Все для ванны, достойный сайт 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Было это в промзоне, на лесоповале.
– Я носом чую недоброе, – сокрушался Лелик. – Что-то менты задумали.
– Кто знает, что у них на уме… – неопределенно ответил Барсук. Он сидел на толстом пне и покуривал самокрутку. Сигареты и папиросы, некогда в избытке водившиеся у блатных, были до единой изъяты контролерами по приказу начальника колонии.
Лелик восседал на расстеленном прямо на мшистой почве ватнике и тоже курил. Завидев приближающегося сверхсрочника с овчаркой на поводке, он встрепенулся.
– Хватай топор. Не ровен час кобеля спустит.
Они дружно подхватили свой инструмент и принялись лениво бить по стволу растущего рядом дерева. Не рубили, а лишь так, для порядка, тюкали. В отличие от них, все зеки, выведенные на работу, пахали до седьмого пота. Ну разве что Монах позволял себе не усердствовать.
– Прибаев! – грозно окликнул Лелика сверхсрочник. – Увижу, что расселись, не работаете, маму вашу так сделаю!
– Так мы ж работаем, гражданин начальник! – попытался оправдаться Барсук.
– Захлопни помойку!!! – вызверился надзиратель. Овчарка с бешеным лаем кинулась на них, готовая растерзать заживо. Тот еле удерживал ее на широком брезентовом поводке.
– Свою маму делай, – тихонько проговорил Лелик, когда сверхсрочник был уже далеко. – Оборзели твари, дальше некуда. Нет, ну что творится, а? Блатных на пахоту загнали!
– Рвать надо ментов… – риторически высказался Барсук.
– Порвешь их, как же! – возразил ему Лелик. – Видел, сколько понагнали?
– Да уж не слепой.
Тайга гудела от перестука топоров и рева бензопил. То и дело с треском и скрежетом валились здоровенные сосны. Подъезжавшие лесовозы нагружались до отказа и увозили распиленные и обтесанные бревна в леспромхоз «Чегдомын».
Кешка Монахов, отставив в сторону бензопилу, подошел к Барсуку и Лелику.
– Курнем? – спросил он, вытаскивая из кармана ватника папиросу, забитую анашой.
– Откуда? – оживился Лелик, давным-давно привыкший к этому наркотику.
– Старая нычка, – ответил Монах, довольный тем, что сумел угодить своим предложением.
– Ну, кореш, ты даешь! – одобрительно произнес Барсук и полез за спичками.
Они залегли за могучим стволом поваленного дерева. Растянули косяк Доза марихуаны (жарг.).

на троих. Дурман развязал языки. Первым «протащило» Барсука. Лоб его вспотел, а кожу лица покрыла нездоровая бледность. Глаза при этом лихорадочно заблестели.
– Я говорю, Монах, че мы сидим тут, как овцы, говно жуем? Менты над нами измываются как хотят. И все им с рук сходит. Поубивал бы!
– Гасить их надо, – вяло произнес Кешка, старательно изображая «растащившегося». – Но мне что? Я – пустое место…
– Не скажи, – возразил Барсук. – Раз мы с Леликом тебя признали, значит, и другие признают.
– Сопляки, – еле шевеля языком, выдал Лелик, обратившись одновременно к Барсуку и Монаху. – Не хавали вы той зоны, что я оттоптал в двадцатые годы при гражданине Урицком. Оттого и быстрые… как понос.
– Конечно, тебе все по барабану! – неожиданно взорвался Барсук. – Ты и на покой из зоны уйдешь. А нам жить еще хочется! Не подыхать же здесь!
– Тогда не косите под блатных, сявки мокрожопые…
Такого оскорбления Барсук вынести не мог. В руке его блеснула финка. И быть бы Лелику покойником, и не докурить бы ему только что растянутый косяк, не перехвати Монах руку, занесенную над грудью лежащего на спине авторитета.
Лелик, казалось, не отреагировал никак. Он лишь вынул изо рта двумя пальцами косяк, который курили по кругу, и отдал его Монаху. Затем взглянул мутными глазами на обоих и небрежно обронил:
– Наплачетесь…
Подхватил свой топор и пошел прочь. Ветхая и сгорбленная его фигура вскоре исчезла за деревьями. Зеки продолжали валить лес. Надзиратели подгоняли их окриками. Овчарки злобно из-рыгали лай, роняя пену на светлый весенний мох.
Барсук сделал последнюю затяжку и повернулся к Монаху.
– Слышь, кореш, ты че за Лелика врубился?
– Тебя предостерег от глупости, – спокойно ответил Кешка.
– Где тут глупость? Он оскорбил меня. Да и тебя – тоже. Сявкой назвать – все равно что в парашу головой воткнуть! Я б ему перо всадил, а ты подтвердил бы на «правилке», что Лелик мною порешен за дело.
– Не в том беда, – сказал Кешка. – Ты его в горячке замочишь, а менты за Лелика ползоны на землю положат. За ним всегда присмотр особый… – Последнюю фразу Кешка произнес с не которым нехорошим намеком.
– Что ты имеешь в виду? – насторожился Барсук.
– Лелик «на связи». Пристяжной.
– Горбатого лепишь! Лжешь (жарг.).

– побелел пуще прежнего Барсук, и глаза его налились кровью. – Я злой на Лелика – спору нет. Но напраслину не возводи! Сам на перо сядешь!
– Я за свои слова отвечаю, – проговорил Монах. Голос его едва заметно дрогнул. – Лелик – ссученный Продавшийся ментам (жарг.).

.
– Не верю!
– Пока я в лазарете кантовался, к нему мент повадился. И базланчик Разговорчик (устар. жарг.).

, что в палате Лелика между ними состоялся, я прослушал внимательно.
– Что за базлан? – Пальцы Барсука продолжали сжимать финку. Монаха сей факт очень даже волновал, потому как за отпетым уркаганом дело не заржавеет. Всадит он сейчас ему перышко меж ребер, и – привет семье.
– Ты перо не свети Нож не демонстрируй (жарг.).

, – севшим голосом вы говорил Монах. – А то срисует Увидит, заметит (жарг).

кто, и не успею я тебе ничего рассказать.
Барсук нехотя опустил нож в карман.
– Ну цинкуй Объясняй, рассказывай (жарг.).

, – нетерпеливо сказал он.
– Что за мент приходил, не знаю, врать не буду, – начал Монах. – Но говорил ему Лелик о том, что для тебя две дачки Посылки, передачи (жарг.).

с воли пойдут перебросом. Лелик и время назвал, и место. На территории четвертого поста. Два месяца назад. В одиннадцать утра и в шесть тридцать вечера. Так?
– Та-а-ак… – Потрясению Барсука не было предела. – Откуда знаешь? – спросил он скорее машинально, потому что только что Кешка поведал ему об источнике информации.
– Я уже сказал откуда. Ты ведь обсуждал с Леликом этот вопрос?
– Ну… – обалдело кивнул в ответ тот.
– И ты говорил ему, что морфин тебе девочка из «вольной» лепильни Больницы (жарг.).

пришлет. Что надо будет эти ампулы по отрядам рассосать, деньжат наварить. Говорил?
– А как же?! – удивился Барсук. – Такие дела без положенца в зоне не проходят!
– Морфин – это утренний переброс. А вечером тебе должны были бабки с общака перекинуть. На подогрев Поддержка (жарг.).

корешей. Сумму назвать?
– А ну назови! – запальчиво вскрикнул Барсук, зная о том, что количество денег известно было только троим: ему лично, Лелику и казначею общака на воле, который эти деньги и передавал. Когда договаривались о размере, даже вслух цифру не произносили. Лелик начертил ее на клочке бумаги, а затем этот клочок разжевал и проглотил.
– Тысяча двести пятьдесят, рублей, – с надменной полуулыбкой отчеканил Монах. – «Косарь» Одна тысяча (жарг.).

корешам, а двести пятьдесят на разживу вертухаю, который на время марафет приямит Наркотик спрячет (жарг.).

.
– Ты не мог этого знать… – словно в бреду, произнес Барсук.
– Не мог бы, – согласился с ним Монах, – если б не слышал.
– А я-то, дурак! – хлопнул себя Барсук по лбу. – Думаю-гадаю, что там случилось на воле, почему дачки сорвались? И менты, как по заказу, под колючкой стоят, перебросов ждут! Ах, Лелик! Ну, сука подлая! Убью!!! – Барсук выхватил из кармана финку и готов был бежать следом за удалившимся Леликом, чтобы свершить задуманное прямо здесь и прямо сейчас. Но Кешка вновь удержал его.
– Качумай! Не торопись (жарг.).

Ничего ты пока не сделаешь. За Леликом всюду менты ходят, охраняют. В зоне надо. В бараке.
– И то правда. Теперь понятно, чего он так к покорности нас призывал. Ты слышал? Я ж ему говорю: поубивал бы ментов, рвать их надо! А он мне: сявка! Падла ссученная! Ну погоди ж ты у меня…
Где-то вдалеке за деревьями, на самой окраине промышленной зоны лесоповала, зазвонили в рельсу, что означало конец рабочего дня. Все осужденные обязаны были собрать инструмент и инвентарь и сдать их каптерщику на месте общего сбора. Затем будет построение, подведение итогов и отправка в лагерь. А там не за горами ужин и вечерний развод, после чего зеков разведут по баракам.
Неведомым образом слух о том, что один из авторитетных воров оказался ментовской сукой, расползся по отрядам еще до того, как их привели в жилую зону. Случается такое очень редко и, как правило, влечет за собой страшные последствия. На воле, в воровских «малинах», начинаются неизбежные иерархические перестановки и чистки рядов. Мало-мальски скомпрометировавших себя убирают без жалости. Воровской общак подвергается тщательной ревизии. В общем, наступает пора массовой внутренней грызни.
Так вот, слух слухом, а имени ссученного не оглашалось, что придавало ситуации еще большую пикантность, если вообще это определение здесь уместно. Напряжение возросло до наивысших пределов. Администрация колонии между тем делала вид, что ничего особенного не происходит. Подполковник Загниборода был предельно собран, но никакого беспокойства не проявлял.
В промзоне, перед самой отправкой осужденных в лагерь, появился начальник оперчасти. Он приехал на своем «газике» и сразу же отыскал на лесоповале Загнибороду.
И между ними состоялся диалог, абсолютно ничего не говорящий непосвященному:
Загниборода: Как?
Нач. оперчасти: Порядок.
Загниборода: Не сорвется?
Нач. оперчасти: Не должен.
Загниборода: Я своих подключил. Все на контроле.
Нач. оперчасти: И войска готовы.
Загниборода: Отставной?
Нач. оперчасти: Созрел.
Загниборода: Сменщик?
Нач. оперчасти: Включился.
Загниборода, облегченно: Ох, Отставной…
Нач. оперчасти, с нескрываемой иронией: Земля ему пухом…
…Псевдоним Отставной был присвоен Лелику в плане проведения готовящейся секретной операции. И он, как нельзя более точно, соответствовал реалиям действительности. Как тайный осведомитель, завербованный и отказавшийся работать, Лелик уходил в отставку. Вне своей тайной миссии он в этой жизни становился лишним. Сменщиком нарекли Иннокентия Монахова, которому и суждено было заменить старого вора на поприще тайного агента…


* * *

Савелий, откомандированный председателем Ургальского сельсовета в Хабаровский краевой комитет КПСС, вернулся скоро. И доложил, что с поставленной задачей справился. Будут-таки запчасти! Будет госзаказ!
Чегдомынские райкомовцы пошумели было, что Устимыч обратился аж в крайком, прыгнув через их голову, но потом поутихли. В Уставе КПСС не сказано, что руководитель первичной организации не имеет права обращаться в вышестоящий орган, минуя местное руководство. Сказано как раз наоборот: есть такое право у коммуниста любого звена и ранга. А коли так, то и взятки с Устимыча гладки. Главное – конечный результат. А он был, как говорится, налицо. Лесопилка заработала. И начальствовал в той артели золотой мужик, работяга на все сто – Платон Игнатьевич Куваев.
Поперву на лесопилке работало всего восемь человек. Пока не прибыли из Хабаровска все запчасти, была запущена одна производственная линия, выпускающая необрезную доску. «Горбыли» не отгружались в план. Их оставляли для переработки в опилки с далеко идущими перспективами – прессовать деревоплиту. Но до той поры нужно было еще дожить. А пока довольствовались малым. Нагонять сюда людей со всего поселка не имело смысла, и две смены по четыре человека вполне справлялись. Соленый был девятым.
Он неплохо знал дело и имел среди работяг высокий авторитет. Получив первую партию оборудования из столицы края, бригадир артели собственноручно смонтировал его и запустил. Мужики лишь помогали ему в качестве чернорабочих. Вся подготовка к запуску заняла не более недели, и каково же было удивление ургальцев, когда затарахтел на сопке генератор и заработали первые протяжные ленты и плечевые тяги к пилам, резцам и остружным машинам! На вспыхнувшие электролампы смотрели как на неземное чудо. В Ургале до сих пор пользовались керосинками и фитилями на медвежьем сале. Пресловутая «лампочка Ильича» обошла верхнебуреинскую глушь. Пленных же японцев, тогда выдающих план с лесопилки, электрификация Ургала не заботила. А паровоз, который вперед летит до желанной остановки в коммуне, мчал где-то в стороне. Прогрессивные социалистические идеи доходили сюда лишь в виде теории. И Соленый, то бишь Платон Игнатьевич Куваев, сразил всех наповал, протянув от генератора электропровод к зданию сельсовета. Теперь и здесь горела лампочка. Правда, только днем, во время работы артели. На хрена она была нужна при свете солнца, никто особо не задумывался. Интересен был сам факт: СВЕТИТ! А раз в сельсовете светит, то и в избах вскоре должна засветить.
– Инженер! – восхищенно произнес кто-то из мужиков, глядя на Соленого. Из уст недалекого сибиряка это была наивысшая похвала и лучшее подтверждение признания Соленого незаурядной личностью.
Потиху-помалу резали доску. На действующую лесопилку приходили во все глаза смотреть даже бабы из поселка. Никто не мог поверить в то, что после убытия отсюда пленных японцев этот заводишко вернется к жизни. Но – тем не менее. Да будет свет!


* * *

…Рабочий день подходил к концу. В цехе плотно завис ароматнейший и неповторимый запах свежераспиленной древесины с примесью машинного масла, сосновой смолы и трудового пота.
Работяги приводили в порядок инструмент и проверяли исправность оборудования перед тем, как его выключить. Где-то в стороне на взгорке истово тарахтел дизель-генератор, снабжающий лесопилку энергией. Но и он вскоре заглох – отработал свое на сегодня, в последний раз ухнув натруженным поршнем в опустевшую камеру внутреннего сгорания, словно оповестил всех: «Ба-аста-а! А-атдыха-ать!»
Мужики присели отдохнуть. Савелий в первые же дни сколотил в подсобке крепкий широкий стол и несколько табуретов к нему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50


А-П

П-Я