– Вот так-то, дружище. Как правило, мир не бывает ни белым, ни черным. Чаще всего – в разной степени серым.
Засунув сверток за кушак, он убрал кинжал.
– Если бы эта змея укусила меня, ее яд убил бы меня на месте. Но теперь, когда он высохнет в органической среде, он станет прекрасным противоядием. То, что при одних обстоятельствах принесло бы смерть, при других – спасет жизнь.
– А вам откуда известно об этой твари? – поинтересовался Ронин.
– Вы сами с севера, капитан. Змеи там не живут. Но я-то с юга. Моя страна расположена даже южнее, чем этот остров. .
Они пробирались сквозь густые заросли папоротника.
– Я уже, кажется, говорил, что когда-то, много тысячелетий назад, моя земля была частью континента человека, но потом, когда произошли сдвиги в земной коре, эта часть суши оторвалась.
– Как же тогда вы попали на континент человека? – спросил Ронин. – Ваш народ – народ-мореплаватель?
– Искаильтяне? – Мойши улыбнулся. – Нет, капитан, отнюдь. Мы издревле занимаемся земледелием. Но мы плюс к тому и рыбаки. У нас есть большой опыт в прибрежном мореходстве.
Он пригнулся, чтобы не удариться головой о толстую корявую ветку, усеянную красными и черными жуками.
– А еще мой народ – народ-воитель. Нам поневоле пришлось овладеть воинскими искусствами. Мы – свирепые бойцы пустыни, привыкшие к трудностям и самоотречению; гордый и одинокий народ с богатыми традициями, идущими от древних времен. Наша история, капитан, это история рабства и предельного самопознания.
– Ваша страна далеко от континента человека?
– От Хийяна? Да, далеко. К нам проще доплыть от восточного побережья континента. Существует торговый маршрут от Шаангсея. Вам знаком этот город?
Ронин улыбнулся.
– Да. Я жил там какое-то время.
– Я так и знал! – рассмеялся Мойши. – Клянусь Оруборусом, нам надо как-нибудь встретиться там и пройтись вместе по улицам этого города, полного тайн и загадок. Договорились, капитан? Поскольку вы жили там, вы должны знать, что ни одно место в мире не сравнится с Шаангсеем в плане загадочных приключений и запутаннейших интриг.
– Договорились, Мойши, – сказал Ронин. – А пока расскажите мне о своей стране.
– У меня в Искаиле остался брат, – заговорил Мойши, пожевывая только что сорванный листок мяты. – Мы с ним двойняшки. Появились на свет с промежутком в несколько мгновений, но мы совсем не похожи. Отец наш вообще сомневался, братья мы с ним или нет.
– Вы, наверное, преувеличиваете.
Мойши покачал головой. В ноздре у него сверкнул бриллиантик.
– Отец был человеком набожным, его вера в бога наших далеких предков была непоколебима. Она была его силой, краеугольным камнем всей его жизни. Мне кажется, он всегда думал, что одного из нас в чрево матери поместил бог.
– Для чего?
Мойши пожал плечами:
– Кто знает? Непостижимый он был человек, мой отец. Может быть, он мечтал о том, чтобы в его семье появился тот самый пророк, которого ждет мой народ уже столько веков.
Сплюнув темную кашицу изжеванной мяты, Мойши отправил в рот еще один лист.
– Мой отец был довольно зажиточным человеком. Когда мы родились, он уже был владельцем большого участка земли.
Сверху донесся хриплый крик, в ветвях промелькнуло что-то красновато-золотистое.
– Но не стоит предвосхищать мой рассказ, капитан, потому что это отнюдь не история о двух принцах, один из которых правильный и хороший, а второй – отъявленный злодей. Я никогда не стремился заполучить отцовские земли. И я никогда не хотел становиться воином. Мне хотелось лишь странствовать – посмотреть, что за земли лежат за бескрайним морем. Я с детства мечтал об одном: сесть на один из больших кораблей с белыми парусами и резными фигурами на носах, которые неожиданно появлялись на горизонте и приносили людей из другого мира… сесть и уплыть с ним к иной, неизвестной земле.
Но я был старшим, и как у старшего сына у меня были определенные обязательства. Мы владели обширными землями, и им требовалось уделять внимание. Мой наставник всегда выезжал со мной, куда бы я ни отправлялся по делам семьи. Но когда я поднимался на гребень холма, я каждый раз обращал взор к мерцающему морю, раскинувшемуся на солнце серебряными кружевами, и думал только о том, когда же я наконец смогу уплыть по этим подвижным волнам.
Дрейфуя в нефритовом море джунглей, Ронин слушал взволнованный голос Мойши, разглядывал медленно движущиеся навстречу исполинские деревья и полной грудью вдыхал влажный воздух, как будто пропитанный буйством жизни. Наклонившись, он поднял с земли огромного жука-рогача, иссиня-черный панцирь которого блестел в рассеянном свете, как полированный металл. Какое-то время он зачем-то нес жука с собой, а потом положил его на плоскую поверхность камня, выступающего из почвы.
– Однажды я стал свидетелем такой сцены: мой брат дрался с сыном соседа-фермера. Вы бы назвали его господином, хотя в языке моего народа это слово употребляется только в одном значении. Господином мы называем бога. Впрочем, продолжу. Мой брат не был трусом, но не был и воином, несмотря на его рост и силу. Впрочем, он был достаточно ловок, и кулаки у него были как колотушки, так что этому парню, навострившемуся на легкую победу, досталось по первое число. Брат ударил его по лицу. У того пошла кровь из носа. Он запросил пощады, а когда брат остановился, парень выхватил спрятанный нож. Если бы я не вмешался, мой брат, который совсем не умел обращаться с оружием, расстался бы с жизнью при первом же ударе. Я отшвырнул брата в сторону и схватился с тем парнем, а он был силен и неглуп. Мы подрались. Он погиб по случайности, наткнувшись на свой же нож.
В глубине нефритового океана с монотонным жужжанием мух слилось переливчатое стрекотание цикад, предвещавшее скорое наступление сумерек.
– Мой брат пожелал остаться. Я же хотел уехать. У меня в любом случае не было выбора. Отец отвез меня в Алаарат, ближайший портовый город, и сам оплатил мой проезд на первом же судне, отплывающем на континент человека.
– Как же отец мог позволить вам…
– У нас суровые законы, капитан, и особенно если речь идет об убийстве. У того фермера были обширные земли…
– Но разве нельзя было что-то придумать? Найти иные пути? Ваш брат…
– Находился за многие лиги от места драки, как думали все соседи. Отец не стал рисковать, впутывая нас обоих. Как я уже говорил, человек он был благочестивый и набожный, а наш бог не прощает проступков. Это я, а не брат, дрался с парнем, когда он погиб, и, по правде сказать, я не знаю, чья рука – моя или его – направила в него кинжал. Но для отца это уже не имело значения: мое вмешательство стало причиной смерти, и я должен был понести наказание.
Крики птиц отражались негромким эхом под сводами изумрудной галереи сплетенных ветвей, создавая как бы звуковой фон для рассказа Мойши.
– А ваш брат?
Они прошли мимо гигантского удава, скользившего по лиане, соединявшей две ветки справа, не обращая внимания на его шипение.
– Мой брат, – произнес Мойши ровным голосом, – никому не сказал ни слова.

Ночь пришла в розовато-лиловых сумеречных шорохах. Еще до того, как темная зелень превратилась в кромешную черноту, они развели костер, разбрасывающий искры во тьму, и занялись приготовлением жаркого из двух кроликов, пойманных загодя днем.
Сквозь негромкий треск пламени и шипение капающего в огонь жира уже слышались голоса ночных птиц, звучавшие глуше и менее пронзительно, чем у их дневных собратьев. Это были даже не крики, а хриплый шепот. Жужжание насекомых превратилось в зудение на тонкой высокой ноте, в которое то и дело врывалось переливчатое стрекотание цикад.
Шорох листвы в отдалении и негромкие вскрики, сопровождаемые утробным урчанием, указывали на присутствие хищных зверей, крадущихся в ночи. Неподалеку ухала сова, пристроившись на сучке среди нижних веток дерева, под которым они развели костер. В мерцающих отсветах пламени Ронин сумел разглядеть ее вращающуюся, как на шарнирах, широкую голову и мигающие круглые глаза.
Проснувшись на рассвете, они опять окунулись в нефритовую зелень. Начался дождь. Дожди здесь шли часто, не реже одного раза в день. Чистый косой ливень, пробиваясь сквозь густую листву, обращался густым влажным туманом.
Мойши раскидал белую золу остывшего костра, в которой еще светился один унылый уголек. Он зашипел и погас.
Сегодня местность пошла в гору. На пути начали попадаться широкие полосы вулканической породы, похожие на застывшие ручьи, сверкающие вкраплениями минералов. Здесь папоротники были выше – огромные шелестящие опахала, сгибающиеся под тяжестью влаги и мельтешащих насекомых.
Петлистые лианы оплетали стволы высоченных деревьев. На лианах висели коричневые длиннохвостые обезьяны с яркими любопытными глазами. Завидев пришельцев, они возбужденно заверещали, и Ронин с Мойши еще долго слышали эхо этих пронзительных криков. Постепенно возбуждение животных улеглось, но они продолжали перекликаться между собой, перепрыгивая с лианы на лиану и не отставая от путников.
После полудня они перевалили через вершину холма, на который взбирались с раннего утра, а ближе к вечеру что-то неуловимо переменилось в джунглях.
Воздух сделался гуще. Свет, до этого зыбкий и водянистый, стал насыщеннее и ярче, а лесные шорохи, с которыми Ронин и Мойши давно уже свыклись, слегка изменились.
Они устремились вперед и неожиданно для себя оказались на высоком берегу широкой мутной реки с голубовато-зеленой водой в серой ряби.
Слева послышался тяжелый всплеск. Только сейчас они разглядели длинное чешуйчатое туловище какого-то странного существа. Оно медленно погружалось в воду, пока над поверхностью не остались лишь выступающие над мордой глаза. Облик этого существа почему-то впечатался Ронину в память, было в нем что-то знакомое… и уже потом, позже, когда ему довелось снова увидеть этого зверя и рассмотреть его получше, он узнал древнего крокодила, которого описывал ему Боннедюк Последний, объясняя происхождение Хинда и гадальных костей.
Они двинулись вниз по склону, как бы погружаясь в море густого влажного воздуха. Под их ногами струйками осыпалась земля, черная и плодородная. Все было пропитано запахами жизни и разложения.
Дождь перестал, пусть даже и на время. Солнце, раздувшееся в белом небе и приглушенное дымкой, немилосердно пекло. После стольких дней, проведенных в тенистом полумраке джунглей, жара казалась просто невыносимой. Река сверкала на солнце, и Ронин с Мойши еще долго щурились, пока их глаза не привыкли к яркому свету.
Присев на корточки у самого берега, они стали пить, настороженно прислушиваясь. И как только внезапная рябь на середине реки обернулась плеском, они разом подняли головы. Из воды высунулась огромная пурпурно-серая морда, опутанная зелеными и коричневыми растениями. Пасть широко распахнулась, демонстрируя громадные тупые зубы и грязное склизкое нёбо. Послышалось фырканье, напоминавшее шипение воздуха, с силой вырвавшегося из объемистых мехов. Черные глаза безмятежно взглянули на них, а потом голова дернулась и исчезла под набегающими волнами.
– Вплавь – дело дохлое, – заметил Ронин. – Даже пытаться не стоит.
– Это верно, но перебираться придется.
От жары и яркого света смуглая кожа Мойши отливала полированной медью. Он огляделся по сторонам.
– Я, кажется, знаю, что делать. На этом берегу, я смотрю, много тонких деревьев. Вы когда-нибудь делали плот, капитан?
Они валили деревья почти весь день, а в перерывах собирали куски вьющихся лиан, которые, как и предсказывал Мойши, были гораздо крепче, чем это казалось с виду. Время от времени Ронин непроизвольно посматривал на многоярусные деревья на краю джунглей, но там не было никого, даже обезьяны и те не показывались. Может быть, они испытывали естественный страх перед речными хищниками. Но скорее всего их отпугивал шум, производимый на берегу Ронином и Мойши.
Набрав достаточно материала, они сначала обрубили верхушки стволов, чтобы приблизительно выровнять бревна по длине, после чего принялись связывать их лианами.
С усталым вздохом на землю спустились сумерки, но Ронин с Мойши продолжали работать, чтобы успеть приготовить все до темноты и уже на рассвете пуститься в путь. На том берегу, высоком, обрывистом и скалистом, опять начинались джунгли. После целого дня, проведенного на солнцепеке, Ронин поймал себя на мысли, что ему не терпится вернуться под влажную сень деревьев.
Они успели закончить плот до темноты. В последний раз проверив крепость узлов, они поднялись с берега и, расположившись на краю джунглей, развели костер. Поужинали они рыбой и печеными клубнями.
Перед сном они срубили пару тонких упругих ветвей и обожгли их концы на огне.
– Шесты, – пояснил Мойши, – чтобы справиться с течением.
На рассвете они отплыли, оттолкнувшись шестами от берега. Их подхватил бурный поток, мутная речная вода захлестывала бревна.
Нежась в прогретом воздухе, жужжали насекомые. По поверхности воды скользили черные танцоры – водяные пауки.
Два медлительных крокодила неуклюже сползли с раскаленного берега и, забравшись достаточно далеко в воду, бесшумно поплыли в сторону плота, возмутившего их спокойствие.
Их морды ушли под воду, и Ронин негромко окликнул Мойши, который перешел с левой стороны на кормовую часть. Вытащив шест из воды, Ронин положил его на плот и вынул из ножен меч.
Длинная чешуйчатая морда с разинутой пастью стремительно вырвалась из глубины. Ряды острых, как бритва, зубов, которые издали казались притупленными, с близкого расстояния производили действительно устрашающее впечатление.
– Вам надо остановить их бросок, – предупредил Ронина Мойши, – иначе они нас просто перевернут.
Исполинские челюсти щелкнули в нескольких сантиметрах от края плота, после чего, крокодил исчез. Какое-то время вода оставалась спокойной. Мойши, воспользовавшись передышкой, оттолкнулся шестом от дна.
Потом крокодил снова вынырнул на поверхность, загребая короткими, но сильными лапами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37