За Государыней шли высоконовобрачные.
В шестнадцать лет для какой девушки музыка и танцы не имеют магической силы? Поддалась этой силе и Екатерина Алексеевна. Всё было позабыто – усталость, волнение, страх, кровь забила ключом в жилах, и, чувствуя себя центром внимания, ощущая на себе ласковый и внимательный взгляд Елизаветы Петровны, сидевшей у дверей Арабской комнаты, Екатерина Алексеевна отдалась магии танцев. Менуэт сменила бесконечная и замысловатая кадрилия, за ней последовал только что появившийся англез.
Как девочка-ребёнок, Екатерина Алексеевна всё позабыла под звуки музыки, под ритмичный шорох башмаков танцующих пар. Она чувствовала себя снова сильной, молодой и прекрасной.

XVIII

Во втором часу ночи Екатерина Алексеевна сняла все драгоценности, заплела по-ночному волосы, освободилась от корсета, фижм и платья и в рубашке и горностаем подбитом шлафроке, со свечою в руке прошла в супружескую спальню.
Из медоточивых наставлений принцессы Иоганны, из шаловливой беседы «царь-девицы» и от гофмейстерины Нарышкиной Екатерина Алексеевна знала, что её там должно ожидать. Архимандрит Тодорский в беседе о таинстве брака осторожно коснулся и житейской его стороны и объяснил ей всю политическую важность для неё, как супруги наследника Российского престола, иметь детей.
Усталая, оглушённая музыкой и пушечной пальбой, с натянутыми до последней степени нервами, трепещущей рукой она открыла дверь.
На передзеркальном столе горел канделябр. Девушка и камердинер Великого Князя торопливо вытирали что-то на ковре. При виде Великой Княгини они испуганно выскочили в боковую дверь. В спальне терпко и противно пахло спиртным запахом вина.
Медленно, точно ноги у неё стали пудовыми, Екатерина Алексеевна подошла к тяжёлому балдахину постели и открыла занавес. С края низкой и широкой постели, на боку, зарывши голову в подушку, лежал её муж. Он подогнул неловко ноги и спал крепким, тяжёлым сном.
Екатерина Алексеевна обошла кровать, задула свечу и при свете ночника, осторожно, не снимая шлафрока, прилегла с края постели.
И долго стыд, краской заливший её прелестное лицо, слёзы, страх за будущее мешали ей заснуть, несмотря на то, что ноги и всё тело ломило от усталости. Она неподвижно лежала на постели и сквозь щели занавеси смотрела на окно. Осенним холодом веяло от него.
«Дай Бог, чтобы скорее сделалось то, чего мы желаем!»
Сколько раз говорил он ей это за последние месяцы, и как охотно она за ним повторяла эти слова при каждом тосте. Вот это и случилось… Случилось то, о чём она мечтала с любовью и нежностью, всё прощая своему жениху. Теперь?.. В эти холодные ночные часы одиночества, подле крепко спящего мужа Екатерина Алексеевна начала понимать, что кроме любви на свете бывает… и ненависть!
Усталость после двадцати часов, проведённых на ногах и на людях, овладела ею. Натянутые, почти до разрыва, нервы как-то вдруг, как струны на ослабевших колках, опустились, ещё несколько мгновений было сознание, когда она видела, как начало светлеть за опущенной шторой, и ещё свежее стало в комнате, потом она вздохнула, закрыла глаза и заснула крепчайшим сном молодости и горя.
Горничная Шенк её разбудила.
Шёл девятый час, а в десять был назначен приём поздравлений. Надо было торопиться. Великого Князя давно не было в спальне.
Екатерина Алексеевна ещё не была вполне готова и сидела в уборной, предоставив свои руки и волосы горничным, когда, как ни в чём не бывало, мальчишкой-шалуном, ворвался к ней Великий Князь.
Он нежно и почтительно поцеловал ей руку и передал ей свой свадебный подарок – полный убор из сапфиров и бриллиантов – брошь, серьги, ожерелье и подвески.
Он непременно хотел, чтобы она сейчас же и надела на себя эти украшения.
«Бес полунощный» оставил её, она не могла сердиться на мужа.

XIX

Все послесвадебные дни и ночи были расписаны церемониалом по часам.
Двадцать третьего и двадцать четвёртого августа были балы и народное гулянье, двадцать пятого августа в Оперном доме смотрели итальянскую оперу «Сципион», двадцать шестого августа был бал с маскарадными кадрилиями, с лотереей, иллюминацией и фейерверком.
Великий Князь с интересом ребёнка отдавался всем развлечениям, всё смотрел, всем интересовался, но слабого здоровья его хватало только до ужина. За ужином он выпивал лишнее и торопился добраться до постели, чтобы заснуть крепчайшим сном, совсем забывая о жене.
Балы и обеды, маскарады и спектакли сменялись утомительными церемониями и службами.
Тридцатого августа, в день ордена Святого Александра Невского, было торжественное шествие с крестным ходом в Александро-Невскую лавру. Государыня с новобрачными прибыла в каретах к Аничкову мосту, где они ожидали крёстный ход, вышедший из церкви Казанской Божией Матери.
Екатерина Алексеевна с мужем пешком шла за Государыней через весь бесконечный Невский. Преосвященный Платон, Платон (Малиновский) (168? – 1754) – член св. Синода, противник Феофана Прокоповича, по доносу последнего в 1738 г. был сослан на Камчатку, при Елизавете возвращён, стал архиепископом сарским и подонским, затем московским.

архиепископ Сарский и Подонсхий с сонмом чёрного духовенства и монахов ожидал крестный ход у лаврских ворот. У драгоценной раки святого Александра Невского была бесконечная монастырская служба. Преосвященный Платон говорил проповедь и, поминая заслуги святого князя Александра, победителя шведов и тевтонов, сравнивал его победы с победами Петра Великого, «чью дочь мы имеем счастье видеть счастливой водительницей народа российского».
Свежая августовская ночь надвигалась на Петербург, когда на галере «Жар» высочайший двор возвратился из лавры. На судах, стоявших против Зимнего дворца, по мачтам, реям и вантам, по бортам и пушечным амбразурам горели огни иллюминации. Петербургская крепость расцветилась огнями по фасам.
И только переоделись в бальные «робы», начался бал. После бала Великая Княгиня с мужем, княгиней Цербстской и принцем Августом переехали на жительство в новый Летний дом.
Свадебные празднества были кончены.

XX

В Летнем доме обстановка была проще, комнаты меньше. От окон с Фонтанки тянуло сыростью. По другую сторону печально, по-осеннему, роняя листья, шумел Летний сад.
Серые будни наступали. Уже два раза после интимных завтраков в своей семье Императрица отводила в сторону Екатерину Алексеевну и намёками спрашивала невестку, всё ли обстоит благополучно в браке и скоро ли утешит её Великая Княгиня надеждою, что так нужный России наследник престола должен будет родиться.
Что могла ответить на это Великая Княгиня?
Она краснела, молчала и чувствовала себя бесконечно униженной в глазах тёти.
Всё такие же были ночи и такие же пробуждения.
Екатерина Алексеевна встала, по обыкновению, рано. Быстро одевшись без помощи горничных, она прошла в свой рабочий кабинет. Она раздёрнула оконные занавеси. Серое, тихое, мутное петербургское утро гляделось в окно. Густой туман стоял над городом. Под самым окном чёрными и неподвижными казались воды Фонтанки. Золотые и бурые листья медленно плыли по реке. У стен дома они собрались кучей и стояли неподвижно. Чуть намечались низкие, длинные дома голландского типа на противоположном берегу. Нигде никого не было видно. На глазах Екатерины Алексеевны туман становился всё гуще, съедал контуры домов, и скоро ей стало казаться, что она стоит перед беспредельностью.
Она отошла от окна. Мраморные с бронзой часы, стоявшие на камине, показывали девятый час, но в комнате было темно. Екатерина Алексеевна сама выбила огонь, разожгла трут и фитилём засветила две свечи на своём бюро. Она достала шкатулку, маленьким ключиком, висевшим на шейной цепочке, открыла её и взяла там большой бронзовый ключ и, открыв им ящик бюро, вынула тетрадь своего дневника. Она сняла золотую крышечку с фарфоровой чернильницы, взяла из высокого стакана гусиное перо, попробовала его ногтем, умокнула в чернила, и быстрые строки неровного тонкого письма побежали по плотной, слегка шероховатой бумаге.
Давно она не писала дневника. Давно не поверяла своих мыслей заветной тетради. Она описала свадьбу, праздники, следовавшие за нею. Чуть дрогнуло перо… Она приостановилась, потом продолжала писать решительно и смело:
«…Мой дорогой супруг нисколько не занимался мною… Я зевала, скучала, мне не с кем было перемолвить слово…»
Екатерина Алексеевна взяла песочницу и присыпала написанное. Она закрыла и бросила в ящик дневник. Задула свечи. Снова выявилось окно, туман и беспредельность. Такая будет жизнь!.. Великая Княгиня вздохнула, откинулась на спинку кресла, прищурила глаза, точно хотела сквозь туман разглядеть своё будущее.
Так прошло некоторое время. Точно что-то уловила она в своей душе. Она встала, заломила руки, хрустнула пальцами и прошептала:
– Если я здесь буду царствовать… Я буду царствовать одна!..


Часть вторая
ВЕЛИКАЯ КНЯГИНЯ ЕКАТЕРИНА АЛЕКСЕЕВНА

I

Раннею весною Великий Князь Пётр Фёдорович с супругою Великой Княгиней Екатериной Алексеевной и малым двором переехали в Ораниенбаум. В Петербурге они стесняли Государыню. Шум, крики, кукольный театр, пиликанье на скрипке, подглядывание в щёлки за Государыней, возня с собаками, их постоянный лай и визги, щёлканье бича раздражали Елизавету Петровну и докучали ей. Собак она любила, но не в комнатах, а на псарне. Дома любила тишину и сладкий отдых, она не терпела пьяных. Племянника надо было убрать подальше – в Ораниенбаум.
С удивлением смотрела Екатерина Алексеевна в окно, как приехали ломовые подводы, во дворец вошли силачи – мужики-носильщики – и стали таскать мебель для отправки в Ораниенбаумский дворец. Она не могла понять, как совмещались не виданная ею раньше роскошь – золото рам и багетов, шёлк обоев, зеркала, мрамор, вазы из малахита и ляпис-лазури, колонны из орлеца и яшмы – и недостаток мебели для загородных дворцов. Шкафы, кровати и столы тащили на подводы, ломали ножки, выбивали бронзовые накладки и вставки и везли за тридцать вёрст в Ораниенбаум.
Ораниенбаум показался Екатерине Алексеевне концом света. Большие дороги, мощённые громадными гранитными глыбами, циклопической постройки – дедушка Пётр их строил, – за Красным кабачком сворачивали на Ямбург и Нарву, от Петергофа шли на Ропшу и кончались тупиком в Ораниенбауме. Точно дальше уже ничего и не было. Дальше узкий песчаный просёлок углублялся в лес и прихотливо вился по нему вдоль морского берега. Дорога рыбаков и лесопилов. Говорят, при дедушке Петре по ней шла конница Ласси покорять Ингерманландию.
Море ласкалось к низкому берегу, поросшему камышами. Оно не походило на море. В эти дни ранней весны было оно серо-графитового цвета вдали и буро-жёлтое у берега. Ледяным холодом веяло от него, и в те апрельские дни, когда приехали в Ораниенбаум, белые льдинки плыли по заливу: проходил последний ладожский лёд. Совсем – так казалось – близко, против Ораниенбаума, над водою чернели прямые и низкие верки Кронштадтской крепости.
Вдоль берега и в глубь материка без конца и края тянулись сосновые леса. Мелкая сероватая сосна кое-где перемежалась елью и осинником, переходила в высокий мачтовый лес. По вечерам в закатном небе в красную бронзу ударяли прямые, голые стволы. По лесу было мягко и скользко ходить по старой серой хвое, усыпанной растопыренными чёрными сосновыми шишками. Грибные всё были места и прекрасная охота.
В большом дворце было холодно. Зимою в нём не жили, высокие кафельные печи дымили и медленно разгоняли стылую сырость. От окон дуло, и перед рассветом бывало слышно, как истомно токовали в лесу тетерева и глухари.
Спальней Екатерины Алексеевны была громадная глубокая комната с большим окном в парк. Она была скудно меблирована. Стены были обшиты жёлтым шёлком с вышитыми по нему сценами из китайской жизни. Альковная переборка с тяжёлыми штофными занавесями разделяла спальню на две неравные части. В меньшей, задней, полутёмной, под балдахином стояла низкая и широкая большая кровать и подле неё с одной стороны – ночной столик, с другой – низкое широкое кресло. Маленькая дверь вела в уборную. В большей, светлой части была антикамера, с зеркалами в золотых рамах стиля рококо, с камином, с часами на нём, с диваном с круглыми вальками и с креслами в холщовых белых чехлах… Тут, боком к окну, стояло бюро Великой Княгини. Высокая дверь вела из ангикамеры в спальню Великого Князя.
Дни тянулись длинные, ничем не занятые, и тишина лесов томила. Вечером – свечей не зажигали – белые стояли северные томные ночи – в спальню к Великой Княгине входил Великий Князь. Он был в камзоле и в туфлях, с волосами, убранными на ночь. Он широко, по-солдатски, шагал взад и вперёд по антикамере и то задёргивал, то отдёргивал занавески. Екатерина Алексеевна в тонкой рубашке, пленительная молодостью и красотой, лежала с книгой в руке на постели. На ночном столике подле неё горела одинокая свеча.
– Ваше Высочество, когда я стану Государем, я буду строить замки… Как в Голштинии… Везде, по горам… вдоль реки… На живописных местах, где природа располагает к уединению и размышлению, я оные построю замки и установлю в них строжайший порядок… Вставать по барабану… Всё делать по сигналам… Я населю оные замки… Я населю их?.. А?.. Да!.. Капуцинами!
– Кем, Ваше Высочество?.. Я не ослышалась?.. Монахами?..
– Да, Ваше Высочество, капуцинами!.. И я буду между ними самый главный… А?.. Что?.. Забавно?..
Он остановился против жены. Несказанно прелестная, с волнистыми каштановыми полосами, переброшенными на грудь, с горячим румянцем на щеках, Екатерина Алексеевна была перед ним на белых подушках. Великий Князь стоял над нею, заложив руки в карманы шёлковых панталон, и смотрел куда-то в пространство. Безумие было в его узких серо-стальных глазах.
– Прусская дисциплина и муштра… Drill Муштровка (нем.).

– вот основа жизни моих капуцинов… Ваше Высочество, вы, однако, не слушаете меня…
– Я слушаю вас, Ваше Высочество.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114