню это, – сказал он. – Но вы тоже должны запомнить, когда можно позволить себе одиночество, а когда – нет. Оно непозволительно посреди бала, особенно если вы – почетный гость.
– Да. – Она несколько раз глубоко вздохнула. – Мне предстоит еще столько всего выучить, ваша светлость. Я постараюсь достигнуть совершенства. Мое отсутствие было замечено? Я вызвала неудовольствие?
– Ни в коем случае, – сказал он, поднося ее руку к губам. – Мы вернемся в зал через сад и балкон, и все решат, что мы решили побыть вдвоем. Это не вызовет удивления, поскольку мы помолвлены. И станет ясно, почему мы сделали так во время этого танца. Сейчас снова играют вальс.
Она прислушалась к музыке, которая доносилась довольно отчетливо.
– Да, – сказала она. – В самом деле. Ему показалось, будто она вздохнула.
– Вы умеете вальсировать? – спросил он.
– Да, – ответила она. – Я учила танцевать старшую дочь Бернаби. Мне всегда казалось, что было бы чудесно станцевать вальс с настоящим джентльменом на настоящем балу.
– Я достаточно настоящий? – спросил он у Стефани, поднимаясь на ноги и продолжая сжимать ее правую руку. – Этот бал достаточно настоящий?
Ее улыбка была грустной.
– Я не могу танцевать вальс, – вздохнула она. – Ее светлость сказала, что это, в некоторой степени, неверно, поскольку я уже совершеннолетняя, но она также сказала, что я должна вести себя очень осторожно, чтобы не дать никому ни малейшего повода неодобрительно посмотреть на меня.
– Она полностью права, конечно, – сказал он. – Вам не следует подвергать себя риску даже случайного неодобрения. Но я имел в виду здесь. В нашем личном бальном зале? Станцуем?
Она медленно улыбнулась, и он ощутил странный трепет где-то в районе сердца и желудка. Он не мог понять, почему когда-то решил, что у нее улыбка кокетки. В ней было слишком много искренней радости, чтобы выражать что-либо, кроме невинности. Он начал находить невинность куда более привлекательной, чем когда-то – опытность.
Он вложил ее ладонь в свою и обхватил рукой тонкую талию Стефани.
Танцевать вальс с ученицей, изображая партнера, и танцевать с мужчиной оказалось двумя абсолютно разными вещами, сразу же поняла Стефани. Его плечи находились куда выше ее собственных, и она ощущала под рукой твердые мускулы. Она чувствовала жар его тела, вдыхала запах одеколона. Он поддерживал ее очень тактично, так, что она касалась только его руки и плеча. Но она сразу поняла, почему столько людей несколько лет назад считали вальс неприличным.
Это был очень интимный танец.
Он вальсировал превосходно. Уже через несколько мгновений она поняла, что может больше не считать такты, а просто слушаться, как он ведет. Она могла просто двигаться, кружиться и наслаждаться происходящим.
Ей казалось, что еще никогда в жизни она так не наслаждалась. Она закрыла глаза и доверилась ему, уверенная, что он не позволит, чтобы они наткнулись на дерево или стул.
– Ну, – сказал он несколько мгновений спустя, – пришло время сознаться, Стефани. Вы не были гувернанткой по всем предметам. Последние шесть лет вы учили только вальсу. Вы танцуете превосходно.
Она подумала, что очень чувствительна к его похвалам, и открыла глаза, чтобы улыбнуться. Как и к невольно причиненной обиде в начале вечера. Но, может, дело заключалось в том, что за последние годы она стосковалась по похвале или хотя бы одобрению.
– Я всего лишь следую за превосходным партнером, – сказала она.
Он рассмеялся, и она вдруг осознала, как редко он смеется и каким привлекательным становится в эти минуты. Не то чтобы он был непривлекательным, когда его лицо принимало обычное непроницаемое выражение.
– Туше. – Он перестал танцевать, хотя музыка еще звучала. – Знаете, когда мы войдем через балкон из сада в зал, – сказал он, – все подумают, что я сорвал с ваших губ как минимум один поцелуй. Меня сочтут крайне нерасторопным, если я не попытаюсь это сделать.
Она всю неделю мечтала о его поцелуе, о том, что он делает губами и языком. Она призналась, с некоторым стыдом, что его поцелуй влияет на ее тело. Ей хотелось, чтобы он снова ее поцеловал. Она думала о том, какой окажется брачная постель.
– Можно? – спросил он.
Она кивнула.
Она выросла в деревне. Она знала, что происходит между самцами и самками, хотя не вполне представляла, как то же делают мужчины и женщины. Годами она мечтала о том, чтобы узнать, и думала, что этого никогда не будет. Но через три недели она, наконец, узнает – благодаря этому мужчине. Мускулы, о существовании которых она не подозревала, вдруг сжались внутри нее, и она почувствовала, что дрожит и задыхается.
Он поцеловал ее, как неделю назад, быстро и легко, прежде чем поднять голову и посмотреть ей прямо в глаза. Инстинкт подсказал ей, что она хочет прижаться к нему грудью, что она не хочет снова упираться руками ему в грудь. Она подняла руки и обняла его за шею. Она позволила телу прижаться к нему, когда его руки обняли ее за талию. Она прижималась к нему всем телом – от коленей до груди. Она чувствовала его тепло, его силу. Она закрыла глаза.
Да, поцелуй был таким же, как раньше – его губы слегка приоткрыты, язык касается ее губ, вызывая странные ощущения во всем теле. Но она хотела большего. Она приоткрыла свои губы, почувствовала, как его язык проник между них, касаясь нежной плоти. Она приоткрыла губы шире.
После этого ее мозг отключился, пассивно наблюдая за происходящим. Она поняла позже, вспоминая – она провела за этим занятием бессонную ночь, – что начала слегка посасывать его язык, пока он не застонал. А потом она ощутила его губы на шее и груди, с которой его руки стянули платье. Его руки касались ее сосков с неожиданной силой. Только позже она почувствовала шок – и стыд.
Он тяжело дышал, зарывшись лицом в ее волосы, пока руки снова запахивали платье на ее груди. Он несколько мгновений держал ее за плечи, затем оттолкнул и повернулся к ней спиной.
– Музыка закончилась, – сказал он почти спокойно, лишь слегка задыхаясь. – Благодарю тебя, Господи. Мисс Грейс, неужели ваша мать никогда не предупреждала вас, как вести себя в подобной ситуации? Или моя мать?
Кувшин холодной воды, выплеснутый прямо в лицо, не привел бы ее в чувство лучше.
– Да, – сказала она. – И личный опыт научил меня, как действовать в ситуациях, подобных этой. Гувернантки нередко подвергаются попыткам соблазнить их, ваша светлость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27