Что, если Кроукер пpaв? В самом деле, как он воспринял смерть Терри и Эй? Конечно, это не было ему безразлично. Он не машина, он должен что-то чувствовать. Но он не мог плакать. Наверно, можно страдать и по-другому: в этом Николас был похож на свою мать. Он слишком владел собой, чтобы показывать свои чувства. Но он постоянно переламывал себя, и это могло оказаться губительным. Не понимая себя до конца, он никогда не мог стать хозяином положения, не мог совладать ни со светом, ни с мраком. Эта мысль больно кольнула Николаса, и где-то на краю его сознания стало что-то зреть...— О чем ты думаешь? — На лице Жюстины застыла тревога.— Ты не должна ничем жертвовать, — сказал Николас. — Ни для меня, ни для кого-то другого. Это опасно.— К черту! Я ничем не жертвую. С этим кончено. Я ничего для тебя не сделаю, если только не захочу этого сама. — Ее глаза яростно сверкали в темноте. — Разве это так страшно, что мне хорошо с тобой? Что я этому рада? Почему ты этому противишься?Ничего не подозревая, Жюстина задела его за живое.— Господи, почему ты это сказала? — Николас сел, слыша как колотится его сердце.— Может быть, это правда? — Жюстина старалась заглянуть ему в глаза. — Не знаю. Но я чувствую, как откликается твое тело. Это важнее слов, так было давно, когда еще не было ни книг, ни кино... ничего. Когда у человека был только другой человек. Я хочу знать, почему ты от этого отмахиваешься. Ты не доверяешь своему телу? Но оно лучше твоего рассудка выбирает, что тебе нужно. — Жюстина рассмеялась. — Не могу поверить. Это ты — ты, который работал со своим телом всю жизнь, и ты не веришь ему.— Ты ничего об этом не знаешь, — коротко проговорил Николас.— Ах, вот как? — Она села рядом с ним. — Тогда расскажи мне. Объясни мне попроще, чтобы я поняла своим женским умишком.— Не веди себя как ребенок.— Это не я веду себя как ребенок. Ник. Прислушайся к себе. Ты страшно боишься хоть немного открыться перед другим человеком.— А ты не думала, что на это может быть причина?— Думала. Поэтому и спрашиваю: что с тобой?— Возможно, это тебя не касается.— Ладно, — вспыхнула она. — Теперь я вижу предел, за который мне не дозволено переходить.— Тебе некуда переходить, Жюстина. Я не твоя собственность.— Так ты отвечаешь на мою откровенность?— Ты хочешь откровенности? — Он знал, что не должен этого делать, но в эту минуту ему было все равно. — Сегодня в городе я встретился с твоим отцом.Во взгляде Жюстины появилось недоверие.— Ты встречался с отцом? Как?— Он подобрал меня на вокзале и посадил в свой лимузин. Прием мне устроили по высшему разряду. Жюстина встала.— Я не хочу об этом слышать.Ее голос внезапно стал грубым. Она слишком живо помнила Сан-Франциско, и в ней закипала ярость. Она чувствовала свое бессилие. Так было всегда. Всегда.— А по-моему, тебе стоит послушать. — Николаса словно кто-то тянул за язык; ему было почти приятно видеть ее искаженное болью лицо.— Нет! — закричала Жюстина, закрывая уши руками, и побежала прочь.Николас встал и пошел за ней по холодному песку.— Он хочет знать о нас все. О тебе он уже и так все знает. Что ты делала. Чего не делала.— Будь он проклят! — Жюстина поскользнулась и снова выпрямилась. Она побелела от ярости; ее огромные глаза горели диким огнем.— Господи, да вы оба подонки! Зачем ты мне это рассказываешь? Ты настоящий сукин сын!Жюстина бросилась на него, но Николас оттолкнул ее.— Он подумал, что я похож на Криса...— Заткнись! Заткнись, мерзавец! Но Николас не чувствовал жалости.— Он предложил мне работу, и что самое смешное — я согласился. Теперь я работаю на него.— Как ты мог это сделать? — закричала она. Николас понял, что она имела в виду не работу.— Боже мой! — Вся в слезах Жюстина вбежала по ступенькам в дом.Николас рухнул на колени и зарыдал, уткнувшись в холодный неумолимый песок. * * * — Он скоро будет здесь, — сказала А Ма. — Все готово?— Да, мама, — ответила Пенни, сидевшая у ног А Ма. — Астра только что принесла... все, что нужно.Красивое белое лицо Пенни склонилось над альбомом в кожаном переплете. Вертикальными столбцами она уверенно выводила китайские иероглифы. Время от времени Пенни макала кисть в баночку с тушью.Подождав немного, она решилась обратиться к своей госпоже:— Вы думаете, нам следует пускать сюда этого человека? — Пенни не поднимала глаз от альбома; на мгновение у нее похолодело в груди при мысли о том, что А Ма может придти в ярость.Но А Ма только вздохнула. Конечно, Пенни была права. В прежние времена она никогда бы этого не допустила. Да. Но времена изменились, и приходилось к ним приспосабливаться. Когда А Ма заговорила, в ее голосе не было слышно и тени сомнения.— Пенни, дорогая моя, ты прекрасно знаешь, что это связано с большими деньгами. У меня нет предрассудков, не должно их быть и у тебя.На самом деле она кривила душой. А Ма, которой было теперь далеко за шестьдесят, родилась на китайском побережье, между Гонконгом и Шанхаем. В семье росло пятнадцать детей, но она всегда держалась особняком от своих братьев и сестер. Вероятно, определенную роль в этом сыграло ее имя. Согласно местной легенде, когда-то девушка по имени А Ма хотела нанять джонку. Только один человек во всем порту согласился с ней поплыть. Когда они вышли в море, поднялся ужасный шторм, но девушка сумела благополучно вывести джонку из урагана. А Ма знала, что в ее честь на острове Макао был построен храм.Она повернулась в кресло, и оно тихонько скрипнуло. Через открытое окно ясно доносились звуки улицы. На соседнем углу допоздна работал рыбный рынок. В это время года там продавали прекрасных кальмаров. А Ма расслышала несколько громких голосов и поморщилась при зауках кантонского диалекта. Здесь, в ее ломе, говорили только по-пекински. Так было в доке, где она родилась. Так было и теперь.А Ма поднялась, молча подошла к окну и выглянула на узкую многолюдную удочку. Она знала, что может переехать в любое другое место ii Манхэттене. За долгие годы она получила немало заманчивых предложений, но неизменно отказывалась. А Ма считала, что ее заведение должно располагаться в самом сердце Чайна-тауна. В этом невзрачном, даже убогом районе была своп особая атмосфера, во многом напоминавшая А Ма о ее детстве.И это ей нравилось. Даже теперь, заработав миллионы, среди небоскребов Манхэттена она чувствовала себя по-прежнему неуютно, словно только что приехала в Нью-Йорк.“Да, здесь мне хорошо, — думала А Ма, глядя на темную улицу, на яркую шумную толпу; вспоминая запахи свежей рыбы по утрам, когда рыбаки приносили свой улов, и ароматы китайской кухни, доносившиеся из соседнего ресторанчика. — Очень хорошо”.А Ма снова вздохнула. Конечно, муниципальный совет Чайна-таун не был бы в восторге, узнав о ее подлинном занятии. Зато полицейские с удовольствием получали каждый месяц свою тысячу долларов. А Ма всегда сама вручала эти деньги и собственноручно угощала их чаем.Чем старше она становилась, тем больше думала о своем далеком доме в Фучжоу и тем дороже становился ей Чайна-таун, который, пусть отдаленно, напоминал ей о доме. О том, чтобы вернуться в Китай, не могло быть и речи: А Ма не испытывала любви к коммунистам, и даже теперь, когда поездка на родину стала возможна, сама мысль об этом была ей противна.Нет, все, что ей нужно в Фучжоу, сосредоточилось здесь.За углом дома зажглись красные и синие огни японских ресторанов, Японцев она возненавидела задолго до коммунистов. Богатые и высокомерные дельцы, набившие карманы в Шанхае и пресытившиеся его ночной жизнью, приезжали на юг в поисках новых впечатлений. “Они так не похожи на китайцев, — с удивлением думала А Ма. — Впрочем, за ними не стоит многовековая история, как у нас”. Японцы сравнительно молодой народ. Когда в Китае уже процветали императорские династии, уже изобрели порох, на их островах жили только невежественные дикари айну. Если современные японцы происходят от них, то нечего удивляться их воинственности.А Ма отвернулась от окна и сказала:— Я хочу его видеть. Пенни. Мы не должны ошибиться. Пенни кивнула, отложила альбом и кисть, поднялась и пошла к двери.— Пенни...Девочка остановилась, держась за дверную ручку.— Что, мама?— Он ведь не отсюда?— Нет, мама. Он из города. А Ма кивнула.— Хорошо. Не хочу... связываться с соседями. После ухода Пенни, А Ма стала думать о ней. Она поступила Правильно, приблизив к себе эту девочку. У нее был быстрый ум и ловкие руки. Хотя А Ма никогда бы а этом не призналась, но случалось, она прислушивалась к мнению Пенни, и теперь ее тревожило, что девочке не нравился этот японец.Пенни — это имя А Ма дала девочке, когда взяла ее на работу. Она давала имена всем своим девушкам, и они пользовались только ими. Это было скромно, удобно и, по мнению А Ма, соответствовало роду их занятий. Кроме того, ей было приятно давать имена своим “детям” и то, что они называли ее “мама”. На родине А Ма это слово значило очень много.Придет время, думала А Ма, когда она устанет. И тогда она должна быть уверена, что передаст дело в надежные руки.Пенни вернулась с мальчиком лет одиннадцати. Она остановилась на пороге и положила руки ему на плечи. Мальчик стоял совершенно неподвижно; глаза его ничего не выражали. Через полуоткрытую дверь А Ма слышала тихую суету приготовлений к вечеру. Сегодня они ожидали только одного или двух гостей. А Ма была не против, так как это тоже входило в непомерно высокую плату, которую она потребовала с японца.А Ма посмотрела на мальчика: чистая гладкая кожа; в скулах и глазах что-то монгольское; широкий рот с чувственными губами.— Это Филип Чэн, — представила его Пенни.— Закрой дверь, дорогая, — мягко приказала А Ма. Она сложила перед собой руки и переплела пальцы. — Здесь у тебя будет другое имя, — обратилась она к мальчику. — Воробей. Так тебя будут называть, понятно?Мальчик кивнул и медленно улыбнулся.— Называй меня мамой.— Да, мама.— Тебе все объяснили? Не должно быть никаких неожиданностей.— Да, — ответил он радостно. — Пенни все объяснила. Нет проблем.— Правда? — А Ма приподняла брови. — Посмотрим. Хорошо, Воробей, теперь оставь нас. Разыщи Вербу — она проведет тебя в комнату. Ты знаешь, что делать дальше.— Да, мама. — Мальчик повернулся и вышел.После того как Пенни прикрыла за ним дверь, А Ма спросила:— У него есть родители? Пенни покачала головой.— Он живет с дядей-пьяницей, который и не заметит, если он исчезнет на всю ночь.— Это надежно?Пенни кивнула, и ее черные волосы взметнулись как конская грива.— Верба сама все проверила.А Ма позволила себе улыбнуться.— Ты хорошо поработала, детка.Пенни низко поклонилась, чтобы скрыть румянец, выступивший у нее на щеках. Нечасто А Ма обращалась к ней так ласково.— Спасибо, мама, — прошептала она.А Ма молча подошла к Пенни и взяла ее за подбородок.— А теперь скажи мне, что тебя беспокоит, — произнесла она тихо.Под всезнающим взглядом А Ма трудно было найти нужные слова. Пенни казалось, что ее язык оцепенел.— Давай же, детка, говори. Ведь дело в японце? Что же в нем тебя так волнует?— Мне стыдно, что я совсем не умею скрывать свои чувства, — печально призналась Пенни. Она прикрыла глаза, едва сдерживая слезы.— Чепуха! — В голосе А Ма слышалось раздражение. — Если я читаю твои мысли, это вовсе не значит, что ты не умеешь их скрывать. Меня ты можешь не стесняться. А теперь ответь на мой вопрос.— Мне не нравятся наркотики, — объяснила Пенни. — Мне кажется, нам не стоит с этим связываться.Минуту А Ма не отвечала. Она вспомнила, как совсем еще маленькой девочкой ездила в Шанхай. А Ма никогда не курила опиума, но этот запах навсегда запечатлелся в ее памяти. Ее ноздри задрожали от одного воспоминания.Этот запах был в воздухе в ту ночь, когда коммунисты пришли за ее мужем. Они нагрянули внезапно и точно знали, где его искать. Кто-то им помог.Муж А Ма активно занимался политикой. Он смотрел далеко вперед. Он видел приближающийся смерч революции и, возможно даже, понимал ее неизбежность. И все же он яростно сопротивлялся.— На этот раз, — говорил он в своих выступлениях и писал в листовках, — мы должны взять пример с японцев. Что хорошего принесла им изоляция? Пришло время, и стало очевидно, что страна, опутанная железными цепями своих традиций, оказалась в застое. Тогда они встали на путь западного капитализма и, посмотрите, чего добились. Можем ли мы пренебречь этим историческим пpимepoм? Победа коммунизма отрежет нас от Запада, от того самого капитализма, который принес процветание Гонконгу и Шанхаю, и Китай окажется на задворках мировой цивилизации.Они ворвались в дом и швырнули А Ма к стене, так что она ударилась головой о комод. Потом вытащили из постели мужа, раздели донага и стали избивать тяжелыми дубинками и прикладами винтовок. Красные звезды на фуражках, погоны на плечах. Окровавленного и потерявшего сознание мужа А Ма выволокли из дома, и больше она его не видела. До сих пор она не знала, жив он или мертв. А Ма надеялась, что ему не пришлось долго мучиться. Наверно, он смог найти кусок проволоки или какую-нибудь простыню. А Ма старалась не думать о том, что они могли с ним сделать.С тех пор прошло много дет, но иногда, в серые мрачные дни, когда дождь хлестал по окнам и застилал улицу густой пеленой, А Ма казалось, что эта рана никогда не затянется.Она вернулась мыслями к настоящему и улыбнулась, глядя на Пенни. Красота девочки была безупречной.— Хорошо, что ты так думаешь, дорогая. Ты знаешь, обычно я не терплю наркотиков в своем доме. Но для этого человека мы делаем исключение.“Он по-своему борется против китайских коммунистов, — подумала А Ма. — Он надеется, что здесь его никто не знает. Никто, кроме меня. Я должна знать все о каждом, кто приходит сюда. Просто на этого человека потребовалось больше времени и больше денег. Но всегда найдутся люди, готовые помочь; все имеет свою цену”.— Могу я спросить, почему? — тихо сказала Пенни. А Ма потрепала ее по плечу.— Тебе на надо этого знать. — Она улыбнулась. — А теперь иди и помоги Вербе, Уже скоро. Пенни опустила глаза.— Да, мама. Уже иду.А Ма смотрела, как девочка молча выходит из комнаты, и думала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61