Гелда Томкин снова засмеялась, и ее смех звонким эхом прокатился по металлическим стенками фургона. — Хорошо, — сказала она мягко. — Я скажу вам, почему я этим занимаюсь. Просто мне это нравится, вот и все. И потом, это забавно — получать деньги за то, что ты трахаешься. Я актриса, манекенщица — как Анджела Дидион. А это... так, несерьезно.— Правда?Гелда тряхнула головой, и Кроукер увидел, как вспыхнули ее глаза.— Иногда, — призналась она, — я получаю от этого удовольствие. С женщиной. — Гелда подумала о Сорви-голове. — Вас это шокирует?— Не очень, — ответил Кроукер. — А вы думали, что да?— Я не знаю, что вы за человек.— Самый обыкновенный нью-йоркский жлоб.— Это заметно. — Гелда чувствовала, что он ждал этих слов.— Как насчет спиртного? — спросил Кроукер.— А что? — она насторожилась.— По-прежнему много пьете?Гелде почему-то захотелось сказать ему правду, но она вовремя остановилась.— Уже не так, как раньше. Меня подогревает работа.— Никаких мужчин?— Это что, допрос?— Называйте как угодно.— Мне никак не угодно это называть, — отрезала она. — Мне угодно выбраться отсюда.— Не могу вас больше задерживать.— То есть я могу идти?— Да.— Вы ждете благодарности?Лейтенант решил, что все кончено. С таким же успехом он мог вообще не заводить этот разговор.— Вы ни в чем не виновны. Можете идти.Но Гелда не двинулась с места. Кроукер сидел, прижавшись спиной к холодной металлической стене. Он смотрел на свои руки, но видел только слабые блики на ногтях.— Что вам от меня надо?Ее голос звучал так тихо, что на минуту Кроукер подумал, будто ему это чудится.— Ничего, — ответил он мертвым голосом. — Мне ничего от вас не надо.— Так я и поверила.— Ладно. — Лейтенант повернул голову и увидел, что девушка разглядывает его. — Я могу тебе помочь, Гелда.— Что бы это значило?Это значило именно то, что он сказал. Кроукер знал, что она нужна ему не только для того, чтобы выудить сведения о Рафиэле Томкине. Гелда снилась ему уже много ночей. По нему будто пробежал электрический разряд, и Кроукер снова посмотрел на нее: Гелда не сводила с него глаз, пытаясь прочитать что-то в его лице.— Только то, что я сказал.— Если бы я тонула, я бы не стала звать тебя на помощь.— Но ты уже тонешь, — сказал он тихо и тут же добавил: — Тебе это ни к чему — спиртное, таблетки и эта... работа. — Кроукер помолчал. — Ты можешь уехать отсюда.— Уехать! — взорвалась девушка. — Господи! От себя не уедешь, нет такого места. — Она откинула голову к стене, и он снова увидел плавную линию ее шеи. — Моя мать с детства мечтала о богатстве, это была цель ее жизни. Выйдя замуж за отца, она этой цели достигла, но все оказалось совсем не так, как она себе представляла. Да, у нее были деньги и все, что только можно пожелать, но жизнь с моим отцом была сущим адом. Мне кажется, в конце концов для него это стало игрой: он решил выяснить, сколько же он сможет у нее отнять. Речь идет, конечно, не о деньгах и не о вещах, которых у нее было больше чем достаточно. Нет, он отнимал у нее другое, то, что сам больше всего ценил: волю. Вероятно, если бы она сопротивлялась, все могло сложиться по-иному.Но мама цеплялась за свою мечту с таким отчаянием, что начисто лишилась мужества. Она превратилась в рабыню отца, а точнее, его богатства. Этой слабовольной самке, должно быть, нравилась боль, которую причинял ей муж. Я хочу сказать, она со всем смирилась. Даже после... — Гелда вдруг замолчала, прикрыв ладонью рот. — Господи, что я говорю? И кому — полицейскому... — Она подавила нервный смешок, — Наверно, я сошла с ума.Она сцепила руки и стала водить ими по бедрам, взад-вперед, в мерном завораживающем ритме.— Не сомневаюсь, что меньше всего на свете мать хотела детей. Но отец, как всегда, настоял на своем. Странно... а может, и не странно, — она засмеялась, — ему было все равно, мальчики или девочки, лишь бы он был отцом. В этом отношении он старомоден — дети представляются ему символом мужественности.Но матери казалось, что ему нужны сыновья, чтобы продлить род Томкинов. Это, между прочим, говорит о том, насколько она его не понимала. Поэтому, когда я родилась, она была в шоке.— Послушай, Я скажу тебе правду. — Кроукер знал, что отчаянно рискует, чего он страшно не любил, но теперь у него не было выбора. — Мне нужна твоя помощь в одном расследовании.— В каком? Он решился.— Я думаю, что твой отец убил Анджелу Дидион.— Вот как?Такая реакция застала Кроукера врасплох. Гелде это понравилось.— Вижу, у тебя нет слов, — сказала она со смехом. — А ты ожидал, я скажу: “Я ненавижу этого человека, но все-таки он мой отец”? Чушь. Не удивлюсь, если он действительно убил ее.— По-твоему, он способен на убийство? — Сердце Кроукера бешено колотилось — он не ожидал такого подарка от судьбы.— По-моему? — Гелда засмеялась. — Да. По-моему, отец вполне способен на убийство. Насколько я помню, законы его никогда не волновали.Теперь она повернулась к лейтенанту вполоборота, и он увидел боль глубоко в ее глазах.— Ты знала об Анджеле Дидион? — спросил он спокойно.— Что он с ней спал? Конечно. Однажды она при мне вошла к нему в кабинет. Она вела себя как дома — это сразу видно.— Ты с ней разговаривала? Гелда улыбнулась.— Мы не очень ладили. Между нами сразу возникла неприязнь, знаешь, как у одноименных магнитных полюсов.— Я думал, что у тебя были не лучшие отношения с твоим стариком.— Они и сейчас не лучшие. — Гелда вдруг оказалась совсем близко к Кроукеру. — Но иногда от него просто нельзя отцепиться. Такое бывает раза два в году. — Она пожала плечами, — Кто знает? Может, он проверяет, не завязала ли я.— С чем завязала?— Не твое... — Огонь в глазах Гелды внезапно погас, и она спокойно продолжила: — Он не может смириться с тем, что я встречаюсь с девочками. Может, именно поэтому они нравятся мне больше мужчин. Так мне сказал однажды психиатр. После этого я перестала к нему ходить: ни к чему платить пятьдесят долларов в час, чтобы услышать то, что мне и так известно.— Как Томкин об этом узнал?— Обо мне и девочках? Он застукал меня однажды летом. Это было после того, как мы продали поместье в Коннектикуте. После того, как моя мать... умерла.— Что же он сделал?— Она покончила самоубийством. Он...— Нет, я имею в виду — когда он застал тебя с той девушкой.— Об этом случае не знает даже моя сестра Жюстина. Я никогда ей не рассказывала, а уж отец тем более. Он всегда над ней дрожал, так же, как и мать. Она была худенькой и спортивной, а я всегда была полной. Они испробовали на мне все диеты, какие только можно, но я никак не теряла вес. Мать всегда меня этим попрекала.Гелда помолчала.— Не знаю, с чего все это началось. — Она уже больше не обращалась к Кроукеру, а говорила сама с собой. — Короче, отец застал меня с Лайзой. Был разгар лета. Я познакомилась с ней на пляже. Лайза жила недалеко от нас, с отцом и мачехой, которых она ненавидела. Видимо, это нас и объединило. Кроме того, нас физически тянуло друг к другу. В нашей любви было что-то очень чистое. Позже я не испытывала ничего подобного.В тот день было ужасно жарко, даже возле воды. Мы лежали на газоне, на краю нашего участка, в тени высокой изгороди. На нас были только купальники, и мы буквально не могли оторвать рук друг от друга. Потом мы сняли купальники; это было очень здорово...Мы все еще лежали обнявшись, когда я увидела отца. Думаю, он подсматривал за нами, возможно, с самого начала.Он заметил, что я смотрю на него. Лицо у него было красное, он тяжело дышал. Он с криком бросился к нам, размахивая руками. Лайза в ужасе схватила купальник и побежала к пляжу. Отец на нее даже не взглянул.Я лежала на земле, оцепенев от страха. Но вглядевшись в его глаза, я поняла: он смотрел как мы занимались любовью, и его это возбуждало. Он приближался ко мне со странным выражением глаз, которого я сразу не поняла. Мне было тогда семнадцати, и я никогда раньше не видела его таким. Я не узнавала своего отца: это был другой человек.Он навалился на меня с такой яростью, что я закричала. Он тут же зажал мне рот рукой, и я изо всех сил впилась в нее зубами. Все было кончено так быстро, что на мне мгновение показалось, будто ничего и не было. Но оставался солоноватый вкус крови во рту, и еще несколько дней мне было больно ходить.Гелда замолчала и повернула голову, вспомнив о присутствии Кроукера.— Ну вот, я рассказала. Говорят, после этого должно стать легче. Знаешь, ничего подобного. Мне так же противно, как и было. Я презираю себя. Не за то, что он это сделал. За то, что я не сопротивлялась; потому что... потому что в глубине души мне это нравилось. О боже! — Она расплакалась, и ее крупное тело сотрясалось от рыданий.Гелда покачнулась, Кроукер подхватил ее и встал рядом. Ее ноги подкашивались, и ему приходилось ее поддерживать. Плечи Гелды вздрагивали, и эта дрожь передавалась Кроукеру. Он чувствовал, как длинные шелковистые волосы нежно гладят его лицо, чувствовал запах ее духов и тепло ее тела.Гелда долго плакала, и даже когда ее всхлипывания постепенно утихли, она продолжала прижиматься к Кроукеру, сцепив руки у него на шее.Потом он услышал ее шепот:— Я сошла с ума. Я сошла с ума.— Пойдем, — сказал он мягко, но настойчиво. — Пойдем отсюда. * * * Поднимаясь в лифте на верхний этаж башни, Николас думал об этих трех именах. Хидэёси. Ёдогими. Мицунари. Что хотел этим сказать Терри? Николас знал его очень хорошо, но не мог разгадать эту головоломку. Ладно. Начнем с начала. Допустим, Хидэёси — ниндзя. Он сам так назвался. Тогда кто такие Ёдогими и Мицунари? Замешаны ли здесь три человека? Это противоречило всем законам ниндзюцу, но ничего нельзя исключать.Дедукция — в книгах это так просто. “Элементарно, друг мой”. Хотел бы он, чтобы рядом был сейчас Шерлок Холмс.И все же Николас чувствовал, что за этими именами что-то кроется. Он прекрасно знал историю этих людей, но то было в далеком прошлом.Николас посмотрел на неоновый индикатор, который неумолимо двигался слева направо, отсчитывая секунды, минуты, годы. “Время”, — подумал Николас.“Господи! — оборвал он себя. — О чем я думаю? Я слишком долго прожил на Западе. Я стал одним из них”. Его охватило чувство тайного стыда, в котором трудно признаться даже самому себе.“Разве меня не учили, что настоящее неотрывно от прошлого? Почему я все время этому противлюсь? Почему в свои тридцать три года я вдруг ушел от жизни? Бросил работу, бежал из города и впал в спячку?”Вдруг Николас почувствовал, как внутри у него поднимается что-то темное и непреодолимое. Цунами, приливная волна. Она вырастала у него за спиной, готовая безжалостно обрушиться на него. Разве не было предупреждения?Предупреждений было достаточно. Он был слишком поглощен собой или просто слишком глуп, чтобы их увидеть.Николас почувствовал, что задыхается, и уперся потной рукой в стенку лифта. Он вообразил себя пилотом, затерявшимся в огромном небе. Он пытается выбраться оттуда, дергает рычаги управления... И вдруг — ничего. Ни неба, ни облаков, ни звезд. Только прошлое.Лифт остановился, и Николас на негнущихся ногах вышел в коридор. Он подошел к стене и через недавно вставленное оконное стекло невидящим взглядом посмотрел на водоворот города.Теперь это казалось ему очевидным. Юкио должна дать ему путеводную нить. Его воспоминания о Юкио, как оскалившее зубы привидение, стояли между ним и Жюстиной. Именно это чудовище так ранило Жюстину. Николас невольно сжал кулаки. Прошло столько времени, а оно все еще не отпускает его. Но он понимал, что это пустые слова. Душа не знает, что такое время.Внезапно его чувство к Жюстине вырвалось наружу, как гейзер взрывает безмятежную гладь спокойного пруда. Как он мог быть таким дураком!Приняв решение и успокоившись, Николас быстро зашагал по коридору и распахнул металлическую дверь в кабинет Рафиэла Томкина.У порога стоял Фрэнк. Когда он увидел Николаса, глаза его сверкнули и правая рука угрожающе согнулась. Николас прошел мимо, не обращая внимания.— Послушайте...Но Томкин уже поднял глаза от письменного стола и успокоил его взмахом руки.— Все в порядке, Фрэнк. Николас теперь работает у нас, верно? — Он перевел взгляд на Николаса.Кабинет был огромный, с небольшой танцевальный зал. На первый взгляд, это казалось нелепым, но потом становилось видно, что обширное пространство разделено на отдельные зоны, как квартира; только вместо стен перегородками служила мебель.Слева было что-то вроде гостиной: в небольшом углублении паркетного пола стоял огромный полукруглый диван с бархатной обивкой, а перед ним — низкий кофейный столик из хрома и затемненного стекла и торшер с гибкой стойкой.Справа, вдоль длинного ряда окон, располагалась небольшая проектная мастерская с чертежным столом, настольной лампой и черным пластмассовым табуретом. Рядом стоял металлический шкаф для чертежей; на нем красовался макет здания вместе с прилегающей площадкой и рядами деревьев.В глубине, за гостиной, можно было разглядеть небольшую кухню с холодильником, стальной мойкой и электроплитой. Через открытую дверь просматривалась ванна. В одном из углов была оборудована библиотека; книжные полки поднимались до потолка, а рядом с ними стояли два высоких кожаных кресла, уже явно обжитых. Не хватало, пожалуй, лишь массивной стеклянной пепельницы и пенковой трубки.Наконец, посреди комнаты, там где сейчас сидел Томкин, был собственно кабинет. Огромный, сделанный на заказ письменный стол Томкина напоминал пульт управления самолетом: четыре разноцветных телефона, телекс, терминал нью-йоркской фондовой биржи, ряд телемониторов системы безопасности здания и еще множество разных приборов, о которых Николас понятия не имел.Томкин говорил по телефону. Он жестом предложил Николасу сесть в бархатное кресло перед столом. Николас заметил в его правой ручке телефонный аппарат, снял трубку и набрал номер Жюстины в Уэст-Бэй-Бридж. После шести гудков он повесил трубку. Жюстина могла пойти на пляж. На всякий случай он позвонил в ее нью-йоркскую квартиру. Никого.Николас узнал у Франка внутренний телефон Эйба Рассо и позвонил ему. Он попросил принести список всех рабочих азиатского происхождения, занятых на строительстве этого здания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61