https://wodolei.ru/catalog/mebel/shafy-i-penaly/uglovye/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 



Джеффри Вентура
Жаклин
ФЕНОМЕН ЖАКЛИН СЬЮЗЕН
Совсем недолго, какой-нибудь десяток лет, она царила на литературном Олимпе – королева бестселлера, одна из самых известных писательниц Запада. И вдруг эта изумительно красивая женщина, яркая, экстравагантная личность, автор скандальных романов, без особого труда отражавшая наскоки воинственных критиков, которые обвиняли ее во всех смертных грехах, неожиданно для всех в расцвете лет и в зените славы умирает от рака. И уже на следующее утро еще совсем недавно «заносчивая» и «одержимая» превращается в «образец мужества», почти героиню.
На протяжении десяти лет Жаклин Сьюзен держала свою смертельную болезнь в глубокой тайне. Именно в эти годы она создавала свои лихо закрученные, густо приправленные сексом «мыльные оперы», как иронически называют американцы произведения, рассчитанные на широкую, не слишком взыскательную публику.
Однажды, перед самой кончиной, превозмогая боль, она несколько часов простояла под палящим солнцем, надписывая читателям сотни экземпляров своей книги «Каждую ночь, Жозефина!». Даже ближайшая подруга писательницы и устроительница этой благотворительной акции популярная певица Дорис Дей не подозревала о ее смертельной болезни.
Обладая и как актриса, и как литератор, даже по мнению ее близких друзей, весьма умеренным талантом, Жаклин Сьюзен снискала совсем не ту славу, которая в большинстве подобных случаев исчерпывается колонкой светских сплетен в популярном журнале. Ее имя, набранное аршинными буквами, красовалось на обложках, ее узнавали на улицах, как узнают кинозвезд. Однажды вечером, когда писательница и ее муж Ирвинг Мэнсфилд ужинали в одном из фешенебельных ресторанов Гамбурга, до них донеслось имя, сначала произнесенное шепотом, а затем все громче передаваемое из уст в уста.
Супруги оглянулись, ожидая увидеть знаменитость, о которой тогда говорил весь мир, – вдову убитого американского президента. И вдруг автор «Долины кукол» с замиранием сердца поняла, что причиной ажиотажа стала она сама, а не ее именитая тезка.
Жаклин Сьюзен тщательно работала над созданием своего имиджа. Если события ее жизни не укладывались в прокрустово ложе этого образа, она подправляла или вовсе отбрасывала их. Болезнь была не единственной ее тайной. Джеки давала весьма откровенные интервью, но оставляла в тени кое-какие ключевые моменты своей жизни. Чем больше она откровенничала, тем меньше о ней знали. Верховная жрица романа, она не только писала, имитируя жизнь, но и творила собственный образ в соответствии с любимыми героинями своих книг.
Она часто повторяла, что родилась в 1963 году, когда вышла ее первая книга «Каждую ночь, Жозефина!». В действительности все было несколько иначе…
Глава 1. «ВОТ УВИДИТЕ, ДЖЕКИ СТАНЕТ ПИСАТЕЛЬНИЦЕЙ!..»
Год рождения Жаклин Сьюзен часто называли по-разному: 1924-й, 1925-й, 1926-й, 1927-й… Джеки внесла свою лепту в эту неразбериху. Сегодня она заявляла, что ей сорок пять, а завтра – всего лишь тридцать восемь. На самом деле доподлинно известно, что будущая писательница появилась на свет 21 августа 1921 года в Филадельфии. Попытки установить все точные даты ее биографии так же бесплодны, как если бы вы имели дело с генеалогией древнеегипетской фараонши.
Довольно скупые сведения о ее происхождении имеют источником все ту же Джеки. Роберт Сьюзен, отец будущей знаменитости, был известным портретистом, бравшим за заказ по пять тысяч долларов. Мать работала учительницей. Так утверждала сама Джеки, и, по-видимому, это недалеко от истины. Но и только. Больше о ранних годах ее жизни ничего не известно.
Роберт Сьюзен родился в 1888 году в Амстердаме, в еврейской семье. Должно быть, семья иммигрировала в Америку на стыке двух столетий, потому что уже в 1911 году Роберт обучался живописи в Соединенных Штатах, получая государственную стипендию. К овладению искусством его подталкивали родители, сами занимавшиеся торговлей. Роберт учился в Филадельфийской академии изящных искусств, позднее переименованной в Пенсильванскую академию. В 1911–1913 годах ему довелось посетить Испанию и Францию.
Джеки всегда восторженно отзывалась о своем отце. У него была редкая способность нравиться всем. Из-под его кисти вышли портреты многих знаменитых людей того времени и Бог знает скольких женщин.
Что касается последних, то, вероятно, Роберт в отношении своих поклонниц и сам сбился со счета. Говорят, будто он высказывался в том духе, что, мол, при желании мог бы обладать всеми женщинами, чьи портреты ему довелось писать, а также их мамашами и дочками. Джеки рассказывала, что, когда отец и его лучший друг Джек Келли ужинали в каком-нибудь ресторане, у всех дам в зале падали вилки из рук.
Мать Джеки, Роза Янс, была дочерью портного. Она получила неплохое образование и преподавала грамматику в средней школе. Но отец всегда был для Джеки на первом месте. «Я просто обожала отца. Он научил меня многому из того, что навсегда запечатлелось в моей памяти и, как на лакмусовой бумаге, проявилось в книгах. Наверное, когда в моей душе зародилось желание стать актрисой, мною двигало стремление увековечить отцовскую фамилию».
Филадельфия была просвещенным городом, и семья преуспевающего художника жила в атмосфере культуры и искусства. Позднее некоторые газеты писали, будто Сьюзены были одним из средоточий духовной жизни города, однако на самом деле они представляли из себя что-то среднее между богемой и торговой буржуазией.
В Филадельфии пробовались на публике многие бродвейские постановки. По субботам Роберт Сьюзен брал с собой дочь на утренние спектакли. Отсюда, по-видимому, берет начало ее увлечение актерской профессией. Много лет спустя Жаклин рассказывала, что примерно в пятом классе учительница обнаружила, что умственный коэффициент маленькой дочери Сьюзенов необычайно высок, и сказала матери: «Вот увидите, Джеки станет писательницей». Джеки, однако, и не помышляла о писательстве: ее манила сцена.
По словам самой Жаклин, она окончила школу в пятнадцатилетнем возрасте, однако школьные журналы не подтверждают этой датировки, а отдельные выпускники тех лет, к которым обращались биографы, так и не смогли ее вспомнить. Во всяком случае, на следующий год после окончания школы Джеки объявила родителям, что собирается отправиться в Нью-Йорк, чтобы стать актрисой. У нее не было ни малейших сомнений, что ее мечта – мечта всех симпатичных девушек – непременно сбудется.
Спору нет, Джеки была развитой не по годам. Со снимков, сделанных через два года после окончания школы, смотрит удивительно взрослая на вид, ослепительно красивая женщина. Родители отпустили дочь в Нью-Йорк с условием, что она будет жить в женском пансионе. И если через два-три года не добьется успеха, ей придется вернуться в Филадельфию. Родители согласились платить за пансион и снабжать единственную дочь карманными деньгами.
Глава 2. НЬЮ-ЙОРК СЛЕЗАМ НЕ ВЕРИТ
Джеки не раз вспоминала, что когда в шестнадцатое лето своей жизни она с видом триумфатора заявилась в Нью-Йорк, ею владело радостное возбуждение и у нее просто не хватило ума испугаться. Скорее всего, так оно и было. Ей просто не приходило в голову, что здесь практически невозможно пробиться.
Расцвет театра на Бродвее, пик которого пришелся на двадцатые годы, когда чуть ли не каждый вечер был ознаменован какой-нибудь премьерой и почти в каждом театре был аншлаг, отошел в прошлое вместе с помпезными водевилями. В последующее десятилетие «великая депрессия» и звуковое кино объединенными усилиями чуть не прикончили живой организм театра. В кинематографе безраздельно господствовали легкая комедия и мелодрама, помогавшие людям отвлечься от мрачной действительности. Миллионы зрителей по всей стране дважды ходили на один и тот же фильм, но лишь немногие могли наскрести два с половиной доллара, чтобы получить возможность лицезреть живых артистов. За пределами Нью-Йорка театр и вовсе влачил жалкое существование. Только крупные, наиболее удачливые труппы могли позволить себе роскошь выезжать на гастроли.
И в то же время именно 30-е годы оставили, пожалуй, самый заметный след в истории американского театра. То ли экономический кризис обострил в людях потребность в красоте, то ли растущее чувство безысходности стимулировало игру воображения, но это был исключительно плодотворный период в яркой, богатой разного рода перипетиями истории театра на Бродвее, эпоха звезд первой величины. Игрались пьесы выдающихся мастеров: Юджина О'Нила, Джорджа Кауфмана и Марка Коннелли. В тридцатые годы этот список пополнился тремя молодыми блестящими драматургами. Из-под пера Лилиан Хеллман в 1934 году вышел «Детский час», а в 1939-м – «Лисички». Клиффорд Одетс создал в 1934 году новаторскую, продолжительностью чуть ли не в целую ночь пьесу «Ожидание Левши», в 1935-м – «Проснись и пой», а в 1936-м – несколько более условную, но блестящую драму «Золотой мальчик». И, наконец, Торнтон Уайлдер вышел в классики американской литературы, написав пьесу «Наш городок», в 1938 году удостоенную Пулитцеровской премии.
В ноябре 1937 года, когда спад в театре достиг кульминации, «большая пятерка» – Элмер Райс, Сидней Говард, Роберт Шервуд, Максвелл Андерсон и Сэмюэл Берман – отказалась от услуг бездарных постановщиков и образовала собственную фирму – «Содружество драматургов». На протяжении одного только театрального сезона ими были написаны и поставлены пьесы: «Эйб Линкольн в Иллинойсе» (Роберт Шервуд), «Каникулы ньюйоркца» (Максвелл Андерсон, музыка Курта Вайля), «Не до комедии» (Сэмюэл Берман) и «Американский пейзаж» (Элмер Райс).
В 30-е годы основу мюзиклов на Бродвее составляли такие же примитивные либретто, что и в 20-е, но музыку и стихи сочиняли настоящие мастера: Джордж и Айра Гершвины, Джером Керн, Оскар Хаммерстайн-второй, Коул Портер, Ирвинг Берлин, Ричард Роджерс и Лоренс Харт. Если Бродвей и умер, как тогда говорили, то уж, во всяком случае, устроил себе похороны по высшему разряду.
Несмотря на всю свою наивность, Джеки Сьюзен должна была бы отдавать себе отчет в чудовищной дерзости вызова, который она бросила этому городу. Но она отличалась сильным, независимым характером и смело шла на риск. Если у нее и возникали смутные догадки о том, в какую безнадежную авантюру она ввязалась, они тонули в радостном воодушевлении.
Первая встреча с Нью-Йорком – всегда фантастическое, ни с чем не сравнимое переживание. Этот город наделен особой магией. Он поразительно реален и в то же время полон иллюзий. В нем переплелись прошлое и настоящее, хаос и упорядоченность, пошлость и тонкий вкус, условности и неограниченная свобода.
Много лет спустя Джеки так опишет это событие в первых строках «Долины кукол»:
«В первый день ее приезда столбик термометра поднялся до 32 градусов. Нью-Йорк буквально дымился, словно разъяренный бетонный зверь, застигнутый врасплох не по сезону сильной жарой. Но ни на жару, ни на замусоренную площадь, именуемую Таймс-сквер, Анна просто не обратила внимания. Она все равно считала Нью-Йорк самым восхитительным городом в мире».
Время действия романа сдвинуто к концу второй мировой войны, но ситуация и ощущения – абсолютно те же. Юная честолюбивая девушка бежит от рутины провинциального городка в Город Мечты, на поиски богатства и славы. То, что ее героини добиваются успеха ценой незначительных усилий, а то и вовсе без них, отнюдь не казалось Джеки отступлением от жизненной правды: ведь так было с ней самой. Хотя истины ради следует сказать, что ее погнала в Нью-Йорк не тупая обыденность, а всепоглощающее стремление вступить в большой мир и стать «кем-то», как ее отец. Дочь Роберта Сьюзена жаждала навеки прославить его имя. Джеки росла единственным, обожаемым ребенком. Любовь родителей давала ей уверенность в себе. Она не хотела терпеливо дожидаться милости от судьбы – девушке не терпелось пополнить своей особой ряды знаменитостей.
Набор в актерские труппы на Бродвее обычно проводился в конце лета. Джеки приехала поездом в один из знойных, душных сентябрьских дней, через две недели после своего шестнадцатилетия.
В театральном сезоне 1937 года вот-вот должны были сойти с афиш нашумевшие спектакли «Золотой мальчик», «Я предпочел бы оказаться неправым», «О мышах и людях». Для проката в течение года было оставлено лишь сто постановок, и многие актеры оказались не у дел. Уступая просьбе родителей, Джеки поселилась в женском пансионе в центре театрального района Нью-Йорка. Она скупала газеты и бросалась по каждому объявлению. У нее не было опыта, образования, рекомендаций, зато имелось кое-что другое.
В свои шестнадцать лет Жаклин Сьюзен была ослепительной красавицей: высокая, стройная, ярко выраженный чувственный тип женщины. Особенно поражали ее черные блестящие волосы и огромные темно-карие глаза. Вспоминая о Джеки тех лет, многие употребляли выражение «лакомый кусочек». «Когда она проходила мимо, вас так и тянуло обернуться. Одним-единственным взглядом она посылала вас в нокаут». В то же время Джеки была скромна и обладала живым чувством юмора.
К изумлению юной дебютантки, в течение первого месяца пребывания в Нью-Йорке ее красота не вызвала особого интереса в профессиональных кругах. Для любой другой соискательницы это было бы в порядке вещей, но в глазах Джеки граничило с катастрофой. Если в ближайшее время ей не повезет, вполне возможно, придется вернуться в Филадельфию. Поэтому Джеки добавила к ежедневным обходам агентств по найму пробы в ночных клубах. Она не умела ни петь, ни танцевать, зато обладала врожденной грацией и выглядела, как говорят американцы, на все сто долларов.
Джеки прибавила себе несколько лет и получила первую в жизни работу хористки в ночном клубе-кабаре «Парадиз» на углу Сорок девятой улицы и Бродвея. «Парадиз» в то время был излюбленным местом встреч и развлечений для толстосумов, воротил шоу-бизнеса, а временами и подонков. Этот винегрет из любителей ночной жизни можно было встретить также в «Версале», «Интернешнл казино» и некоторых других бродвейских клубах-кабаре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16


А-П

П-Я