У тебя что – нет чувства опасности? Чувства ответственности? – Кузен продолжал трясти ее, и у нее не было возможности ни ответить, ни собраться с мыслями. – Ты – опасный ребенок, лишенный ума, совести и дисциплины, – подытожил он, перестав ее трясти, но еще крепче, если только это возможно, сжимая плечи Джулии и бросая ей слова прямо в лицо с расстояния в несколько дюймов. – Ты дикое, нецивилизованное существо. Мне очень хочется положить тебя на колено лицом вниз и хорошенько взгреть кнутом, что мой дядя должен был сделать еще много лет назад. А еще лучше – отшлепать тебя.
Дэниел напугал ее. Впервые Джулия испытала страх. Он был на грани того, чтобы выполнить свою угрозу, она ясно видела это. И по силе рук Дэниела Джулия могла определить мощь его тела. Она была беспомощна в его объятиях. Ей будет больно – он действительно рассвирепел и не пощадит ее. Но гораздо хуже боли будет унижение – быть отшлепанной Дэниелом, как капризный ребенок. Но она уже не ребенок, она – женщина.
– Отпусти меня, Дэниел. – Сознание того, что она в его власти и боится его, превратило ее в кусок льда. – Я не должна отчитываться перед тобой за все, что делаю! И я не заставляла тебя следовать за мной и превращать мою прогулку в скачки.
– Не заставляла меня! – процедил граф сквозь зубы и с силой притянул ее еще ближе, так что ее грудь оказалась прижатой к нему и она должна была откинуть голову. – Ты ездишь верхом в мужском седле, одетая неподобающим образом, заставляешь меня скакать по неровному полю через дикие заросли и ожидаешь, что я отпущу тебя одну? Пора преподать тебе урок, который ты никогда не забудешь. Болезненный урок.
– Ты последовал за мной не потому, что был в гневе! – Ее шея уже болела от неудобного положения, в котором она была вынуждена держать голову. – И не потому, что относишься ко мне как к непокорному ребенку, которого надо выпороть. Будь честным с собой, Дэниел. Ты последовал за мной, потому что я – женщина. В большей степени женщина, чем те, кого ты встречал раньше. Женщина до такой степени, что ты даже не знаешь, как со мной обращаться.
Эти слова вырвались у нее помимо воли. Сами собой. Произнесенные ее голосом. Она слушала себя, потрясенная, с вызовом глядя ему в глаза.
– О Боже! – Эти слова были произнесены шепотом, и Джулия вдруг почувствовала, что она не просто испугана, она – в ужасе. Она потеряла голову от страха.
Джулия не была новичком в том, что касалось поцелуев. Ее целовали несколько раз несколько молодых людей, так что она знала все, что нужно было знать об этом. Она даже знала достаточно, чтобы понять, что тот или другой понравившийся ей джентльмен с богатым опытом мог сделать этот акт значительно более интересным, чем она испытала на собственном опыте. То, что последовало дальше, нельзя было назвать поцелуем. Это было что-то, чего она никогда не испытывала раньше, что-то, о чем она не знала и не подозревала, что такое бывает. Его рот был открыт, когда прикоснулся к ее губам, и его язык и губы требовали от нее того же. Одна его словно железная рука легла ей на затылок, чтобы не дать ей откинуть голову. Но она и не думала об этом или о том, чтобы сопротивляться требованию его рта. Она открылась и была тут же атакована. И в свою очередь проникла в него. Она прижалась ртом к его рту, его язык служил ей препятствием, затем она последовала за ним и оказалась в нем, се руки обвили его шею, и она запустила одну руку в волосы Дэниела, чтобы держать его голову.
После этого все смешалось. Если бы Джулия могла думать, она пришла бы к заключению, что все происшедшее за последующие несколько минут скорее напоминало борцовскую схватку, чем объятия. Они боролись друг с другом, пробуя, облизывая, покусывая, обсасывая, громко дыша, исследуя друг друга грубо и жадно.
Позже Джулия так и не могла вспомнить, как они оба оказались на земле, но, когда она начала приходить в себя и открыла глаза, прямо над собой она увидела низкое серое небо. Она лежала на спине около реки, ее куртка была широко распахнута, пуговички на блузе расстегнуты, а груди болели там, где он ласкал и гладил их под сорочкой.
Дэниел прижал ее всем весом, одна его согнутая рука была у нее под головой, она ощущала его рот и теплое дыхание у своего горла, одна его нога обхватила ее ногу, отделив от второй. Свободной рукой он гладил поверх бриджей внутреннюю сторону ее бедра, поднимаясь выше и выше, пока та не покрыла, словно чашей, ее самое интимное место, и его пальцы начали гладить ее плоть.
И это их соприкосновение изменило тон и настрой происходящего. Они оба, словно по взаимному согласию, не говоря ни слова, перестали сражаться. Джулия слегка раздвинула бедра, давая его руке более свободный доступ. И она снова закрыла глаза, когда его голова приподнялась и его рот впился в нее снова – открытый, влажный, теплый. Принося удовольствие. Внося интимность своим языком, посылая боль и страстное желание через ее рот в горло, грудь и ниже, усиливая томление движением руки.
Он поднял голову, чтобы поцеловать ее подбородок и горло. Они одновременно открыли глаза – в них было страстное желание – и взглянули друг на друга. Позже Джулия подумала, что это был момент, точнее, какое-то мгновение, когда все, что каждый прочел в глазах другого, было зеркальным отражением себя, их взаимной потребности и желания. Это продолжалось лишь долю секунды. И вот он уже сидит рядом с ней, небрежно обхватив руками колени, глядя куда-то за реку, а она лежит на земле, застегивая пуговки непослушными, дрожащими пальцами.
– Это тебе урок, Джулия, – спокойно сказал он, должно быть, после целой минуты молчания. – Если ты не одета, как подобает леди, и не ведешь себя как леди, то и не надейся, что к тебе будут относиться как к леди. Благодари судьбу, если ты ускользнешь, избежав насилия.
Ужаснее всего и самое худшее, что с ней только могло случиться, – это то, что Джулия не могла придумать, что сказать в ответ. Его слова были как удары кинжала и вызывали гнев, словно от брошенной в лицо перчатки. И они требовали возмездия за их самоуверенное мужское двуличие. Но она не могла подобрать по-настоящему оскорбительных эпитетов. Ее тело все еще слишком громко стенало по нему.
Джулия продолжала лежать, пока не убедилась, что все пуговицы застегнуты, затем встала, не произнеся ни слова, и направилась к Флосси, которая мирно щипала траву невдалеке. Испытывая непривычную дрожь в ногах, она села в седло, удивляясь, как это ей удалось, и поехала шагом в поисках ворот на ближайший луг. Она ни разу не оглянулась назад.
У нее болело горло. Она должна была постоянно сглатывать, чтобы избавиться от незнакомой потребности разрыдаться. Кожа на груди стала очень нежной и очень чувствительной, и ее раздражало прикосновение хлопковой блузы и грубой ткани жакета. Она ощущала пульсацию между ног и в верхней части бедер. И конечно, она не собиралась притворяться, будто не понимает, что происходит с ее телом и что случилось у реки. Ее тело жаждало его. Она хотела его. Она хотела всего, что женщина может хотеть от мужчины. Если бы он содрал с нее бриджи, она позволила бы ему это. И не только позволила, она бы просила, молила его взять ее.
Джулия всегда желала его, еще с тех времен, когда детские фантазии о Дэниеле как герое превратились в девичьи грезы о Дэниеле как любовнике. Она желала его с момента его приезда в Примроуз-Парк несколько недель назад. Она всегда хотела Дэниела – его внимания, одобрения, восхищения, расположения. Его любви. И оттого, что она не могла получить это, она ненавидела, презирала и всегда стремилась его разозлить. Прямо как ребенок, который привлекает внимание взрослых своими капризами, если ему не удается сделать то же самое примерным поведением.
Она ненавидела себя. Ненавидела! Страстно желать человека – чопорного и добропорядочного снаружи и такого похотливого внутри. Страстно желать внимания помпезного лицемера. Она внимательно осмотрела ограду, но здравый смысл победил. Сейчас она так взволнованна, что неизбежно разобьется, если попытается перепрыгнуть через нее. И это будет несправедливо по отношению к Флосси – он правильно это сказал. Главным было не то, что она рисковала своей жизнью, а то, что ставила под угрозу жизнь Флосси.
Она ненавидела его. Но себя она ненавидела в тысячу раз больше.
Граф даже не повернул голову, чтобы посмотреть вслед Джулии. Не сделал он и попытки последовать за ней, решив дать ей возможность вернуться домой первой. Дэниел сидел, устремив невидящие глаза на реку. Он потерпел поражение в сражении, которое вел несколько недель, но проиграл его еще шесть лет назад. Он сражался с собой, со своей низменной человеческой природой – и проиграл. Он всегда знал, что можно испытывать плотские желания к тому, кто не нравится и даже вызывает презрение. Разве временами в течение нескольких лет, несмотря на твердое намерение отказаться от нее, он не прибегал к услугам женщин легкого поведения? И каждый раз после этого презирал собственную слабость!
Но он никогда долго не испытывал вину за эти встречи. В конце концов, это было частью мужской природы – нуждаться в женщине.
Происшедшее же здесь, на лугу, было совсем иным. Джулия, несомненно, была леди и девственница, несмотря на свое поведение. В тот первый раз ей было только пятнадцать, а ему – двадцать три. Девчонка, которую он не любил и считал напрочь лишенной хороших манер и скромности. Девчонка, которая была бутоном, готовым расцвести и превратиться в прекрасный цветок. Девчонка, которую он хотел со всей горячей молодой страстью. В то лето Дэниел сражался с этой раздвоенностью и победил. Теперь же он даже не был уверен, что она не имела отношения к тому, что он не возвращался сюда целых шесть лет! Он никогда не думал об этом, но кто знал, что происходило в скрытых уголках его подсознания?
В этом году он не любил ее и осуждал с силой, многократно возросшей за годы ее взросления. Теперь она стала женщиной. Предполагалось, что она стала леди. Как Камилла. Как Бланш. Его неприязнь к ней увеличилась во сто крат. Но желание обладать ею было сильнее.
Как сказала Джулия, он преследовал ее не потому, что она была ребенком, нуждающимся в наказании, а потому, что она была женщиной. Он опустил голову так низко, что его лоб коснулся колен. Неужели это правда?
Боже милостивый!
Дэниел обладал многими женщинами и испытал к некоторым из них вожделение. Но никогда – ни разу в жизни! – не терял над собой контроль, не был так поглощен женщиной, которую держал в объятиях, чтобы это ощущение лишило его рассудка. Ни разу до сегодняшнего дня. Если бы случайно они не открыли глаза в один и тот же миг, то…
Не было нужды завершать эту мысль. Джулия наверняка не остановила бы его. И он не собирался во всем винить ее одну, хотя, похоже, сделал это, что вытекало из его слов, сказанных прежде, чем она встала и ушла. Если она не думала о своей добродетели, то и он точно так же забыл о чувстве собственного достоинства.
Боже! О Боже! Дэниел попытался не думать о том, с чем, он знал, ему неизбежно придется столкнуться. Он закрыл глаза. Нет.
Нет. Он подумает об этом позже, когда успокоится. Когда он снова сможет трезво размышлять. Если позволит себе думать сейчас, он неизбежно придет к неверным заключениям.
Но что значит – прийти к неверным заключениям? Существовало только одно возможное заключение.
Нет. Боже правый! Дэниел поднялся на ноги и пошел за лошадью, которая бродила вдалеке в поисках свежей зеленой травы. Он будет думать о чем-нибудь другом, решил он, вставляя ногу в стремя и садясь в седло. Он будет думать о своей новой собственности – аббатстве Викерз Эбби и Уиллоубанче-Корте, которые нужно посетить этим летом. Он будет думать о Бланш. Нет, не о Бланш.
Не надо думать ни о чем, решил Дэниел, поворачивая лошадь к дому и оглядывая изгородь в поисках ворот. Но разумеется, невозможно было ни о чем не думать. Тогда он будет думать о невозможности не думать ни о чем, решил Дэниел.
Глава 11
После полудня солнце пробилось сквозь облака и наконец рассеяло их, наполнив все теплом и светом. Тетя Сара решила, что все должны отправиться на прогулку к озеру и устроить чаепитие на траве. Лукаво прищурясь, дядя Генри сказал, что не стоит организовывать экскурсию, словно это военные учения, поскольку озеро находится в миле от дома. Однако тетя Сара бросила на него уничижительный взгляд, и он замолчал, покорно приняв ее предложение.
Итак, они парами направились к озеру. Совсем как животные в ковчеге, тихо прошептал Виоле Фредерик, поскольку тетя Сара в семье слыла обладательницей самой острой пары ушей.
Джулия была одета в легкое белое муслиновое платье с розовым поясом, в руках она держала зонтик. Она оделась очень тщательно и, повеселев, решительно сбежала вниз по ступеням в холл, Кого выбрать в спутники? Гасси? Но нет, все должны понять, что она не воспринимает юношу всерьез. Леса? Но у нее пока не было времени, чтобы придумать ответ на его предложение. Фредди флиртовал с Виолой, но это было совершенно безопасно, так как дядя Пол и тетя Сильвия ни за что на свете не позволят ему ухаживать за их дочерью. Оставался Малькольм.
И весь путь к озеру, который показался ей длиной не в милю, а в целых пять, она произносила жизнерадостные монологи на любую тему, что приходили ей в голову, взяв Малькольма под руку и крутя свободной рукой зонтик над головой. Джулия ни на минуту не остановилась, чтобы поинтересоваться, интересно ли ему слушать ее. Она говорила все быстрее, все сильнее крутила зонтик и улыбалась еще лучезарнее, когда ей казалось, что граф, сопровождавший свою мать, смотрит в ее сторону. Но, разумеется, он был достаточно осторожен и не делал этого.
Малькольм – красивый молодой человек, думала Джулия, хотя высок и худощав. Похоже, из него получится надежный и верный муж. Возможно, он будет не очень-то разговорчив, но она и сама могла поговорить за двоих. Интересно, что она испытает, поцеловав его? Он раскроет губы? Притянет ее к себе? Расстегнет ее блузку и положит руки туда, где им совсем не место?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28