Алану показалось, что Агиус попытается их растолкать, но тот опустился на колени и начал молиться, иногда только морщась от боли в ноге, не залеченной, с тех пор как два месяца назад ее прокусил Тоска. Слова молитвы едва слышались:— Прости, Владычица, слабого сына своего. Сделай достойным своей милости. Суди меня нестрого, Госпожа. Даруй прощение грешнику. Дай светлый разум, дабы стяжать доброты и низвергнуть гордыню.Казалось, он никогда не окончит. Клирики в лагере служили последнюю вечернюю службу. Алан присоединился к молившемуся Агиусу.Антония не возвратилась, даже когда служба окончилась — вероятнее всего, пошла на пир. Вместо нее появился клирик Виллиброд с хлебом, сыром и вином для пленников. Отдав им пищу, он принялся за свои ожерелья. Агиус ни к чему не прикоснулся, хотя Алан и заставил его выпить несколько глотков вина.Антония вернулась поздно и сразу отправилась на покой. Сам Алан спал плохо, ворочаясь на голой земле. Не спасало даже тепло собак, прижавшихся к нему. Вопросы роились в голове. Что должна племянница Агиуса сделать для мятежа Сабелы? Агиус был простым священником, и таковой никогда не осмелился бы сидеть перед епископом. Алан засыпал и просыпался, в перерывах между ночными кошмарами слыша, как Агиус бормочет молитвы.
Наутро Алану позволили выгулять собак — разумеется, в сопровождении стражи. Возвращаясь, он увидел, что с Антонией в их сторону движется много людей в богатых одеждах, сверкавших серебром и золотом. Он заторопился к Агиусу.— Сюда идут! Антония и много других людей! — зашептал он. — Много знати.Агиус с трудом поднялся, но нашел в себе силы выпрямиться и с гордой осанкой встретить входящих. Не так полагалось простому священнику… Алан преклонил колени, собаки сели по бокам. Ему не пристало стоять перед благородными чинами, сам он был не более чем купеческий сын.Солнце светило ярко, но его затмевали богатые одежды госпожи Сабелы и грузного человека, сопровождавшего ее: Родульфа, графа Варингии. Их одежду украшали драгоценные камни, золото и серебро, платье же епископа выглядело весьма скромным.Родульф рассмеялся и обратился к Антонии:— Господь милосердный! Парень одет в такие лохмотья, что я бы не заметил его, не предупреди меня ваше преосвященство.Он тяжело шагнул вперед. Широкоплечий и массивный, Родульф был краснощек, как человек, который ест часто и никогда не испытывает недостатка в пище. Он хлопнул Агиуса по плечу, выказывая дружеское расположение.— Что же ты, достойный юноша? Невезение? Знаю, твои родители были в ярости, когда вместо женитьбы ты пошел в попы. Но всегда думал, что ты будешь пресвитером и осядешь в этом чертовом Дарре под крылышком у самой госпожи-иерарха. — Он дернул ветхую рясу Агиуса с такой силой, что Алан испугался, как бы та не порвалась.— Я служу нашей Владычице, — твердо отвечал Агиус, — и никогда не желал другого.Он не выказывал никакой почтительности ни Родульфу, ни самой принцессе Сабеле, с задумчивым и суровым видом стоявшей рядом.— И пришел сюда послужить любезной нашей сестре Сабеле?— Нет!Сабела не дрогнула.— Ты все равно нам послужишь, Агиус, — заговорила она ровным голосом. — У меня нет времени на осаду Отуна, а епископ Констанция не отдаст город просто так. За нашей спиной их ополчение, и вперед я идти не могу. Так что рано или поздно город падет. Если мы не заключим сделку: я гарантирую безопасность твоей племянницы, а ты приводишь мне Констанцию в качестве заложницы.Угроза не испугала Агиуса. Теперь он выглядел даже увереннее.— Если вам не хватает сил, чтобы победить Генриха, не лучше ли вернуться в свои земли и управлять ими? Это было бы более достойно.Губы Сабелы дрогнули в каком-то подобии улыбки. Она подала знак одному из слуг, и в шатер ввели темноволосую девочку лет пяти или шести. Увидев Агиуса, она с плачем бросилась к нему, оттолкнув стражу.— Дядюшка! Они убили няню!Агиус крепко сжал ее в объятиях, шепча слова утешения. Когда девочка затихла, Сабела заговорила вновь:— Наши лазутчики настигли их под Отуном. Кое-кто отказался сдаться. Была небольшая стычка.— Чего ты от нее хочешь? Ты же знаешь, она тоже предназначена церкви.Родульф занервничал, крутя кольца на своих толстых пальцах. Он попытался показать, что этот разговор его не касается. Антония, наоборот, слушала, излучая доброту и ласку. Алан, глядя на нее, чувствовал, что мурашки бегут по его спине. Ярость заворчала, и он, чтобы успокоить животное, погладил его по шее.— Я ничего не хочу от нее, — сказала Сабела. — И ничего не сделаю, если ты не принудишь. Мне нужна епископ Констанция.Агиус побледнел настолько, что его усталые глаза казались неестественно темными. Ребенок прижался к нему, пряча лицо в складках рясы.— Констанция ни в чем не подозревает тебя, Агиус, — продолжала Сабела. — Вы выросли вместе, и насколько я помню, до того как она приняла сан, а тебя попытались женить на герцогине Лютгарде, между вами был разговор о помолвке. — Она коснулась ладонью золотого ожерелья на шее. — Ты так и не женился на герцогине, тебя выручил брат. Молодой Фредерик был добрый и великодушный человек. И хороший воин. Увы! Много достойных людей погибло на востоке в войнах, что ведет Генрих вместо того, чтобы заботиться о своих собственных землях. А теперь… — Она вновь подала знак слугам, которые подошли к девочке.Та прильнула к дяде и снова заплакала. Агиус крепче прижал ее к себе. Гнев кипел в нем, но, наконец справившись с собой, он высвободился из объятий ребенка. Слуги увели ее.— Вижу, мы поняли друг друга, — произнесла Сабела и тут же покинула шатер.— Ты должен понять меня, — заговорил Родульф. — Отныне вендийский король будет не властен над моими землями. Ты вендиец и вряд ли сочувствуешь мне, но понять должен. Хотя, конечно, я не одобряю таких методов.— Много жизней будет сохранено, — вмешалась Антония, — а Отун не будет опустошен. Все мы знаем, что мир лучше войны.— Война, по крайней мере, честнее, — выдавил из себя Родульф. — В отличие от подлости, даже благословленной епископом. — Он вышел.— Завтра в полдень мы выступаем. Я буду сопровождать тебя. — Голос Антонии не допускал возражений. — Оба приведите себя в порядок.Когда она вышла, Алану с Агиусом разрешили помыться. Алан лил воду из простого медного кувшина, которым обычно пользовалась прислуга епископа. Ледяной водой он заставил себя помыть лицо и руки, вычистил кафтан.Глаза Агиуса покраснели от усталости и изнеможения, но он продолжал молиться. Алан почувствовал вдруг сильную жалость к этому человеку. Мало кого Господь и Владычица испытывали такими муками. По их милости большинство людей могли очиститься от тьмы более легким путем, не без сомнения в себе, конечно.Взяв миску с водой, он подал ее священнику.— Вам надо почиститься.— Я запятнан навсегда. Грехом гордыни, — сквозь зубы пробормотал Агиус.Алан заметил, что ступни его покрыты гноящимися язвами, испачканы грязью и в крови. Каждый шаг, видимо, был для него болезненным. Этот человек был сплошной болью, и юноше хотелось хоть чем-то помочь. Он намочил полотенце и стал осторожно вытирать Агиусу лицо.— Прошу тебя, не надо, — тот не открывал глаз, — я не стою твоего сочувствия.— Сочувствия стоит каждый. — Алан снова окунул полотенце в воду и стал мыть Агиусу окровавленные ноги. — Что, кроме доброты, мы можем подарить ближним? — Он поднял глаза и увидел, что Агиус молча плачет. Полотенце было в крови.— Простите, я не хотел сделать больно.— Меня не заботит телесная боль. Она лишь напоминает о грехах. В гордыне своей я думал, что оборву узы, скреплявшие меня с землей и с людьми моей крови. Я не могу забыть о брате. Не могу любить его меньше, чем Владычицу, хотя теперь он мертв и находится рядом с Ней. Теперь под угрозой маленький ребенок, и меня принуждают жаждущие мирской власти. В гордыне я думал, что оставил позади все. Свое происхождение в том числе. Теперь вижу, что это не так. Я не могу принести истинной жертвы, что освободит меня от уз родства и окончательно предаст в руки Владычицы.Не зная, что сделать еще, Алан продолжал омывать священника, стараясь не задевать гноящиеся струпья.— Кто вы? — спросил он наконец, пугаясь собственного вопроса.Немного помолчав, Агиус ответил:— Я старший сын Бурхарда, герцога Аварии, и Иды, дочери герцога де Провенсаль.У них в Осне принято, чтобы имущество родителей наследовала старшая дочь, а старший сын должен удачно жениться, чтобы укрепить связи между домами. В церковь отдавали младших сыновей и дочерей. Великие герцоги королевства поступали со своими детьми точно так же.— Неудивительно, что ваши родители прогневались, — проговорил Алан, окончательно осознав, сколько воли требовалось проявить Агиусу, чтобы идти против них.Священник что-то пробормотал в ответ. Потом провел рукой по волосам, разглаживая их, и по щетине, выросшей на подбородке за три дня.— Что вы будете делать?— Спасу дочь своего брата. За то, что он сделал для меня. И список моих грехов возрастет. Намного.— Но вы сказали, что не будете им помогать.Тут Алан вспомнил, что девочка немногим моложе Агнесы, младшей дочери его тетушки Белы.— Ведь они ее… Они ее не…— Не казнят? — Агиус мрачно улыбнулся. — Ты добрый мальчик, Алан. И не понимаешь еще, на что способны люди, стремящиеся к власти. К власти, которой нас искушает враг. Сила, которую могут они здесь стяжать, стократ эфемернее той жертвы, что принес блаженный Дайсан, и того, что мы узрим в Покоях Света. Но мы, люди, всегда блуждаем во Тьме. — Он остановился, затем властно хлопнул в ладони. — Эй, клирик! Принеси мне нож! С такой бородой я не чувствую себя добрым служителем Господа.На лице его было отчаяние, но говорил и действовал он решительно, как человек, принявший свою страшную судьбу. 3 Агиус шел, Алан следовал за ним, сопровождаемый собаками. Епископ Антония ехала на белом муле во главе процессии. Один из клириков нес штандарт с гербом подконтрольного Антонии города: черная с золотом башня на слиянии двух рек.— В последнее время ведется столько разговоров о принцах, епископах, землях и присягах, — пожаловался Алан. — Не понимаю зачем.Агиус скривил губы в подобие улыбки.— Не понимаешь, зачем меня используют как приманку для белой лани?— Белой лани?— Так мы называли Констанцию.Алан кивнул, прикидываясь, будто понимает, о чем идет речь. Священник горько вздохнул:— Констанция — сестра короля Генриха. Младшая.— Почему тогда Сабела назвала вас кузеном? Вы ведь не носите… — Алан провел рукой по шее, там, где у лиц королевской крови обычно находилось золотое ожерелье.— Это украшение носят только члены королевского дома. Сабела и Беренгар, герцогиня Лютгарда. Но не я.— Почему? Если вы сын герцога?С востока шли облака. Было холоднее, чем утром. Сапоги вязли в дорожной грязи, шел дождь. Сколько еще предстоит дорог, грязи и дождей, прежде чем все это кончится? И что их ждет после победы Сабелы?— Правление миром много труднее молитв, — вздохнул Агиус.— Что?— Похоже, моя судьба быть твоим учителем во всем, Алан. Надеюсь, Владычица направит тебя своей мудростью, и в служении Ее Сыну ты продвинешься дальше, чем в изучении письма. Слушай меня внимательно.Они шли по безлюдной местности. Крестьяне и землевладельцы, проживавшие в окрестностях Отуна, при виде войска Сабелы укрылись за городскими стенами. Тоскливое серое небо, вытоптанные поля и разоренные села напомнили вдруг Алану то время, когда он зубрил в Лавас-Холдинге священные тексты. Агиус был строгим учителем, нетерпеливым и жестко карающим за любые ошибки и промахи, уверенным, что ученик должен знать все, что знает он сам. Не меньше.~— В королевствах Вендар и Варре десять великих герцогов. Шесть из них мы обычно называем герцогами, а четырех — маркграфами, поскольку они управляют землями, лежащими у восточной границы. Соверен, король — «первый среди равных», не более. Именно их согласие требуется на то, чтобы герцог или герцогиня из королевского рода были признаны наследниками престолов Вендара и Варре.— Разве они не были раньше независимыми королевствами?— Не понимаю, о чем думал твой отец, — Агиус был недоволен, — мог бы дать тебе нормальное образование.— Отец научил меня всему, что нужно купеческому сыну, — жарко вступился за него Алан, обиженный словами Агиуса. — Я могу починить лодку, умею ходить под парусом и не потеряюсь в открытом море. Знаю стоимость монет разных королевств. Могу торговать.— Я не имел в виду твоего приемного отца.Алан мигом забыл гнев.— Но ведь вы не верите, что я сын графа Лавастина?Агиус многозначительно махнул рукой в сторону собак, трусивших следом за юношей. В присутствии Алана или Лавастина они были кроткими, как ягнята. А что они могли сделать с любым другим человеком, Агиус знал не понаслышке.— Впрочем, это не важно. Я выполню все, что укажет Владычица. Слушай дальше.Они были сейчас на вершине холма. В отдалении показался Отун. Высокий шпиль собора, городские стены, блеск водной глади Роуна. Затем дорога пошла вниз и через лес. Город скрылся из виду.— Не буду напрягать тебя рассказом об усилении Саонийского дома. Оставим эту темную историю монашкам из Корвея, которые много лет ведут летопись деяний великих лордов этого королевства. Все, что ты должен знать, — это то, что в шестьсот семьдесят девятом году, как гласит летопись, Луи Варрийский, известный как Луи Юный, скончался. Два года спустя умер старший Арнульф, король Вендара. Арнульф Младший, его сын, стал королем одновременно Вендара и Варре. А какой год сейчас, Алан?Какой год? Была весна. День святой Кассил, как сказано было на утренней службе. Дня святой Сюзанны еще не праздновали, поэтому он мог сказать, что месяц сормас еще не начался. А вот какой день месяца авриля, не помнил. Что касается лет, Алан не привык считать годы. Он долго и мучительно вспоминал, споткнулся при этом пару раз о камни и наконец вспомнил.— Семьсот двадцать восьмой после Произнесения Слова.— Правильно. Ты знаешь о борьбе между Сабелой и Генрихом за право занимать трон Вендара и Варре. — Тут Агиус бросил злой взгляд на Антонию, что затянула песню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64