Алан крепко взялся за их ошейники, пытаясь сдержать, прежде чем они кинутся к руинам. Они немедленно замолкли. Что делать? Он слышал высокий голос, не песню, а протяжный гимн со сложной мелодией, бесконечный, то тихий, то громкий, рвущийся наружу. Песня сопровождалась плачем и хныканьем перепуганного существа.Он выдохнул сквозь сжатые зубы, дрожа от испуга и пытаясь унять дрожь. Но надо было что-то делать. Собаки вновь зарычали. На окраине леса появилась тень. Ярость и Тоска ощетинились, пытаясь вырваться, чтобы напасть на приближавшегося человека.— Стойте, — мягко остановил их Алан, — сидеть!Тень приблизилась и превратилась в брата Агиуса. Собаки утихомирились.— Не ходи туда, — сказал священник. Лицо его было бледным, под глазами виднелись огромные тени.Плач продолжался, странно вплетаясь в мрачное пение. Свет, видневшийся из алтарного храма, становился все ярче и ярче, и в его отблеске появился на мгновение гигантский силуэт, вздымавшийся к небу и так же неожиданно исчезнувший. Плач перешел в неистовый, прерывистый крик ужаса. Собаки бросились вперед, волоча Алана за собой. Агиус схватил его за руку, чтобы остановить, и Ярость, приняв это за угрозу, извернулась и прыгнула на него, прокусив ногу.— Стой! Сидеть! — отчаянно закричал Алан.У Агиуса была сильная хватка, и он не выпускал его руки.— Не ходи, — быстро заговорил он низким, угрюмым голосом. Священник не обращал никакого внимания на собак. — Она всего-навсего убьет тебя. Что толку?— Тогда надо бежать в замок за помощью!— Далеко. Мы не успеем вернуться.Удерживаемый его рукой, под впечатлением устрашающего пения и отчаянных завываний, которыми Лэклинг пытался заменить слова, Алан почувствовал, что решимость его исчезает. «Ничего нельзя сделать». Как мог он противостоять епископу?Там, внизу, свет превратился в оранжевое пламя, как будто в огонь подбросили свежих дров или горючее. Жуткое рыдание Лэклинга раздирало сердце Алана.— Надо попытаться сделать хоть что-то! — Он вырвался, но Агиус поймал его за рукав. Собаки ринулись к развалинам, а Тоска вцепился в край рясы Агиуса, но тот не издал ни звука и. продолжал удерживать юношу.— Пусти! — Алан разозлился и ударил Тоску, пытаясь удержать его от нападения на священника, а Ярость — от броска в сторону руин. Он слишком поздно заметил, что ночной ветер стих. Собаки резко и как-то неестественно замерли.Запах дыма и легкий привкус чего-то еще, растений и чего-то неприятного, доносился со стороны руин. Раздался ужасный, сдавленный крик, запахло жареным мясом. Агиус сжал руку Алана. Собаки, забыв о чужаке, встали впереди Алана, заслоняя его своими спинами и не давая даже двинуться.— Свидетельство, — прошептал Агиус. — Как святая Текла свидетельствовала о страстях блаженного Дайсана, так и мы с тобой должны запомнить то, что видим.Было ужасно слышать эти книжные слова после всего, что произошло. После того, как беззащитное создание подвергали пыткам и убивали вместо вождя народа эйка. И за что?Поднялся ветер. Дождь застучал по холодным камням среди ледяной ночи. Все стихло… если не считать дыма, поднимавшегося над алтарным храмом. Нависла тишина. Доносился чей-то слабый тонкий голосок, словно кого-то замуровали под скалой, едва слышалось всхлипывание, похожее на мяукание котенка. Такие слабые звуки, что Алан не мог понять, как их слышит. Но обычные для леса шорохи, звуки ветра, пение ночных птиц и крики зверей — все затихло, лес затаился в ожидании чего-то ужасного.Агиус отпустил Алана и упал на колени.— Это знак свыше. Я должен идти и проповедовать истину о его страстях, о его мученичестве, жертве и искуплении им наших грехов.Запах со стороны руин становился все сильнее — словно из кузницы, терпкий и обжигающий. У Алана волосы поднялись дыбом. Агиус, словно защищаясь, поднял руку. Собаки зарычали и, отпрянув, прижались к ногам хозяина, заслоняя его от чего-то неведомого.Алан чувствовал присутствие множества существ позади себя. Мерцание пронизало воздух, словно ветер стал видимым. Он услышал, как епископ громко произносит слова. Смысл их был непонятен, ясно было лишь, что то слова силы и могущества. Звуки их были в одном ритме с плачем, в котором уже не было ничего человеческого. Алан зарыдал, но так и не двинулся с места. Он предал Лэклинга и теперь был бессилен ему помочь.Воздух разогрелся, как каленое железо. Тени, темнее ночной тьмы, неслись мимо, бесшумно скользя и вселяя страх и ужас. Они наталкивались на него и вздрагивали, словно его человеческое тело мешало духам пройти. Они не имели человеческого облика, не были даже похожи на людей, как древние даррийские принцы-эльфы — старшие братья людского племени. Они вообще не имели никакого облика и формы, увеличиваясь, уменьшаясь, сворачиваясь в спирали и распрямляясь. Им были совершенно безразличны Алан, священник и собаки, в безмолвии взиравшие на то, чего постигнуть не могли.Тени устремились вниз, беспрепятственно проходя сквозь камни. Они поднимались из ручья, который днем весело журчал и переливался на солнце. Они появлялись всюду.«Сильная кровь привлечет духов и поставит их под мою власть».Они собрались за алтарным храмом, раздался глухой звук, масляные лампы погасли. Яркое пламя еще светило, но и оно вдруг исчезло, погашенное призраками, вызванными кровью и чарами. Алан не видел ничего, кроме тьмы, и не слышал ничего, кроме голоса Антонии.Последний пронзительный крик. Затем молчание. И наконец где-то вдали безмятежный звон колоколов. Собаки, словно подкошенные, рухнули на землю и заскулили от усталости, как беспомощные щенки.Алан плакал. Луна вышла из-за облаков и осветила молчаливые, пустынные развалины. Налетевший ветер принес новые облака, и стало темно. Шел дождь. Сначала легкая изморось, затем дождь усилился и перекрыл все звуки. Алан стоял неподвижно, совсем вымок, вглядываясь и вслушиваясь в ревущую водными потоками мглу, но не мог различить ничего.Лэклинг был мертв. 4 Дождь наконец прекратился. Из алтарного храма не доносилось ни звука.— Надеюсь, они все мертвы, — сказал Алан с горячностью, поразившей его самого. Он впервые узнал, что такое ненависть.Агиус с трудом поднялся с колен.— Пошли отсюда, брат мой. Мы ничего не можем сделать, но должны запомнить то, что видели, молиться, чтобы это впредь не повторилось, и всячески препятствовать подобному.— Но надо спуститься, забрать Лэклинга…— Если епископ еще там и если она догадается, что мы все видели… Угадай, остановится ли она перед новым убийством? Мученичество — достойный удел, но не тогда, когда оно совершится безвестно. — Агиус направился в лес.— Что это были за тени? — прошептал Алан.Агиус остановился и повернулся к нему:— Не знаю.— Она и в самом деле хотела все это совершить?— Что совершить? Чародейство? В церкви все знают, что епископ Антония имеет весьма специфические взгляды на магию, отличающиеся от взглядов даррийского иерарха. И то, что она решилась наконец попрактиковаться в этом искусстве, никого не удивит.— Так она действительно хотела сегодня… — Алан все еще не мог выразить словами то, что произошло в эту ночь.— Святые Дни — время, когда великие силы высвобождаются из недр земли. А что есть магия как не знание тех сил, что сокрыты в земле и небесах? Знание этой мощи и умение ею управлять…В полной тишине с ветвей деревьев капала вода.— Идем же, Алан, — настаивал священник. — Надо возвращаться.Послушный, Алан поплелся за ним. Собаки шли рядом, словно сонные.— Это правда, — продолжал Агиус все тем же до нелепости спокойным голосом, — я не думал сначала, что они захотят принести в жертву эйкийского варвара. И твое неожиданное милосердие…— Сделало преступление еще более страшным! — закричал юноша во весь голос. Тоска заскулил.— Молчи! Сейчас ты можешь пожалеть о своем поступке. Пути Владычицы неисповедимы, ведь отдала же она своего единственного Сына во искупление наших грехов. Считай это знаком дивной милости Нашей Праматери, что дала невинному жизнь вечную и куда более счастливую, чем здесь. Как и многим другим мученикам, что обитают сейчас в Покоях Света.— Знаком милости?Они шли сейчас по узкой тропе, Агиус зажег лампу.— От Божества, принесшего Своего Сына в жертву в тот день, который мы по ошибке зовем праздником Преображения, в то время как это есть день Искупления, нашего избавления от грехов через жертву Нашего Господина Дайсана. И как святая Текла видела страсти Дайсана, так и мы должны были лицезреть то, что было сейчас.— Но блаженный Дайсан сам голодал и молился семь дней! Он не был мучеником!— Так уже много лет лжет нам церковь. А правда была объявлена ересью три столетия назад, на Великом Аддайском Соборе. Но истина не погаснет. С живого блаженного Дайсана содрали кожу по приказу императрицы Фессании, как полагалось тогда поступать с теми, кого обвиняли в тяжком преступлении. Когда вырвали его святое сердце, кровь, упавшая на землю, расцвела дивной розой. Он принял страдания и смерть, живет в Покоях Света и страданием очистил наши грехи. И только через жалость Сына Господа и Владычицы, коим является блаженный Дайсан, через Его страдания и искупление можем мы, грешники, достичь небес.Ересь, самая настоящая, настолько она противоречила всему, что Алан знал и слышал до сих пор. На мгновение он забыл обо всем — об алтаре и о судьбе бедняги Лэклинга… Агиус был худшим из еретиков.— Блаженный Дайсан, как и мы, был человеком. Покои Света доступны всем, кто очистит себя от пятен тьмы.— А вот это и есть ересь, — мягко сказал Агиус. — Смотри, не споткнись об эту ветку.Алан молча плакал.— Вначале было четыре чистых элемента: свет, ветер, огонь и вода. Затем возникли Покои Света, а под ними логовище их врага, ночной тьмы. Так случилось, что первозданные элементы перешагнули пределы, отведенные им. Тьма не замедлила этим воспользоваться и смешалась с ними.Мягкость и в то же время торжественность речи Агиуса подействовали на Алана, как звуки заупокойной службы, умиротворяя и приглушая боль. Он с трудом выбирал путь по слабозаметной тропе, следуя за светом лампы. Страшные псы шли за ним, покорные как овечки.— Из этого хаоса наше Божество, Праматерь Жизни, своим Святым Словом вызвала к жизни наш мир. Но в нем до сих пор сохраняется примесь тьмы. Отсюда то зло, что окружает нас. Только блаженный Дайсан, единственный из всех живущих, был лишен ее пятен. И только он мог нас спасти.Алан задохнулся от нового приступа рыданий:— Это я убил его…— Нет, мальчик мой. Нет. Хоть и страшно все то, что мы видели сейчас… Да простит нас Владычица. — Агиус благословил юношу, описав над ним Круг Единства. — Поторопимся и ляжем спать, пока никто не узнал, что мы были здесь.Собаки скулили в ответ на его властный голос. Ярость осторожно прикусила зубами край одежды Алана и потянула его вниз по тропе, в сторону леса. Содрогаясь от плача, он пошел.Одновременно он видел и нечто другое.
Когтистая, покрытая чешуей рука, погруженная в стремительное течение ручья. Холодная вода сводит челюсти, но он все равно пьет. Затем в раздумье он касается деревянного Круга Единства, что висит теперь у него на груди. Круг холоден и неподвижен. Если внутри него и есть какой-нибудь бог, то этот бог не умеет разговаривать, по крайней мере, на понятном ему языке. Он поднимает руку, принюхивается. Вслушивается, нет ли погони. Там! На него смотрит выбежавшая к ручью лиса и быстро убегает прочь. Наверху! Сова пролетает над головой и пропадает в ночи. Чувствуется приближение утра. Он ищет, куда бы укрыться, чтобы дождаться ночи, когда можно будет снова бежать. Бежать надо все время на север, к морю. VI. ГОРОД ПАМЯТИ 1 С северной стороны на деревьях и в лощинах Хартс-Реста лежал толстым слоем последний снег, но ко времени Святой Недели весна все же взяла свое. Неделя должна была начаться в Мансдэй, лунный день, а кончалась в Хефенсдэй, день, когда ангельские крылья вознесли блаженного Дайсана к небесам. Полная луна появилась накануне дня Пленения, к этому времени и были приурочены памятные дни Святой Недели. Но в этот год полнолуние совпало с началом Недели, как это было в давний год Преображения. В общем, этот год обещал быть благоприятным. Так, по крайней мере, можно было заключить из благовестий Маттиаса, Марка, Йоханны и Луции.Когда Лиат сопровождала Хью, объезжавшего дальние поселки, — он на своем гнедом мерине, она на пегой кобыле, — она видела зеленую листву на деревьях и нежную траву, пробивавшуюся сквозь дерн. Крестьяне вышли в поле. Солнце приятно пригревало. Когда Хью входил в дома, куда его приглашали справить полагавшиеся требы те, кто не мог добраться до храма, она, как конюх, оставалась с лошадьми. Немногие часы на воздухе в одиночестве были утешением для нее, хоть Хью и сам старался оградить ее от общения с людьми.Впрочем, весна принесла с собой что-то новое. Дорит раньше относилась к Лиат с ледяным безразличием, теперь же иногда пыталась обменяться с ней любезностями. Ларс при этом странно присвистывал.Но Хью был тревожен. Пока что ни один странствующий торговец не приходил в их края по дороге, ведущей из Саонийского герцогства, центральной провинции королевства Вендар. Только с приходом первого торговца можно было быть уверенным, что дорога к Иельским холмам стала доступна для путников и что переправу через Хеммеллефт можно преодолеть.Утром дня святой Перпетуи, двенадцатого дня месяца яну, который в этом году выдался двумя днями позже праздника Преображения, он поднялся с постели раньше обычного. В последнее время он снова стал часто выезжать в одиночку, чтобы обойти большее количество домов. А заодно и проехать дальше к югу, узнать, не очистилась ли дорога.— Лиат, я уезжаю. Перебери наши вещи, особенно те, что возьмем с собой в Фирсбарг. Составь список к моему возвращению.— Куда ты едешь сегодня? — спросила она не потому, что ее это интересовало, но желая узнать, сколько ей будет отведено блаженного одиночества: небольшая утренняя передышка или целый долгий день.Но он знал ее слишком хорошо. Знал все жалкие уловки, с помощью которых она пыталась от него освободиться, и играл, как кот с мышью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64