Но еще прежде, когда зэков выгружали из вагона, уже знакомый Сергею старик в волчьем малахае – которому, если можно верить Серому, еще нет и шестидесяти, – оказавшись поблизости от Анохина, шепотом сказал:
– Будь настороже, мил человек. Недоброе против тебя замышляется.
Поездка оказалась не так чтоб долгой: примерно через два часа автозак, в котором находился Анохин, фургон этот шел замыкающим в спецколонне, – въехал в ворота колонии номер 9 строгого режима.
Но, в отличие от других заключенных, которых привезли этапом из пересылки, Анохина и еще девятерых зэков, в чьих сопроводительных документах имелись пометы, сразу же препроводили, минуя общую зону, в некую «секцию „В“» …
Никто из этих людей, ни уголовник Гриша Ивашов по прозвищу Клещ (он же Синий), которому предстояло перенять «дела» у смотрящего , откидывающегося через два-три месяца на волю, и который уже в пересыльной сумел пристегнуть к себе в свиту сразу несколько полезных для будущего зэков, того же Крюка, например, ни Крыса и Гамадрил, ни тем более «первопроходец» Анохин, не знали до поры – и знать не могли, – куда именно они попали. И что именно им предстоит пережить уже в ближайшие несколько дней и недель.
В каждой избушке, видать, свои игрушки… а в каждом монастыре – свой устав.
Уже около часа Анохина держали в тесном боксе, где можно было лишь сидеть или стоять.
Кажется, шло оформление новой партии заключенных: слышны были звуки отпираемых дверей боксов, негромкие команды конвоиров и еще какие-то малоразборчивые шумы.
Под потолком вполнакала светит лампочка. В каморке душно, вдобавок здесь тошнотно пахнет краской и еще чем-то, каким-то дезинфицирующим средством. В голове тяжело ворочаются мысли, от которых ему в последние три с лишним месяца нет покоя ни днем, ни ночью…

Он думал о том, что если бы он тогда – злополучного четвертого января – не купил жене букет цветов, то, наверное, ничего бы плохого с ними не произошло.
У него был отпуск, у Ольги тоже образовалось свободное окно в связи со школьными каникулами; они ехали погостить к родне Сергея. Причем удачно, как им казалось, подгадывали к православному Рождеству. Да еще и ехали транзитом через обновившуюся, почти незнакомую, фантасмагоричную, блистающую в эти праздничные новогодние дни Москву. Кремль, Красная площадь, Тверская, улицы и переулки, сияющие витринами и свежими фасадами домов. Издалека видимая громада Храма Христа Спасителя… Чтобы задать ногам отдых и чуточку согреться, они слегка подкрепились и выпили кофе в одном из баров в районе Арбата. Ольга по преимуществу восторгалась увиденным, да и Сергей, который еще из своих «командировок» вынес двойственное отношение к Москве – к этой новой «вавилонской блуднице», покоящейся на чужом несчастье и даже на крови, – не мог не отдать должное тому великолепию, которое их взорам явила украшенная по-праздничному столица.
Что характерно: пока они гуляли по центру, ни один сотрудник милиции даже не посмотрел в их сторону, не говоря уже о том, чтобы проверить у них документы.
Они решили, перед тем как сесть в поезд, основательно подкрепиться в каком-нибудь кафе, расположенном неподалеку от Рижского вокзала (до отправления поезда оставалось немногим более полутора часов).
Выбравшись из подземки на поверхность – станция метро «Рижская», – они немного задержались, потому что Анохину пришло в голову – но что же в этом плохого?! – подарить своей жене красивый букет красных роз.
Затем они двинулись к длинному подземному переходу, проложенному под проспектом Мира. Анохин нес довольно тяжелую сумку с разными подарками, сувенирами для родни Сергея и всякими-разными продуктами. Ольга же шла налегке, если не считать дамской сумочки и только что подаренного ей мужем букета цветов.
В переходе шла бойкая торговля: здесь функционировало что-то вроде дикого, стихийного рынка. Они находились примерно посередке «тоннеля», когда среди продавцов и тусующегося здесь люда вдруг вспыхнула паника.
Определенно, кто-то дал этим людям команду типа – «атас!», «разбегайся, кто куда может!».
Сергей заметил, что некоторые из торгашей судорожно запихивали свой товар – носки, белье, вязаные вещи, тапки, парфюм, коробки конфет, бижутерию – в большие клеенчатые сумки, поспешая поставить их на «колеса». Другие так и вовсе бросились на выход, оставив свой скарб… Все это внешне напоминало внезапно занявшийся в лесной чаще пожар и то, как звери, большие и малые, птицы и вообще все живое вдруг панически устремляется в бегство от быстро разгорающегося пламени.
Анохин, несколько удивленный всем этим, остановился и прижал Ольгу к себе, – он решил переждать сутолоку – следя за тем, чтобы никто не посмел толкнуть жену или, скажем, наступить ей на ногу.
И прежде, чем Сергей увидел ментов в «брониках», с автоматами и с дубинками, он услышал чьи-то крики неподалеку:
– Вот она! Которая с красными розами!! И мужик с ней… не дайте им уйти!!!

Звук отпираемой двери заставил его вернуться в день нынешний.
– Анохин!
– Сергей Николаевич… года рождения… статья…
– С вещами на выход!

Глава 8
АХ, ЗЛЫЕ ЯЗЫКИ СТРАШНЕЕ ПИСТОЛЕТА

В помещении, если не считать Анохина, находились еще пятеро человек.
Все в камуфляже. В отличие от бутырских или вятских тюремщиков, у этих не было никаких знаков отличия. Вернее, отличие было, но вряд ли подмеченная Анохиным деталь как-то могла помочь установить принадлежность всех этих людей к тому или иному подразделению ГУИН. Он заметил, что конвоиры, надзиратели, вертухаи экипированы здесь в темно-синий, с разводами, камуфляж, а все прочие сотрудники СПЕЦИТК-9 – Сергей по-прежнему считал, что он попал в обычную, хотя и строгого режима, колонию – кого он уже успел здесь увидеть, прикинуты в новенький камуфляж цвета хаки.
Как минимум двоих из присутствующих здесь он узнал, поскольку видел их в пересыльной, на медкомиссии.
Одним из них был «блондин». В прошлый раз этот субъект очень живо отнесся к появлению Анохина: кружил вокруг него коршуном, рассматривал так и эдак; вот только непонятно, с чего он вдруг заинтересовался Анохиным. В данном же случае он повел себя по-другому: взглянув на вошедшего мельком, пробормотал: «А-а… это ты, морпех…» После чего продолжил листать какие-то папки, сложенные стопкой перед ним. Другим уже виденным прежде оказался один из тех двух медиков в санчасти вятского СИЗО. Это был шатен лет тридцати пяти или чуть постарше. В отличие от блондина с его властной физиономией человека, привычного отдавать команды, и других присутствующих, у которых вместо лиц были казенно-равнодушные маски, у медика – или кто он по своей специальности – оказались тонкие, интеллигентные черты лица. Выглядел он несколько уставшим; лицо его казалось каким-то печально-отстраненным… Но в тот момент, когда они вдруг встретились глазами – несколько секунд, непонятно зачем, они смотрели в упор друг на друга, – в его взгляде, напряженном, заинтересованном, проявилось нечто такое, чего Анохин по ходу этого скоротечного эпизода так и не смог для себя расшифровать.
Если не считать двух конвоиров, «блонда» и «медика», здесь присутствовал еще плотный коренастый мужчина лет тридцати, который мог быть либо замом Хозяина по режиму – вряд ли это сам начальник колонии. Либо местным кумом… либо еще кем-то из числа лагерной администрации.
Именно крепыш в течение примерно десяти минут инструктировал зэка Анохина… Сергей его совсем не слушал. Зачем? В общей камере, в которую его наверняка поместят после всех этих формальных процедур, на видном месте непременно будет висеть «икона», – так называют зэки про меж собой помещенные в рамочке Правила внутреннего распорядка. Они везде одинаковы. Ничего принципиально нового для себя – так думал Анохин – он не надеялся услышать. А потому и не прислушивался к тому, что ему здесь говорили.
В его мозг проникли лишь какие-то обрывки фраз, которые произносил крепыш.
«Особые условия содержания»… «Максимум дисциплины»… «После приема пищи состоится общее построение… будет сделано важное объявление».
«Плевать я хотел на ваши порядки, – подумал про себя Анохин. – Не знаю, как другие, но лично я не собираюсь гостить здесь слишком долго…»

Уже первые часы пребывания Анохина в «девятке» показали ему, как и другим прибывшим вместе с ним зэкам, что он попал в довольно необычное, по российским меркам, учреждение УИН.
Сама ИТК номер 9 местного облуправления ГУИН мало чем отличалась от других российских колоний. А вот секция «В», расположенная хотя и на территории колонии, но функционирующая автономно – из администрации «девятки» доступ на этот объект имели лишь трое, включая самого Хозяина, – отличалась от них самым кардинальным образом.
Впрочем, Анохин, погруженный в свои невеселые мысли, поначалу не очень-то обращал внимание на окружающую его обстановку; он удивлялся лишь тому, что в компактном тюремном блоке, куда доставили его и других зэков этапом из кировской пересылки, все выглядело как-то… не по-отечественному, что ли. Так, словно они очутились каким-то непостижимым образом в американской или европейской тюрьме (правда, особого, строгого вида содержания, для очень опасных преступников).
Во всяком случае, душевые в ротной казарме гвардейской бригады, где он служил, или в том же офицерском общежитии в Балтийске, где он некогда проживал, выглядели совершенно убого в сравнении с тем, что он увидел здесь, в секции «В» ИТК-9.
На помывку вновь прибывших водили по два человека. Компанию Анохину составил парень лет двадцати – двадцати двух, стриженный, как и он, под ноль (и оттого похожий на забритого в армию новобранца), которого он видел мельком лишь во время этапа из пересыльной в колонию.
– На помывку двадцать минут! – сообщил вертухай, когда их ввели в сверкающий чистотой предбанник. – Мыло, шампунь найдете на полке в душевой!
Двое зэков быстро разоблачились и побросали свою цивильную одежду в большие пластиковые мешки (так им было велено). На скамье в предбаннике лежали сложенные в аккуратные стопки – два комплекта местной униформы для зэков черного цвета, а также головные уборы в форме кепи; на полу, под скамьей, стояли две пары новеньких «гадов», причем отнюдь не кирза…
Минут через пять, когда Анохин принялся намыливать себя по второму заходу, из кабинки напротив раздался голос:
– Я Алексей… Леха… А прозвище мое – Дизель.
– Меня Сергеем зовут, – нехотя отозвался Анохин.
– У меня «сто шестая», часть первая… «червонец».
Анохин хмыкнул. Парень, который намывается в соседней душевой кабинке, имеет срок за убийство. Вообще-то «дизель» на жаргонном наречии означает «дисбат». Но служил ли этот парень в армии, и связана ли как-то его кличка с возможной отсидкой в дисбате, кого и как он пришил – этого Анохин не то что не знал, но и знать не хотел.
Минуты через две или три Леха вновь подал голос:
– А ты из военных, из армейских, да?
– Да, – по-прежнему нехотя ответил Анохин.
– Из офицеров? Или из контрактников? В каком звании служил… если не секрет?
– Капитан.
Парень, высунув голову из своей кабинки, удивленно присвистнул, как будто перед ним был полковник или даже генерал.
– Ог-го-го… Я сразу просек, что вы… ты… офицер. Ниче, что я к вам – на «ты»?
– Валяй. Мне все равно.
– Так вы… ты… у тебя – первая ходка? – догадался Леха. – Тебе уже прозвище какое-нибудь дали? Погоняло по-ихнему.
– Не знаю. Нет, наверное.
Леха скрылся на минуту, смыл под струями теплой воды мыльную пену, затем вновь попытался возобновить разговор:
– Вообще-то здесь круто, я даже не ожидал. Наверное, в какую-то показательную зону попали… Слух прошел, что кто-то на пересылке разбил морду Шлепе. Гнилой пацан, вредный, злой… Поделом ему! Так у тебя, Сергей, значит, пока нет прозвища?
Анохин почувствовал легкое раздражение.
– Ты, часом, парень, не в «абвере» работаешь? – спросил он.
Парень, кажется, нисколько не обиделся на его реплику.
– Не, я с ними не дружу, – замотал он стриженой башкой. – Я к чему веду? Будет лучше, если ты сам придумаешь себе погоняло. Здесь, на зоне, от таких вещей очень многое зависит. Когда придумаешь, скажи мне, а я разнесу , может, и приживется. Кстати, ты где служил, капитан?
– В морпехах, – сказал Анохин.
– Круто! – с невольным уважением посмотрел на него Леха. – Ну так че голову ломать?! Вот так и объявим тебя при первом удобном случае – Морпех!

Прямо из душевых Анохина и Леху, чистых, приодетых в новую тюремную робу, повели в пищеблок. На груди, с левой стороны куртки, на материю при помощи специального красящего состава – фосфоресцирующего и не отстирывающегося в воде – у каждого из них было нанесено что-то вроде порядкового номера.
У Анохина «В-10», а у его нового знакомого – «В-4».
В столовке они застали еще восемь зэков из числа тех, кого доставили вместе с ними из кировской пересыльной. Хотя они все были выстроены вдоль облицованной кафелем стены пищеблока – лицом к стене, руки назад – и переодеты в ту же новенькую черную робу, Анохин сразу же признал среди них четверых знакомых ему по Вятскому СИЗО личностей: Синего, Крюка, Гамадрила…
Крыса, с распухшим, заклеенным пластырем носом и синяками под глазами, тоже был здесь.
Завидев эту гоп-компанию, Анохин сразу же внутренне подобрался.
Помещение столовки, сравнительно небольшое по площади, удивило своей стерильной, ненашенской чистотой.
Посередке размещался довольно длинный стол с крепкими деревянными лавками, привинченными к полу. В противоположной от входа стене виднелась «амбразура» – она пока была заперта. Со той стороны просачивались довольно аппетитные запахи местной кухни…
Все это выглядело довольно странным; здесь было над чем поразмыслить. Но Анохину, как и некоторым другим из присутствующих, сейчас было не до этих наблюдений.
Похоже, здесь дожидались лишь появления номеров «В-I0» и «В-4», потому что едва их ввели в столовку, как надзиратели дали команду рассаживаться за столом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43