https://wodolei.ru/catalog/kuhonnie_moyki/rakoviny-dlya-kuhni/iz-iskustvennogo-kamnya/
Они смотрели теперь на Соленого с уважением и не без боязни, пораженные его невероятной силищей.
– Ну ты да-а-л, па-а-ря-а! – восхищенно проговорил Устимыч после того, как его отвисшая нижняя челюсть вернулась в привычное положение. – А я чавой говорил? – победно оглядел он работяг. – Нашенскай мужик! – и одобрительно хлопнул Соленого по плечу.
Толпа загудела. Работяги о чем-то переговаривались между собой. Длилось это минуты три. Затем вперед шагнул один. Было ему лет тридцать от роду. Невысок. Сухощав. Ничем особым не приметен. Лишь взгляд у него был колючий и пристальный. В Ургале мужик слыл первым задирой, спорщиком и острословом. А потому председатель забеспокоился, как бы тот чего не выкинул из ряда вон выходящего.
– Ты чаюй, Савелий? – настороженно спросил у него Устимыч.
– Пусть говорит, – кивнул он на Соленого. – Послухаем, чавой скажет. А там – поглядим, как быть: песни петь или воем выть.
Соленый едва заметно усмехнулся, кашлянул в кулак, достал из кармана пачку папирос и закурил. Все ждали. Никто не мешал ему сосредоточиться. А он тем временем оценивал аудиторию. Ох, не просты эти мужики…
– Незачем попусту лясы точить. Лесопилку пускать надо, – ни к кому конкретно не обращаясь, но достаточно громко и твердо произнес Соленый.
– А на кой вона нам? – подал в ответ голос Савелий. И мужики снова зашумели.
– Тихо! Я объясню на кой. Будем лес получать с Чегдомынского леспромхоза. Сделаем план – из Чегдомына электричество проведут. Почта, телеграф в Ургале появятся. Плохо вам от этого? Денег сколько не получали?
– Да уж года два как…
– Будете получать хорошие деньги! Заживете как люди…
Соленый говорил и сам внутренне удивлялся, откуда все эти слова у него берутся. Будто он и впрямь всю свою жизнь был передовиком производства.
– А хтой нам ту лесопилку пустить? Хтой в ентих механиках разбирается?
– Я разбираюсь.
– Ты ж, говорять, охотник с Тырмы! – подозрительно выкрикнул Савелий. – Откудова жаты в механиках понимаешь?
– Да, откудова? – вторил ему еще какой-то голос.
– О Соловках все слыхали? – спросил Соленый, вспомнив рассказ убитого им охотника об отсидке в Соловецких лагерях. – Там и обучили. До войны еще. Да так обучили, что на всю жизнь запомнил! – и добавил с горечью: – Там чему хошь обучат…
Деваться Соленому было некуда. Устимьи притащил его на эту чертову лесопилку, и теперь нужно во что бы то ни стало удержаться на плаву, взять верх над необузданным мужичьим племенем. А этот Савелий, ох, драная сука! Сразу видать, ершистый малый. Ну да ничего, и ему рога пообломаем. Дайте срок! –
– В общем, так, мужики, – продолжал Соленый играть роль партийного агитатора и ударника коммунистического труда. – Устимыч вот обещал через крайком партии похлопотать о запчастях, договориться с леспромхозом. Пойдут дела – заживем лучше!
– Мы и так хорошо живем! – прорвалось у кого-то.
– Как же! Хорошо! – насмешливо выкрикнул в ответ Соленый. – – Водку жрете денно и нощно – вот и вся ваша жизнь!
– Дело говорит Платон! – отозвался кто-то в поддержку Соленого. – В Чегдомыне вона как живут! Продмаги у них, школы всякия. А наши дети и грамот не знають, и конфетов не ели в жисти!
– В Чегдомыне – шахта! Потому и школы у них, и магазины! – снова выступил Савелий. – А у нас что?
– У нас лесопилка будет! – уверенно сказал Соленый. – И не хуже, чем ихняя шахта! Просто вы работать ни хрена не хотите, вот и ищете всякие причины!
– Все, товарищи! – взял инициативу в свои руки председатель. – Хватит трепаться без дела. Я предлагаю проголосовать.
– За что голосовать-то?
– А за то, чтобы избрать Платона Игнатьевича Куваева, который сейчас стоит перед вами, бригадиром лесоперерабатывающей артели!
– Дык мы жа его не знаем! – возмутился Савелий.
И Соленый еле сдержался, чтобы не подскочить к нему и не придушить на глазах у всех.
– Вот в работе и узнаете! – сказал Устимыч. – Кончай треп! Кто «за», поднять руки! – Председатель первым и проголосовал.
Мужики еще немного потоптались в нерешительности, а затем стали тянуть ладони над головами. Безучастным к процессу избрания остался лишь Савелий.
– Ты чего? – удивленно глянул на него Федор Устимыч. – Против, что ли?
– Я не против, – ответил тот. – Я пока-мось воздержусь.
– А работать-то будешь? – с недоброй ухмылкой спросил Соленый.
– Буду, – оскалившись в ответ, буркнул свое нравный мужик.
– Ну тады и хрен с тобой! – с наигранной веселостью сказал председатель.
– Ён завсегда со мной! – не остался в долгу Савелий.
Мужики захохотали. Гогот длился недолго. Порешили на том, что с завтрашнего дня, с самого утра, все до одного выходят на работу сюда, в цех лесопилки. Организуют что-то вроде субботника: расчистка помещений и подготовка оборудования к ремонту. А Савелия Устимыч откомандирует вскоре в Хабаровск – с письмом к первому секретарю крайкома партии.
Разошлись работяги, продолжая гудеть о том, как заработает артель и какие светлые перспективы их ожидают в будущем.
Устимыч и Соленый вернулись после импровизированного митинга в помещение сельсовета. Председатель вновь достал бутыль самогона и закуску.
– Ну ты их уел! – одобрительно заметил председатель. – Лихо ломик-то согнул! Откуда силов-то столько?
– Сам не знаю, – пожал плечами Соленый. – От рождения у меня это.
– Ну давай, – протянул Устимыч ему наполненный стакан. – За успех!
Выпили с удовольствием и закусили вяленой медвежатиной. Хитро прищурившись, Соленый обратился к председателю:
– Вот скажи мне, Федор Устимыч, ты мужиков за пьянство ругаешь?
– Ну…
– А сам почему пьешь в рабочее время?
– Ты не сравнивай! – Устимыч даже пристукнул по столу кулаком. – То мужик, а то – я! Это, я тебе скажу, разные вещи. Я – власть в этом поселке. Или вот, участкового нашего возьми, Петра Кузьмича. Ён хто?
– Мент! – вырвалось по привычке у Соленого.
– Ты свои соловецкие замашки брось. Старшина милиции ён. Значица, тожа – власть! А на власти ответственность великая. Выходить, отдых нужон, расслабление нервеное…
– Так старшина, он же каждый день расслабленный! – хохотнул Соленый, подливая самогон в стаканы.
– Знаешь чаво, – насупился председатель. – Ты Петра Кузьмича не трожь! Он, в отличие от некоторых, войну прошел, награды имеет.
– А я виноват?! – вскочил с места Соленый и изо всех сил шарахнул по столешнице своей здоровенной ладонью. – Я, может, тоже воевал бы! Да кто меня спросил?! По доброте души беглого политического укрыл!..
– Ну охолонись, охолонись! – примирительно заговорил Устимыч. – Ты жа мне рассказывал ту историю. Знаю-знаю. Не хотел я тебя обидеть.
Вознегодовал Соленый очень натурально. И в душе даже гордился удавшейся ролью незаслуженно обиженного судьбой. Заглотив полстакана без закуски, он вновь присел за стол. И может, горячий их разговор продолжился бы, но в сельсовет зашел упомянутый только что участковый.
– Ага! – весело и хмельно воскликнул он. – Бражничаете! А меня не кликаете, значила! Друга, называется.
– Да как же тебя покличешь? – удивился и обрадовался председатель. – Ты жа на своей кобыле день и ночь колесишь где-то!
– Не где-то, а по службе, – возразил участковый. – У меня окромя Ургала ишшо шесть хуторов по тайге разбросано. Кажный объехать надо…
– Ну-ну! И везде наливают! – понимающе высказался Устимыч.
А Соленый неожиданно решил вступиться за старшину:
– Да что ты, ей-богу, Федор Устимыч, на человека набросился! Присаживайся с нами, Петр Кузьмич! Стакан найдется!
– С превеликими удовольствиями! – одобрительно крякнул участковый и занял свободное место.
Председатель тут же рассказал ему во всех подробностях о сегодняшней встрече с мужиками на лесопилке. Поведал о грядущих переменах, которые сулит запуск заводика и стабильное выполнение плана по переработке леса.
– Хорошее дело задумали, – похвалил старшина. – Значица, ты таперя, Платон Игнатьевич, в новом качестве получаешься. Был охотником, а стал работником. Справишься с мужиком нашенским?
– Да ён йих как тот лом свернет! – заверил председатель. – Ты ба видал, Кузьмич, как ён железяку на лесопилке выгнул!
– Ох, робяты, – покачал головой изрядно захмелевший старшина. – Человек – ён не железяка. С йим по-другому надо-тить.
– По головке, что ли, гладить? – насмешливо спросил Устимыч.
– Нет, я не против строгости. Но и о понимании не забывать. К человеку с душой надотить, чтоб ён заботу твою почул, сам к табе потягнул. Тады и дело сладится.
– Ну ты прям как поп! – развел руки Устимыч. – Тока рясы и не хватат!
– Ты, председатель, попом каким не обзывайся. А людёв любить надотить. В каком ба какчестве ни ходил. Хучь председатель, хучь участковый, а хучь ба дажа вона, – он кивнул на сидящего рядом Соленого, – бригадир артели…
* * *
– Моя зона «воровской» Колония, где реальную власть удерживают криминальные авторитеты (жарг.).
не будет! – решительно заявил при утреннем разводе на работы начальник колонии майор Загниборода. – И не надейтесь, ублюдки! Как была «красной» Колония, в которой режим и требования администрации остаются незыблемыми (жарг.).
, так и останется…
Справедливости ради надо заметить, что эта исправительная колония как раз «красной» не была никогда. При внешнем соблюдении режима и худом ли, бедном ли, но все же выполнении производственного плана бал здесь правили личности типа сбежавшего Соленого, Барсука и Лелика. А потому всех немало удивило заявление кума Начальник колонии либо начальник оперативной части (жарг.).
. Серьезность своих намерений майор Загниборода подтвердил еще и тем, что выгнал на развод всех без исключения блатных. Даже неприкосновенного Лелика перетащили из лазарета – комфортного, по лагерным понятиям, убежища – в общий барак. И стало понятно, что администрация принялась закручивать гайки. Лагерный народ воспринял бы все происходящее с известной долей скептицизма и равнодушия – «мужикам» по-любому пахать в поте лица, а блатные лазейку найдут даже там, где ее нет, – если бы меры по наведению порядка не принимались столь жестким образом. ШИЗО был переполнен. Пресс-хата функционировала практически круглые сутки. Нормировщики, закрывающие наряды по выполнению плана, зверели не по дням, а по часам. А оперативная часть колонии была вдвое увеличена. Кроме того, на две трети заменили надзирателей и контролеров. Среди уволенных и отправленных к новому месту службы оказались и подкупленные зеками.
Воровские группы активизировались. Были предприняты попытки получить хоть какую-нибудь информацию с воли. Туда, за колючку, малявы Письма (жарг.).
уходили. И обратно шли. Но если раньше из пяти перебросов удачными были два, то теперь каждый пакет, переброшенный с той стороны забора, перехватывался патрулями по периметру или оперативниками внутри колонии. На территории промышленной зоны – там, где заключенные валили лес и выкорчевывали пни, – как грибы, выросли полевые городки внутренних войск. Солдаты были с собаками и вооружены до зубов. «Глаза» установили чуть ли не за каждым осужденным.
Загниборода своим решением урезал обеденную норму и запретил выдавать печенье-конфеты-сигареты в лагерном ларьке. В лазарете применяли лишь два вида медикаментов: мазь Вишневского и зеленку.
Зеки начали тихо звереть. Вскоре эта тихая озверелость перешла в неприкрытую. Участились случаи нарушения режима. Кровавые побоища стали обычным делом даже в среде «мужиков» и «чертей». Спокойные и заморенные, тяжкой работой, они обычно не влезали ни в какие конфликты и разборки. Теперь же цепляли друг друга по мелочам, раздражались по малейшему поводу и готовы бьши перегрызть ближнему глотку лишь за не понравившийся взгляд. Был бы повод.
Кого-то из провинившихся «случайно забыли» в камере штрафного изолятора, и он умер там от голода и холода. Поговаривают, что орал как бешеный и долбился в окованные железом двери. Но у охранников словно уши заложило. Умершего похоронили на лагерном кладбище под литерным номером, да и дело с концом.
– Хоть все тут передохните! – говорил перед строем на разводе майор Загниборода. – Землицы хватит – похороним. А нет, так в топках сожжем.
Командиру батальона охраны досрочно присвоили звание майора внутренней службы, а Загниборода стал подполковником. Численность солдат увеличилась с трехсот до пятисот. В срочном порядке провели перевооружение. Неплохие в обшем-то АК-47 заменили на еще более усовершенствованные – АКМ Автомат Калашникова модернизированный, калибр 7, 62 мм с универсальным штык-ножом многофункционального применения. – Прим. авт.
. Каждый взвод солдат имел теперь в штате снайпера, вооруженного СВД Снайперская винтовка Драгунова. – Прим. авт.
. Из техники, чего раньше не наблюдалось, в парке появились бронетранспортеры с крупнокалиберными пулеметами в башнях.
– Всю блатату с корнем выдеру! – торжественно обещал подполковник внутренней службы Загниборода.
Вторая звезда на погон, похоже, прибавила ему служебного рвения. Так думали зеки. Они были не в курсе, что начальник колонии лезет из кожи по другой причине. В Главном управлении исправительно-трудовых учреждений МВД СССР его заверили, что в случае удачного проведения готовящейся секретной операции на территории вверенного ему хозяйства он будет переведен из таежной глуши в Хабаровск или Новосибирск на штабную должность. Кому ж не охота! Сидеть в теплом кабинете, имея нормированный рабочий день и пятидневную трудовую неделю всегда приятнее, чем без выходных шастать по баракам и нюхать зековскую парашу. А уж на старости лет – тем более. Глаза б его не видели эту зону…
– Повторяю в последний раз! – объявлял Загниборода на утреннем разводе. – Поднимете выполнение до ста пятидесяти процентов – восстановлю пайку и открою ларек. В лазарет можете не соваться. Закон такой: лучше работаем – лучше живем. Точка.
Уже через несколько часов после развода Лелик беседовал с Барсуком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
– Ну ты да-а-л, па-а-ря-а! – восхищенно проговорил Устимыч после того, как его отвисшая нижняя челюсть вернулась в привычное положение. – А я чавой говорил? – победно оглядел он работяг. – Нашенскай мужик! – и одобрительно хлопнул Соленого по плечу.
Толпа загудела. Работяги о чем-то переговаривались между собой. Длилось это минуты три. Затем вперед шагнул один. Было ему лет тридцать от роду. Невысок. Сухощав. Ничем особым не приметен. Лишь взгляд у него был колючий и пристальный. В Ургале мужик слыл первым задирой, спорщиком и острословом. А потому председатель забеспокоился, как бы тот чего не выкинул из ряда вон выходящего.
– Ты чаюй, Савелий? – настороженно спросил у него Устимыч.
– Пусть говорит, – кивнул он на Соленого. – Послухаем, чавой скажет. А там – поглядим, как быть: песни петь или воем выть.
Соленый едва заметно усмехнулся, кашлянул в кулак, достал из кармана пачку папирос и закурил. Все ждали. Никто не мешал ему сосредоточиться. А он тем временем оценивал аудиторию. Ох, не просты эти мужики…
– Незачем попусту лясы точить. Лесопилку пускать надо, – ни к кому конкретно не обращаясь, но достаточно громко и твердо произнес Соленый.
– А на кой вона нам? – подал в ответ голос Савелий. И мужики снова зашумели.
– Тихо! Я объясню на кой. Будем лес получать с Чегдомынского леспромхоза. Сделаем план – из Чегдомына электричество проведут. Почта, телеграф в Ургале появятся. Плохо вам от этого? Денег сколько не получали?
– Да уж года два как…
– Будете получать хорошие деньги! Заживете как люди…
Соленый говорил и сам внутренне удивлялся, откуда все эти слова у него берутся. Будто он и впрямь всю свою жизнь был передовиком производства.
– А хтой нам ту лесопилку пустить? Хтой в ентих механиках разбирается?
– Я разбираюсь.
– Ты ж, говорять, охотник с Тырмы! – подозрительно выкрикнул Савелий. – Откудова жаты в механиках понимаешь?
– Да, откудова? – вторил ему еще какой-то голос.
– О Соловках все слыхали? – спросил Соленый, вспомнив рассказ убитого им охотника об отсидке в Соловецких лагерях. – Там и обучили. До войны еще. Да так обучили, что на всю жизнь запомнил! – и добавил с горечью: – Там чему хошь обучат…
Деваться Соленому было некуда. Устимьи притащил его на эту чертову лесопилку, и теперь нужно во что бы то ни стало удержаться на плаву, взять верх над необузданным мужичьим племенем. А этот Савелий, ох, драная сука! Сразу видать, ершистый малый. Ну да ничего, и ему рога пообломаем. Дайте срок! –
– В общем, так, мужики, – продолжал Соленый играть роль партийного агитатора и ударника коммунистического труда. – Устимыч вот обещал через крайком партии похлопотать о запчастях, договориться с леспромхозом. Пойдут дела – заживем лучше!
– Мы и так хорошо живем! – прорвалось у кого-то.
– Как же! Хорошо! – насмешливо выкрикнул в ответ Соленый. – – Водку жрете денно и нощно – вот и вся ваша жизнь!
– Дело говорит Платон! – отозвался кто-то в поддержку Соленого. – В Чегдомыне вона как живут! Продмаги у них, школы всякия. А наши дети и грамот не знають, и конфетов не ели в жисти!
– В Чегдомыне – шахта! Потому и школы у них, и магазины! – снова выступил Савелий. – А у нас что?
– У нас лесопилка будет! – уверенно сказал Соленый. – И не хуже, чем ихняя шахта! Просто вы работать ни хрена не хотите, вот и ищете всякие причины!
– Все, товарищи! – взял инициативу в свои руки председатель. – Хватит трепаться без дела. Я предлагаю проголосовать.
– За что голосовать-то?
– А за то, чтобы избрать Платона Игнатьевича Куваева, который сейчас стоит перед вами, бригадиром лесоперерабатывающей артели!
– Дык мы жа его не знаем! – возмутился Савелий.
И Соленый еле сдержался, чтобы не подскочить к нему и не придушить на глазах у всех.
– Вот в работе и узнаете! – сказал Устимыч. – Кончай треп! Кто «за», поднять руки! – Председатель первым и проголосовал.
Мужики еще немного потоптались в нерешительности, а затем стали тянуть ладони над головами. Безучастным к процессу избрания остался лишь Савелий.
– Ты чего? – удивленно глянул на него Федор Устимыч. – Против, что ли?
– Я не против, – ответил тот. – Я пока-мось воздержусь.
– А работать-то будешь? – с недоброй ухмылкой спросил Соленый.
– Буду, – оскалившись в ответ, буркнул свое нравный мужик.
– Ну тады и хрен с тобой! – с наигранной веселостью сказал председатель.
– Ён завсегда со мной! – не остался в долгу Савелий.
Мужики захохотали. Гогот длился недолго. Порешили на том, что с завтрашнего дня, с самого утра, все до одного выходят на работу сюда, в цех лесопилки. Организуют что-то вроде субботника: расчистка помещений и подготовка оборудования к ремонту. А Савелия Устимыч откомандирует вскоре в Хабаровск – с письмом к первому секретарю крайкома партии.
Разошлись работяги, продолжая гудеть о том, как заработает артель и какие светлые перспективы их ожидают в будущем.
Устимыч и Соленый вернулись после импровизированного митинга в помещение сельсовета. Председатель вновь достал бутыль самогона и закуску.
– Ну ты их уел! – одобрительно заметил председатель. – Лихо ломик-то согнул! Откуда силов-то столько?
– Сам не знаю, – пожал плечами Соленый. – От рождения у меня это.
– Ну давай, – протянул Устимыч ему наполненный стакан. – За успех!
Выпили с удовольствием и закусили вяленой медвежатиной. Хитро прищурившись, Соленый обратился к председателю:
– Вот скажи мне, Федор Устимыч, ты мужиков за пьянство ругаешь?
– Ну…
– А сам почему пьешь в рабочее время?
– Ты не сравнивай! – Устимыч даже пристукнул по столу кулаком. – То мужик, а то – я! Это, я тебе скажу, разные вещи. Я – власть в этом поселке. Или вот, участкового нашего возьми, Петра Кузьмича. Ён хто?
– Мент! – вырвалось по привычке у Соленого.
– Ты свои соловецкие замашки брось. Старшина милиции ён. Значица, тожа – власть! А на власти ответственность великая. Выходить, отдых нужон, расслабление нервеное…
– Так старшина, он же каждый день расслабленный! – хохотнул Соленый, подливая самогон в стаканы.
– Знаешь чаво, – насупился председатель. – Ты Петра Кузьмича не трожь! Он, в отличие от некоторых, войну прошел, награды имеет.
– А я виноват?! – вскочил с места Соленый и изо всех сил шарахнул по столешнице своей здоровенной ладонью. – Я, может, тоже воевал бы! Да кто меня спросил?! По доброте души беглого политического укрыл!..
– Ну охолонись, охолонись! – примирительно заговорил Устимыч. – Ты жа мне рассказывал ту историю. Знаю-знаю. Не хотел я тебя обидеть.
Вознегодовал Соленый очень натурально. И в душе даже гордился удавшейся ролью незаслуженно обиженного судьбой. Заглотив полстакана без закуски, он вновь присел за стол. И может, горячий их разговор продолжился бы, но в сельсовет зашел упомянутый только что участковый.
– Ага! – весело и хмельно воскликнул он. – Бражничаете! А меня не кликаете, значила! Друга, называется.
– Да как же тебя покличешь? – удивился и обрадовался председатель. – Ты жа на своей кобыле день и ночь колесишь где-то!
– Не где-то, а по службе, – возразил участковый. – У меня окромя Ургала ишшо шесть хуторов по тайге разбросано. Кажный объехать надо…
– Ну-ну! И везде наливают! – понимающе высказался Устимыч.
А Соленый неожиданно решил вступиться за старшину:
– Да что ты, ей-богу, Федор Устимыч, на человека набросился! Присаживайся с нами, Петр Кузьмич! Стакан найдется!
– С превеликими удовольствиями! – одобрительно крякнул участковый и занял свободное место.
Председатель тут же рассказал ему во всех подробностях о сегодняшней встрече с мужиками на лесопилке. Поведал о грядущих переменах, которые сулит запуск заводика и стабильное выполнение плана по переработке леса.
– Хорошее дело задумали, – похвалил старшина. – Значица, ты таперя, Платон Игнатьевич, в новом качестве получаешься. Был охотником, а стал работником. Справишься с мужиком нашенским?
– Да ён йих как тот лом свернет! – заверил председатель. – Ты ба видал, Кузьмич, как ён железяку на лесопилке выгнул!
– Ох, робяты, – покачал головой изрядно захмелевший старшина. – Человек – ён не железяка. С йим по-другому надо-тить.
– По головке, что ли, гладить? – насмешливо спросил Устимыч.
– Нет, я не против строгости. Но и о понимании не забывать. К человеку с душой надотить, чтоб ён заботу твою почул, сам к табе потягнул. Тады и дело сладится.
– Ну ты прям как поп! – развел руки Устимыч. – Тока рясы и не хватат!
– Ты, председатель, попом каким не обзывайся. А людёв любить надотить. В каком ба какчестве ни ходил. Хучь председатель, хучь участковый, а хучь ба дажа вона, – он кивнул на сидящего рядом Соленого, – бригадир артели…
* * *
– Моя зона «воровской» Колония, где реальную власть удерживают криминальные авторитеты (жарг.).
не будет! – решительно заявил при утреннем разводе на работы начальник колонии майор Загниборода. – И не надейтесь, ублюдки! Как была «красной» Колония, в которой режим и требования администрации остаются незыблемыми (жарг.).
, так и останется…
Справедливости ради надо заметить, что эта исправительная колония как раз «красной» не была никогда. При внешнем соблюдении режима и худом ли, бедном ли, но все же выполнении производственного плана бал здесь правили личности типа сбежавшего Соленого, Барсука и Лелика. А потому всех немало удивило заявление кума Начальник колонии либо начальник оперативной части (жарг.).
. Серьезность своих намерений майор Загниборода подтвердил еще и тем, что выгнал на развод всех без исключения блатных. Даже неприкосновенного Лелика перетащили из лазарета – комфортного, по лагерным понятиям, убежища – в общий барак. И стало понятно, что администрация принялась закручивать гайки. Лагерный народ воспринял бы все происходящее с известной долей скептицизма и равнодушия – «мужикам» по-любому пахать в поте лица, а блатные лазейку найдут даже там, где ее нет, – если бы меры по наведению порядка не принимались столь жестким образом. ШИЗО был переполнен. Пресс-хата функционировала практически круглые сутки. Нормировщики, закрывающие наряды по выполнению плана, зверели не по дням, а по часам. А оперативная часть колонии была вдвое увеличена. Кроме того, на две трети заменили надзирателей и контролеров. Среди уволенных и отправленных к новому месту службы оказались и подкупленные зеками.
Воровские группы активизировались. Были предприняты попытки получить хоть какую-нибудь информацию с воли. Туда, за колючку, малявы Письма (жарг.).
уходили. И обратно шли. Но если раньше из пяти перебросов удачными были два, то теперь каждый пакет, переброшенный с той стороны забора, перехватывался патрулями по периметру или оперативниками внутри колонии. На территории промышленной зоны – там, где заключенные валили лес и выкорчевывали пни, – как грибы, выросли полевые городки внутренних войск. Солдаты были с собаками и вооружены до зубов. «Глаза» установили чуть ли не за каждым осужденным.
Загниборода своим решением урезал обеденную норму и запретил выдавать печенье-конфеты-сигареты в лагерном ларьке. В лазарете применяли лишь два вида медикаментов: мазь Вишневского и зеленку.
Зеки начали тихо звереть. Вскоре эта тихая озверелость перешла в неприкрытую. Участились случаи нарушения режима. Кровавые побоища стали обычным делом даже в среде «мужиков» и «чертей». Спокойные и заморенные, тяжкой работой, они обычно не влезали ни в какие конфликты и разборки. Теперь же цепляли друг друга по мелочам, раздражались по малейшему поводу и готовы бьши перегрызть ближнему глотку лишь за не понравившийся взгляд. Был бы повод.
Кого-то из провинившихся «случайно забыли» в камере штрафного изолятора, и он умер там от голода и холода. Поговаривают, что орал как бешеный и долбился в окованные железом двери. Но у охранников словно уши заложило. Умершего похоронили на лагерном кладбище под литерным номером, да и дело с концом.
– Хоть все тут передохните! – говорил перед строем на разводе майор Загниборода. – Землицы хватит – похороним. А нет, так в топках сожжем.
Командиру батальона охраны досрочно присвоили звание майора внутренней службы, а Загниборода стал подполковником. Численность солдат увеличилась с трехсот до пятисот. В срочном порядке провели перевооружение. Неплохие в обшем-то АК-47 заменили на еще более усовершенствованные – АКМ Автомат Калашникова модернизированный, калибр 7, 62 мм с универсальным штык-ножом многофункционального применения. – Прим. авт.
. Каждый взвод солдат имел теперь в штате снайпера, вооруженного СВД Снайперская винтовка Драгунова. – Прим. авт.
. Из техники, чего раньше не наблюдалось, в парке появились бронетранспортеры с крупнокалиберными пулеметами в башнях.
– Всю блатату с корнем выдеру! – торжественно обещал подполковник внутренней службы Загниборода.
Вторая звезда на погон, похоже, прибавила ему служебного рвения. Так думали зеки. Они были не в курсе, что начальник колонии лезет из кожи по другой причине. В Главном управлении исправительно-трудовых учреждений МВД СССР его заверили, что в случае удачного проведения готовящейся секретной операции на территории вверенного ему хозяйства он будет переведен из таежной глуши в Хабаровск или Новосибирск на штабную должность. Кому ж не охота! Сидеть в теплом кабинете, имея нормированный рабочий день и пятидневную трудовую неделю всегда приятнее, чем без выходных шастать по баракам и нюхать зековскую парашу. А уж на старости лет – тем более. Глаза б его не видели эту зону…
– Повторяю в последний раз! – объявлял Загниборода на утреннем разводе. – Поднимете выполнение до ста пятидесяти процентов – восстановлю пайку и открою ларек. В лазарет можете не соваться. Закон такой: лучше работаем – лучше живем. Точка.
Уже через несколько часов после развода Лелик беседовал с Барсуком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50