с другой — о прощении Христом раскаявшегося блудного сына; приговор они отдавали на усмотрение Петра. Чины светские высказались недвусмысленно: смерть.
Двадцать четвертого июня 1718 года объявили смертный приговор. Но приводить его в исполнение не пришлось — через два дня Алексей Петрович скончался в Петропавловской крепости, вероятно от пережитых потрясений. Тридцатого июня его похоронили, Петр присутствовал при его погребении.
Многолетнее противостояние (открытое — с начала столетия) сына с отцом закончилось трагическим финалом. Такой исход не мог не наложить дополнительный отпечаток на натуру, психику Петра, потерявшего сына-наследника. Правда, у него подрастал трехлетний сын Петр от Екатерины. Его объявили наследником. Но в следующем году он потерял и его — тот умер, а на рождение еще одного надежды уже не было, так как, «по мнению многих, царица, — как отметил тогда же один из современников, — вследствие полноты вряд ли в состоянии будет родить другого царевича». Новый удар потряс царя — он, закрывшись в своих покоях, три дня никого не хотел видеть, отказывался от еды; припадки конвульсии изнуряли его.
Но жизнь требовала свое, и царь, затаив в душе свою боль от потерь, крушения отцовских надежд, снова окунулся в водоворот событий, и в этом, как и у всякого смертного, было для него спасение от страданий.
К концу жизни Петр достиг вершины величия. Прославленный и воспетый в своей стране и за рубежом государь и дипломат, полководец и флотоводец, реформатор и законодатель, человек, которого современники, и свои, русские, и иностранцы, называли, и по достоинству, Великим, он вполне и, как говорится, с избытком заслужил тот титул, который Сенат преподнес ему после победоносного завершения Северной войны. Ее итоги, последовавшие за ней успехи на внешнеполитическом, дипломатическом поприще — заключение союзов с рядом стран, в том числе и с бывшим противником Швецией, члены парламента которой выражали ему свою благодарность и восхищение (по поводу его позиции в вопросе о сохранении государственного устройства с риксдагом), огромный авторитет императора и возглавлявшейся им России на международной арене, смелые и дальновидные перспективы внешнеполитического плана на будущее, им намеченные, — все это говорит само за себя.
Но его жизненный путь не был устлан одними розами. Один Прутский поход, чуть было, по его ожиданиям, не окончившийся несчастьем для него (вплоть до «шклавства» — рабства, плена) и России, не давал ему покоя чуть ли не всю оставшуюся жизнь. Долголетний разлад с сыном Алексеем, печальный конец их отношений тоже, конечно, отняли у него много физических и духовных сил.
В последние годы, после Ништадтского мира и до часа смертного, не покидают его душу, и без того усталую, истерзанную, бесконечные заботы, треволнения, мысли о дурных поступках, изменах сподвижников, даже людей самых близких. Можно только думать и гадать о состоянии духа Петра в те годы, когда болезнь, очень тяжелая, изнурительная и мучительная (уремия), беспощадные удары судьбы быстро подтачивают его силы, которые он безоглядно расходовал в предыдущие годы борьбы, волнений, нечеловеческого напряжения. Конечно, активная деятельность по руководству огромной империей продолжалась. Это — опять же перо и шпага, то есть составление указов, законодательное творчество и организация нового похода (Каспийского), участие в нем. Это — дипломатические переговоры и заключение трактатов. Это — руководство Сенатом и Синодом, коллегиями к губерниями, интерес, причем, как всегда, деятельный, практический, направляющий, к делам промышленности и торговли, академии и школам, к строительству дворцов и складов, ко многому другому. Это, наконец, — общение с людьми из разных сословий, от фельдмаршалов до мастеров и солдат, которые под его началом, его твердой рукой направляются на исполнение дел и замыслов, служащих к чести и славе российской.
Особое внимание в конце жизни он уделяет своему любимому детищу — «парадизу», Петербургу, оторый благодаря заботе Петра, его стараниями начал превращаться в город, впоследствии прозванный Северной Пальмирой. По своему обычаю, он вставал рано, часу в пятом утра. Слушал доклад Макарова, своего статс-секретаря, завтракал. Уже в шесть утра его двуколку столичные жители могли увидеть на верфи или у строящегося здания, у подъезда Сената или дома какого-либо начальника. Так проходила первая половина дня. В час дня — обед из простых блюд русской кухни (щи да каша, мясо и студень, ветчина и солонина), из экзотических даров он любил лимон. Отвергал рыбу, сладкие блюда. После обеда, по русскому обычаю, — отдых, часа на два. Вторая половина дня была занята чтением бумаг — донесений администраторов, послов, военачальников, составлением и редактированием указов, уставов, инструкций, регламентов и прочего в немалом количестве.
Вечерами, смотря по случаю или настроению, — встречи с гостями, приближенными, а они неизбежно сопровождаются застольем, весельем, шумом, или уединение дома, в Летнем дворце, в кругу семьи. Любимым местом Петра, где он мог отдохнуть, побыть в одиночестве, была токарная мастерская. Нартов, первоклассный токарь, не раз работавший вместе с царем, говорил, что без его приглашения никто не мог входить в мастерскую, «дабы хотя сие место хозяин покойное имел". Другой современник, из дипломатов, восхищается умением Петра:
— В этом мастерстве он не уступит искуснейшему токарю и даже достиг того, что умеет вытачивать портреты и фигуры.
Причем за станком Петр трудился «с таким усердием и вниманием… точно работал за деньги и этим снискивал себе пропитание". В Эрмитаже до сих пор хранятся токарные изделия Петра — табакерки, медальоны и прочие украшения, принимал он участие в изготовлении из слоновой кости трехъярусного паникадила с двадцатью шестью рожками; оно сохранило русскую и латинскую надписи:
«Дело многотрудных рук Петра Великого, императора и самодержца всероссийского. 1723".
Царь составлял расписание своих дел на неделю. Одно из них, от 1721 года, включает: работа над Адмиралтейским регламентом (понедельник — четверг), заседание в Сенате (пятница), редактирование «Истории Свейской войны» (суббота, утро), дипломатические дела (воскресенье, утро). «А когда река станет, тогда, — делает он помету, — ежели много дел будет, четверг прибавить к сенатским делам». В другом (январь 1724 года) Сенату он выделяет вечер понедельника и утро вторника, судебным делам — среду и четверг, Адмиралтейству — утро пятницы. В третьем (ноябрь 1724 года, менее чем за три месяца до кончины) главное время отведено Сенату, рассмотрению всяких дел: если же они неотложные, для них — «всегда время»; если же «которые время терпят», то докладывать о них накануне сенатского заседания.
Занимает и волнует его строительство Петербурга, его украшение, заведение в нем всего полезного, интересного, нужного. Его заботами, по его настояниям в столице появились каменные здания — не только храмы, но и жилые дома, дворцы с картинами и изразцами (его Летний дворец, например, или дворец Меншикова, ныне частично реставрированный), здания коллегий и другие. Разбивали красивые парки, проспекты, площади, ставили уличные фонари. Столичных жителей понуждали носить новое, короткое платье и башмаки вместо старинной долгополой одежды и лаптей.
От первоначальной, деревянной застройки города сохранился лишь домик самого Петра на правом берегу Невы. На смену деревянным домам пришли мазанки и, наконец, кирпичные жилые здания. В 1711 году закончили сооружать Летний дворец для царя и его семьи. В это время город имел восемь тысяч человек населения, проживавших в семистах пятидесяти — восьмистах дворах. По мере успехов в борьбе со Швецией, после перехода к России Восточной Прибалтики, Петр уделяет застройке и благоустройству города все большее внимание. В 1716 году нанимает Леблона, известного архитектора из Франции, и тот составляет проект генерального плана города. В основе его лежит идея так называемого регулярного города — прямые улицы и каналы, большие площади, правительственные здания и церкви, дворцы знатных лиц и дома простолюдинов, скверы и рынки; здания по обеим сторонам улиц — одинаковой высоты. Согласно наметкам плана, нужно было, например, на Васильевском острове все переиначивать.
Петр находился в это время в Париже. Там он изучал чертежи, планы типовых зданий, присланные Леблоном. По приезде в столицу царь встретился с архитектором, спросил:
— Что будем делать?
— Сломать дома и построить новые, засыпать каналы и вырыть другие.
— Об этом я думал, но сие требует много денег.
Царь план не утвердил. Город строился по-прежнему, так, как диктовали природа и климат, фантазия заказчика, архитектора и господин Случай. Но Петр постоянно следил за его застройкой, полагая, что она должна быть не хаотичной, а правильной. Во всяком случае, к концу его жизни улицы столицы вымостили камнем — на каждой стороне улицы, примыкавшей к жилым домам, он покрывал полосу полутора— двухметровой ширины (проезжая часть — середина улицы оставалась незамощенной). В 1721 году изготовили и установили около шестисот уличных фонарей, в которых горели фитили на конопляном масле.
Эти и другие новшества — результат неусыпного тщания самого Петра и тех лиц, которых он назначил к этому делу. Среди них — Антон Девиер, родом из Португалии, в свое время матрос купеческого корабля. Петр увидел его в Голландии в 1697 году, тот понравился ему своей сноровкой, и царь нанял его на службу — сначала к Меншикову, потом к себе — денщиком. Нужно сказать, что в денщиках у царя перебывало людей немало, и из них выходили потом люди заметные, знаменитые (начиная с того же Меншикова), его доверенные, приближенные. Нечто подобное случилось и с Девиером. Расторопный матрос-бродяга сумел понравиться сестре Меншикова, некрасивой старой деве, и тому ничего не оставалось делать, как согласиться на ее брак с царским денщиком. Тому имелись две причины: сестрица готовилась стать матерью, а царь благословил любимца к венцу. Сыграли свадьбу. Денщик пошел вверх. Двадцать седьмого мая 1718 года Сенат услышал очередной приказ Петра:
«Господа Сенат! Определили мы для лучших порядков в сем городе дело генерала полицмейстера нашему генерал-адъютанту Девиеру и дали пункты, как ему врученное дело управлять». Генерал-адъютант и генерал-полицмейстер из португальских выходцев и стал управлять застройкой Петербурга согласно подробной царской инструкции. Помимо строительства зданий, ее автор, человек пунктуальный и дотошный, предусмотрел многое: укрепление берегов реки и ее протоков, чистоту на улицах, порядок на рынках, качество и цены продуктов, предлагаемых покупателям, меры против пожаров, азартных игр, ночных воров и колобродов («караульщики ходили бы по ночам с трещотками, как обычай в других краях», после одиннадцати часов вечера до утра закрывать на заставах шлагбаумы, разрешать хождение по улицам, и только с фонарями, воинским командам, знатным господам, лекарям, повивальным бабкам, священникам, чиновникам по служебной надобности; остальных — не пропускать).
Стараниями полицмейстерского ведомства, трудом рабочих Петербург обустраивался, хорошел. Невский проспект — от Адмиралтейства до Александро-Невской лавры — уже при Петре вызывал восхищение наблюдателей, в том числе иностранцев, перспективой, мощеной улицей, деревьями стоявшими тремя — четырьмя рядами по обеим его сторонам! Красивый и чистый, проспект, по отзыву Берхгольца, имел «чудесный вид, какого я нигде не встречал». По городу, например, на Адмиралтейской стороне, вокруг Летнего сада, делали каналы, спрямляли русла речек, сооружали деревянные набережные, мосты. Царь строго спрашивал за любые неисправности, и однажды Девиер получил свою порцию воспитательного воздействия царской дубинкой (за неисправность моста через Мойку) и с поучением:
— Это тебе прибавит лучшую память к попечению и к содержанию улиц и мостов в надлежащем порядке, и будешь чаще сам осматривать.
Проучив главного столичного полицмейстера, Петр тут же смилостивился, пригласил в свою двуколку:
— Садись, брат!
Петр часто бывал в Адмиралтействе. Его большой, но неполный четырехугольник был заострен с трех сторон, четвертую, открытую к Неве, занимала верфь, которую со стороны реки обнесли валом с бастионами и пушками. В зданиях Адмиралтейства и вокруг него имелось все необходимое для сооружения кораблей. В 20-х годах на верфи строилось до сотни различных судов. Адмиралтейство стало и большим, сложным предприятием, и крепостью на Неве. Работало там до десяти тысяч человек.
На месте нынешнего Зимнего дворца возвышался трехэтажный дом адмирала Апраксина, далее — дома генерал-прокурора Ягужинского, вице-адмирала Крюйса, Зимний дворец Петра. Еще дальше — Летний его дворец, ничем не отличавшийся от других домов для среднесостоятельных людей; при нем — Летний сад, который Петр очень любил, благоустраивал, украшал по примеру Версальского парка. В 1720 году он говорил одному посетителю:
— Если проживу три года, буду иметь сад лучше, чем в Версале у французского короля.
В нем — хорошо распланированные пешеходные дорожки и деревья в виде шаров, кубов, пирамид, пруды и фонтаны, статуи и вазы, бюсты и колонны, прочее великолепие. Царь любит здесь отдыхать один или прогуливаться с гостями. Многое вызывало их восхищение, особенно статуя Афродиты II века, купленная в Италии; грот, покрытый раковинами из России, Италии, Голландии; Готторпский глобус, сделанный в 1664 году и привезенный из Голштинии. Сад украшали также скульптуры на сюжеты из басен Эзопа, сделанные по указанию Петра, — для воспитания посетителей.
Далее вверх по Неве, за Летним садом, стояли палаты Кикина, конфискованные после казни хозяина в связи с делом царевича Алексея; в них поместили Кунсткамеру (музей) и первую в России библиотеку. Экспонаты для музея собирали и покупали у себя в стране и за рубежом, и царь их хорошо знал, имел привычку показывать и рассказывать о них приближенным или иноземцам, выступая, таким образом, в роли гида.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103