«Государыня до того ослабла и так изменилась, что ее почти нельзя узнать», — писал в середине апреля 1727 года Маньян. Всех поразило, что она не пришла даже в церковь в первый день Пасхи и не было пиршества в день ее рождения. Это было совсем не похоже на нрав веселой вакханки. Дела ее были плохи. Меншиков не выходил из дворца. Расправляясь со своими прежними друзьями, он заботился о том, чтобы было готово вовремя завещание царицы, согласно которому наследником престола становился будущий зять Меншикова — великий князь Петр.
Нам неизвестно, чем болела Екатерина, — скорее всего, у нее была скоротечная чахотка. Приступы удушающего кашля, полного бессилия сменялись всплеском лихорадочной активности, беспричинного веселья. Сорокатрехлетняя, ранее пышущая здоровьем женщина не верила в приближение конца. Ее утомляла поднятая вокруг ее завещания суета, она всех отсылала к Меншикову и, не глядя, подписывала все бумаги, которые он ей подавал. Незадолго до смерти она вздумала прокатиться по улицам Петербурга, на которых царила солнечная весна, но вскоре повернула назад — не было сил даже ехать в карете…
Существует легенда о кончине Екатерины. Незадолго до смерти она рассказала сон, который ей запомнился. Она сидит за пиршественным столом в окружении придворных. Вдруг появляется тень Петра. Он манит своего «друга сердечного» за собой, они улетают, как будто в облака. Екатерина бросает последний взгляд на землю и отчетливо видит своих дочерей окруженных шумной, враждебной толпой. Но уже ничего не поправишь. Надежда только на верного Меншикова — он не оставит их в беде… Шестого мая 1727 года в девять часов вечера Екатерина умерла. Волшебная сказка о лифляндской Золушке закончилась.
Е. АНИСИМОВ
ПЕТР II
Итак, в начале мая 1727 года светлейший князь Меншиков успел сделать последний ход, решивший судьбу рискованной партии в его пользу: накануне смерти 6 мая Екатерина подписала завещание — Тестамент, по которому престол переходил к двенадцатилетнему внуку Петра Великого, сыну царевича Алексея великому князю Петру Алексеевичу. Седьмого мая 1727 года Тестамент был зачитан в собрании «государства», и великий князь был объявлен императором Петром II. Это была полная победа Меншикова, ибо, согласно букве Тестамента, царь обязался жениться на дочери Меншикова княжне Марии Александровне, а до совершеннолетия монарха государством управлял регентский совет — читай: Меншиков, победивший всех своих главных врагов и безраздельно заправлявший в Верховном тайном совете.
С первых дней нового царствования светлейший сделал так, что регентский совет не собирался, и император сразу же стал издавать именные указы, которые лишь доводились до сведения регентов. Кто эти указы диктовал императору, точнее — кто давал их ему на подпись, тайной не являлось. Одним из первых таких указов Меншиков получил чин генералиссимуса. Власть переместилась с левого берега Невы, из Зимнего дворца, на правый берег — в роскошный дворец Меншикова на Васильевском (Преображенском) острове. Сюда спешили министры, генералы, здесь устраивались великолепные празднества. Весной 1727 года в Меншиковский Дворец переехал и сам император — так было удобно светлейшему, тем более что неподалеку, на берегу Невы, поспешно возводился новый царский дворец.
Контроль Меншикова над юным императором был назойлив и неотступен. Отложив в сторону важнейшие государственные дела, Меншиков не оставлял Петра ни на один день. Вместе они отправлялись спускать на воду галеру, вместе ездили за город на псовую охоту, обедали и ужинали за одним столом… Впрочем, Меншиков хорошо понимал, что проводить все свое время с царем он не сможет и нужен хороший, точнее — надежный, воспитатель. И светлейший остановил свой выбор на А.И. Остермане, вице-канцлере, расторопнейшем человеке. Тот хотя и был излишне хитроумен и лукав, но обладал одним важным недостатком, скорее — достоинством: был послушен, безроден и всегда знал только одного хозяина — того, кто сильнее. А таким был сам Меншиков.
Неграмотному светлейшему нравился научный подход нового воспитателя — тот составил солидный план занятий юного царя. В нем была история, география, механика, оптика, латынь и другие языки, а также музыка, танцы, верховая езда. Не были забыты и основы отеческой веры. Феофан Прокопович составил программу обучения «багрянородного отрока» основам православия. Понемногу Андрей Иванович приучал государя к делам — ведь наступит время, когда не сможет Александр Данилович нести на своих могучих плечах тяжкое бремя власти и нужен ему будет коронованный помощник! Двадцать первого июня 1727 года Петр II явился на заседание Совета и произнес напыщенную программную речь, в которой обещал вспомогать убогим и «по похвальному примеру императора Веспасиана никого от себя печального не отпускать». Старые зубры канцлер Г.И. Головкин, генерал-адмирал Ф.М. Апраксин, князь Д.М. Голицын и другие умилялись: какой умненький мальчик, а главное — какой послушный! Ай да Андрей Иванович!
Меншиков, прибрав к рукам власть, был крут и беспощаден к своим врагам. Никаких традиционных амнистий по случаю вступления нового царя на престол не последовало — наоборот, Меншиков пытался довести до плахи своих вчерашних друзей — П.А. Толстого, А.М. Девиера, обвиненных накануне смерти Екатерины в заговоре. Тогда же попали в опалу и члены кружка веселой и обаятельной княгини Асечки — Аграфены Петровны Волконской. Среди друзей Асечки были дипломат И.П. Веселовский, камергер С.А. Маврин, военный инженер Абрам Петрович Ганнибал — «черный Абрам", как он писал в письмах Волконской. Этот кружок тогдашней петербургской молодежи сгубили сплетни о кознях Меншикова, точнее — чей-то донос о предосудительных разговорах в салоне Волконской. Как только светлейший узнал из доноса о предосудительных разговорах в салоне Асечки, он поступил с кружковцами грубо и бесцеремонно. Без всякого следствия княгиню Волконскую сослали в деревню, других участников вечеринок в ее доме разослали по дальним городам.
Уже 8 мая Ганнибал ехал в срочную командировку с царим указом об осмотре крепости в Казани. Не успел высланный из столицы без единого рубля Арап Петра Великого доскакать до Волги, как там его ждал указ «ехать без всякого замедления» в Тобольск и там строить крепость. Он был в отчаянии, писал жалобные челобитные светлейшему, просил снизойти к нему, «нищему, сирому, босому иностранцу». Но Меншиков дал указание губернатору Сибири князю М.В. Долгорукому послать Ганнибала еще дальше — на китайскую границу, да еще за ним, как за подозрительным иноземцем, учредить «крепкий присмотр» — ведь китайский рубеж рядом! Ганнибал умолял Волконскую и других друзей прислать ему денег, помочь ходатайством у сильных мира сего. Но друзья ничем не могли помочь черному любимцу Петра, их положение было тоже тяжелым. Над Ганнибалом сжалился сибирский губернатор; отправляя опального в Селенгинск, он подарил ему сто рублей. Даже падение Меншикова осенью 1727 года не облегчило положение ссыльного, он был выключен из гвардии и записан в майоры Тобольского гарнизона, а в декабре в Селенгинск отправили офицера, которому предписывалось прийти к Ганнибалу «на квартиру незапно», арестовать его, отобрать и опечатать все его бумаги. Сидение Ганнибала под арестом продолжалось долго, пока уже при Анне Иоанновне о нем, дельном инженере и фортификаторе, не вспомнил набравший силу фельдмаршал Б.X. Миних. Именно он и вытащил Абрама в 1731 году из Сибири.
События в Петербурге весной и летом 1727 года разворачивались неспешно. Меншиков был счастлив — Фортуна благосклонно улыбалась, придворные раболепствовали перед ним, дела шли хорошо. Восемнадцатого мая в сенатской подклети пороли батогами рассеянного канцелярского юношу Семена Смирнова, который в важной бумаге сделал описку: вместо словосочетания «светлейший князь» написал «светлейший государь Александр Данилович".
Через два дня после досадного происшествия с Семеном Смирновым и, конечно, без всякой связи с этим император Петр II чинно явился к Меншикову и в присутствии двора и генералитета попросил у светлейшего руки его дочери Марии. Меншиков благосклонно согласился, тем более что накануне Верховный тайный совет подписал постановление, одобряющее этот брак. И тотчас же началась церемония обручения. Под сводами уютного золотого зала Меншиковского дворца запел хор, высокопарно вещал архиепископ Феофан Прокопович. Все шло, как и задумал еще при Екатерине I Меншиков: еще шаг, и вот он, трон Романовых! Многочисленные гости были смущены и шокированы — до совершеннолетия царя оставалось еще несколько лет, а вот уже обручение. «Никто не думал, — пишет иностранный дипломат, — чтобы это могло так скоро случиться!»
А жених и невеста послушно стояли перед амвоном домовой церкви Меншикова. Ей исполнилось пятнадцать, а ему — одиннадцать лет. Эта разница в четыре года, вероятно казалась им огромной, но оба они были, в сущности, игрушками, которыми играли взрослые. Они не знали, что не пройдет и четырех месяцев, как они расстанутся навсегда, но умрут почти одновременно. Мария зачахнет в Березове, пережив светлейшего всего на полтора месяца, умрет сразу после Рождества — 26 декабря 1729 года, в день своего восемнадцатилетия. Не пройдет и месяца, как в другом конце России умрет и ее бывший жених…
В вечер дня обручения — 23 мая 1727 года — Меншиков торжествовал. Он не жалел ни денег, ни сил, чтобы пустить пыль в глаза гостям: ломился от яств стол, гремели салюты в честь каждого тоста, на крыше дворца сияла видная с другого берега Невы иллюминация: ангел с двумя сердцами в руках и транспарант огненными буквами: «Небо посылает меня утвердить союз ваш». Бал открыли новообрученные. Этот майский день был последним триумфом светлейшего. Летом 1727 года с ним произошло подлинное несчастье — он надолго заболел. А как известно, это роскошь, недопустимая для властителя. Болезнь казалась опасной: кровохарканье, судороги, лихорадка. Меншиков даже написал два завещания — имущественное и политическое. В последнем он призывал императора учиться, быть верному акту обручения.
Петр вместе со своей старшей сестрой Натальей Алексеевной пару раз посетили больного, но вскоре визиты прекратились. За окном было теплое лето — не сидеть же детям у постели хворого, в сущности, умирающего старика. В это-то время неверная Фортуна и убежала от светлейшего. «В пять недель, — пишет биограф Меншикова Н.И. Павленко, — когда Меншиков практически был лишен возможности опекать будущего зятя, свершилось то, чего он так опасался, — юнец освободился от его глаза и оказался под влиянием Долгоруких, действиями которых ловко руководил Остерман».
Особую роль во всем этом деле сыграл придворный Петра II князь Иван Долгорукий. Еще весной 1727 года Меншиков, опасаясь влияния на царя разбитного, ловкого юноши, спровадил его подальше от столицы, но тот, воспользовавшись болезнью светлейшего, вернулся и сделал все, чтобы настроить императора против своего обидчика. Интриги Долгорукого и его родственников были успешны потому, что Петр был подготовлен к разрыву с Меншиковым — слишком обременительно было для него попечительство генералиссимуса, слишком мало Меншиков считался с желаниями и капризами довольно строптивого мальчишки. Подлинное коварство проявил и Остерман. Вопреки ожиданиям Меншикова тихий и боязливый немец незаметно повел собственную рискованную игру. Она была достаточно тонка и неуловима для постороннего глаза. Главное — воспитатель начал во всем потакать воспитаннику. Это, как известно, верный способ хотя бы на время добиться доверия и симпатии ребенка. Остерман не налегал на Петра с уроками, благожелательно помалкивал, когда император ругал своего будущего тестя. И когда в конце июня 1727 года Меншиков смог встать с постели, он сразу почувствовал роковые изменения в поведении прежде послушного царя. Тот стал холоден к невесте, увиливал от свиданий с семьей Меншикова. Умело усыплял подозрения светлейшего и Остерман — как и прежде, он писал подробные и благодушные рапорты о воспитании Петра. Игра Остермана была так тонка, что, даже сосланный в Сибирь, Меншиков остался в убеждении относительно кристальной честности Андрея Ивановича.
Развязка наступила в начале сентября. Меншиков вдруг осознал, что его дела плохи, он начал суетиться, стал писать царю письма, посылать к нему дочь, жену, одним словом, показал свою слабость, чем тотчас и воспользовались его враги. С 8 сентября один за другим стали появляться указы императора, в которых он обвиняет Меншикова во всех смертных грехах, упрекает светлейшего, что тот «такую на себя амбицию взял и самовластно и предерзостно поступил, что весьма самодержавной Нашей императорской власти противно и государственным интересам вредительно». Для окончательной ясности об истоках смелого красноречия мальчика-императора приведем выписку из журнала Совета 9 сентября 1727 года. «Докладывано… о князе Меншикове и о других по предложенной записке вице-канцлера барона Остермана, которая сочинена была перед приходом Его величества по общему совету всего Верховного тайного совета и Его величество по тому чинить и указы приготовлять и посылать указал». Иначе говоря, все документы о низложении Меншикова сочинял А.И. Остерман. Меншиков был выслан из Петербурга в свое имение Раненбург в Воронежской губернии. По дороге из Петербурга он испил всю чашу унижении опального вельможи: его лишили свиты, отобрали ордена, ленты, сказочные драгоценности, куски золота и бриллианты, на него завели дело о государственной измене и распродаже интересов страны, в Раненбурге начались долгие и нудные допросы. Весной 1728 года семью Меншиковых вывезли из Раненбурга, конвой имел инструкцию доставить бывшего светлейшего в Сибирь, в Березов.
В восьми верстах от Раненбурга путников нагнал гвардейский офицер, который обыскал Меншикова и его близких и отобрал все неположенное по указу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103