То существо, что спасло Ронина от колдовских воинов Дольмена, посланных Сетсору, чтобы уничтожить его, прежде чем он доберется до Ама-но-мори. Именно он, Эгир, вздыбил тогда свое исполинское тело и породил неестественное течение, оторвавшее его судно от вражеских кораблей и донесшее его до рифов Ксич-Чи.
А он убил его. Эгира.
Зачем?
Он постарался не думать об этом, попытался расслабиться и уйти в себя, к раскаленному ядру своей сущности.
Он выбрался из облаков, в которых полыхали зеленые молнии, и вышел к нижним отрогам горы, где на ветру шелестели бирюзовые сосны. Вскоре тропа стала пологой, и у него появилась возможность идти быстрее.
Даже в полном боевом облачении он легко и без видимого усилия спускался по склону горы, минуя высокие сосны, полной грудью вдыхая их пряный аромат и прислушиваясь к звукам просыпающегося мира. Стрекотание насекомых. В отдалении – крики летящих гусей.
А когда он вышел из-под сени последних величественных сосен на отрогах Фудзивары, они уже ждали его. Моэру, Оками и Азуки-иро.
Стоя внизу, они наблюдали за тем, как он спускается к ним. Он еще издали заметил, что Оками и Азуки-иро потупили взоры, но не из благоговения перед ним, а из уважения к последнему мифу своего народа, к живому его воплощению, представшему перед ними.
– Это он, – прошептал Оками. – Тот, кто остановит тьму. Воин Заката.
– Никуму все-таки сделал это, – произнес Азуки-иро. – Я знал, что так будет. Он был буджуном, и наши традиции глубоко укоренились в его душе. Карма. Теперь его имя вовеки пребудет в истории.
– Ханеды больше нет, – объявил Воин Заката. – Когда я рождался, там разразилась ужасная битва.
– И Ронин, и Никуму погребены под дымящимся пепелищем Ханеды, – тихо проговорила Моэру. – Пройдет время, и на том месте будет воздвигнут храм.
– В честь дор-Сефрита, – сказал Воин Заката.
– В честь всех буджунов, – добавил куншин.
Моэру безмолвно шагнула вперед, не отрывая взгляда от Воина Заката.
Азуки-иро обратился к Оками:
– Пойдем, друг мой, нам пора возвращаться в Эйдо. Дайме готовы, и я должен провести смотр.
Он извлек из складок одежды какой-то небольшой продолговатый предмет из слоновой кости и подал его Оками:
– Возьми мою печать. Покажешь ее начальнику порта и от моего имени передашь, чтобы он готовил корабли. Теперь, когда с нами Воин Заката, буджуны примут участие в Кай-фене.
Он обвел взглядом аметистовые склоны Фудзивары.
– Воистину, эта гора соответствует имени, данному ей. «Друг Человека».
Не говоря больше ни слова, они прошли через поляну к тому месту, где стояли, пощипывая траву, их стреноженные лошади. Усевшись в седло, они развернули своих скакунов и унеслись по широким волнующимся полям.
Едва они скрылись из виду. Воин Заката обратил пристальный испытующий взгляд на лицо Моэру, словно видел ее впервые.
Утро уже наступило, и косые лучи солнца омывали ее лицо переливами розового и красноватого. Она отвернулась, не выдержав его взгляда. Он смотрел на ее гордый профиль, на изящный изгиб ее шеи, на волосы, раздуваемые свежим восточным ветром. Высокие сосны шуршали иголками.
За плечом Моэру мелькнула стайка серых ржанок, взмывающих в белое небо. От земли поднимался туман.
– Почему ты так на меня смотришь? – спросила Моэру. – Это мне надо смотреть на тебя.
– Ты заняла важное место в жизни Ронина. С той самой минуты, как он тебя встретил. И в моей жизни ты тоже занимаешь едва ли не главное место. Я хочу знать почему.
Она взглянула в небо, на птиц, исчезающих в белой дали.
– Что произошло с Никуму?
– Он был последним из рода дор-Сефрита. И ты, наверное, знала, что он был воином-магом и практиковал колдовское искусство древних буджунов.
– До недавнего времени он практически не прибегал к чародейству.
– Да. Дор-Сефрит, разумеется, знал о Дольмене. И о том, что последняя битва, Кай-фен, неизбежна. Он не был бессмертным, но он понимал, что ради спасения буджунов, ради спасения всего человечества должен придумать какой-то способ, как обмануть смерть. Поэтому он и занимался магией, поэтому все члены его семьи знали его секреты. Отдавая себе отчет, что враги его могущественны и бессмертны, дор-Сефрит придумал один хитрый план. Я не знаю всего. Я знаю лишь то, что он мне рассказал.
Солнце взошло. Небо над ними наполнилось светом. Они неспешно направились через поляну к двум стреноженным лошадям.
– Никуму предчувствовал приближение Кай-фена и поэтому решил призвать дор-Сефрита. Однако Дольмен уже набрал силу. А Никуму этого не учел и был застигнут врасплох как раз во время совершения магического ритуала. Дольмен сумел проникнуть в него, поскольку Никуму полностью сосредоточился на призвании дор-Сефрита и не сумел ему противостоять.
Моэру непроизвольно поежилась, обхватив себя руками.
– Возникла тупиковая ситуация. Дор-Сефрит оказался заключенным в нематериальной форме…
– Тень! Я так боялась его…
– Да, и, как выяснилось, напрасно. Но ты не могла знать о Дольмене, который проник в Никуму и засел в его теле, пытаясь овладеть его разумом и навязать ему свою волю, а дор-Сефрит, хотя и мог говорить, был не в состоянии помочь Никуму.
– Но ведь Ронин помог ему?
– Вероятно. Но как бы там ни было, ты правильно сделала, что настояла на возвращении в Ханеду. Его присутствие в замке ускорило развитие событий, но, как верно заметил Азуки-иро, это была битва Никуму. Битва, которую он должен был выиграть сам. Но он отступил, возглавил движение сасори, заточил тебя в замке. Ты знаешь, это дор-Сефрит посоветовал ему отправить тебя на континент человека, чтобы найти Черного Оленя…
– Кого?
– Сетсору.
– Ах да. И мне это почти удалось, но потом пришлось ввязаться в драку с красными там, на севере. Я уложила троих, прежде чем меня сбили с ног. Потом мне заехали сапогом…
– Тебя ударили по голове…
– И я потеряла память. А Сетсору?
– Я нашел его в лесу… то есть Ронин…
– Да, ты был такой бледный… Где он сейчас?
– Он во мне, Моэру. Теперь мы с ним одно. Поэтому Никуму и заточил тебя в замке. Сначала лишил тебя голоса, а потом запер в Ханеде. Дольмен боялся, что Ронин станет… тем, кем он стал…
Он постучал себя по груди.
– А я здесь при чем? – не поняла Моэру.
– Наверное, нам еще предстоит это узнать. Нам обоим.
Они подошли к лошадям. Для него седло было маловато, и ему пришлось поджать ноги, чтобы вставить их в стремена.
– Ты оказалась права, Моэру. Никуму был непростым человеком. И к тому же отважным. Он мог убить Ронина и остаться в живых, но у него была совесть… и, может быть, только это меня и спасло. Он так яростно сражался с Дольменом… и это позволило дор-Сефриту вернуться к жизни в своем теле…
– Но что случилось с Ханедой? Она вся разрушена…
– Это мог сделать только Дольмен. Возможно, они с дор-Сефритом сражались, пока Ронин умирал.
– В таком случае…
– Да, понимаю, о чем ты. Каков исход? Дор-Сефрита больше нет.
Он поймал себя на том, что постоянно возвращается мыслями к той, другой, жизни, в которой они с Моэру были вместе. Ему хотелось спросить, любила ли она Ронина, но и этот вопрос, и ответ на него казались теперь такими же далекими и ненужными, как прошлогодний снег.
– Но это уже не имеет значения! – крикнул он ей, натягивая поводья. Его лошадь вздрогнула и встала на дыбы. – Потому что теперь есть я. Воин Заката явился на Ама-но-мори. Мы готовы к Кай-фену!
Лошади рванулись вперед.
Ветер переменился, и он уловил пряный аромат чая, который готовили в домике далеко-далеко на равнине.

В большом медном котле варился рис. Языки пламени пылко облизывали его закопченное днище. Пар поднимался вверх из открытого очага и выходил через массивный дымоход.
Повар вытер руки о засаленный фартук и отвернулся от стопки деревянных мисок, составленных рядом с наваленными дровами.
В такой ранний час в большом зале еще было пусто. Только желтый с серыми подпалинами пес, забредший с улицы, обнюхивал деревянный пол в поисках пищи.
Повар беззлобно прикрикнул на него, а потом, когда пес никак не отреагировал на предупреждение, ударил его ногой. Пес взвизгнул – башмак повара врезался ему в ребра, – и царапнул когтями по полу. Повар выругался от души и ударил еще раз. Пес выскочил на крыльцо и присел там, зализывая ушибленный бок.
В таверну вошла Кири. Повар налил ей горячего чая и отошел в уголок, чтобы прикорнуть у огня, пока народ не повалил на завтрак.
Она встала у очага, машинально прихлебывая чай. Она чувствовала тепло от огня, но как будто не видела света.
Допив чай, она взяла миску из стопки, сняла с крючка металлический черпак и положила себе порцию липкого риса. Потом присела за длинным столом, поставив миску перед собой. К еде она не прикоснулась.
Кто-то еще вошел в зал. Постоял, глядя ей в спину. Подошел и сел рядом.
Туолин налил себе чаю.
Ее сердце бешено заколотилось. Она собралась что-то сказать, но слова костью застряли в горле. Она не знала, какие нужны слова.
Он не смотрел на нее и не пытался заговорить. Они так и сидели молча, а потом начали появляться первые утренние посетители. Зал быстро наполнился воинами. Они тут же набросились на еду. За столом уже не хватало мест. Кому-то пришлось есть стоя. Повсюду слышались громкие голоса. Повар носился туда-сюда, только успевая наполнять миски. Он понимал, что день воинам предстоит долгий и первая трапеза должна быть обильной.
Кири поднялась и направилась к выходу, протискиваясь сквозь толпу.
Туолин протянул руку и прикоснулся к ее миске с остывшим рисом.

Стоя на носу «Содзу», флагманского корабля буджунов. Воин Заката пристально вглядывался в просторы переливающегося моря. Следом за кораблем по направлению к востоку тянулась сверкающая золотистая дорожка, проложенная жарким полуденным солнцем.
Он стоял лицом к западу. Там его ждал континент человека. Кай-фен.
Его кровь уже бурлила в предвкушении.
Рядом стояла Моэру в нагруднике из полированного металла, окаймленном зеленым нефритом и перламутром, и с двумя буджунскими мечами на поясе, длинным и покороче. Ее длинные черные волосы были убраны под высокий медный шлем.
Вокруг царило оживление, по всей огромной армаде буджуны поднимали паруса. Движения их были организованны и точны, как движения актеров в финале ногаку.
Азуки-иро подал знак, и Моэру пробормотала:
– Мы готовы.
Послышался крик, повторившийся бессчетное количество раз – многоголосье под стать вскрикам чаек, круживших над мачтами кораблей.
Крик обернулся ритмичным пением. Буджуны разом склонились над огромными плоскими брашпилями. Со скрипом и визгом повернулись колеса, поднимая тяжелые якорные цепи.
Воздух, насыщенный солью и фосфором, наполнился волнующей и мелодичной песней буджунов.
Вот уже вытянуты и закреплены последние якорные цепи.
Буджуны бегут по вантам.
Вода почернела в тени армады, растянувшейся далеко на запад.
Он смотрел, не отрываясь, на сотни буджунских кораблей, медленно покачивающихся на волнах, готовых отплыть от Эйдо, от берегов Ама-но-мори.
– Плыть очень долго, – сказала Моэру. – А времени мало. А что, если мы не успеем добраться до континента вовремя?
– Успеем.
Он отошел от нее; ослепительные блики солнца плясали на его черной кирасе. На высоком шлеме развевались белые перья.
Он замер у основания бушприта «Содзу».
Вынул из ножен свой сине-зеленый клинок, Ака-и-цуши.
Бледно-зеленый отсвет пробежал по клинку. Сжимая меч обеими руками, он вытянул его над морем.
Закрыл глаза.
И последнее наследие его покровителя-зверя всплыло из темных глубин, вызванное Ака-и-цуши, освобожденное усилием его мысли.
Горизонт на востоке затянули багровые тучи, там собиралась буря. Но здесь корабли тихо покачивались на воде, а солнце вовсю припекало в безоблачном небе.
Наступил полнейший штиль. В воздухе не было ни единого дуновения.
Тучи с востока понеслись в сторону кораблей.
Налетел первый порыв восточного ветра.
– Поднять все паруса! – приказал куншин.
Восточный ветер, прохладный и наэлектризованный, с каждой минутой усиливался. И всех, кто его ощущал, переполняло какое-то странное возбуждение.
Тучи уже затянули все небо. Полыхнула первая молния, грянул гром, раскатившийся эхом над морем. Ветер набросился на армаду.
Куншин подал знак, и корабли приняли на себя бурю.
Волны вздымались, в снастях завывал ветер. Казалось, еще немного – и паруса лопнут, не выдержав напряжения. Флот буджунов сорвался с места и помчался по штормовому морю со скоростью, небывалой для кораблей, сделанных человеческими руками.
Моэру стояла на носу «Содзу», завороженно глядя на сверхъестественное свечение, струившееся вдоль сине-зеленого клинка, и никто, даже Воин Заката, не сумел бы сказать, о чем она думала в эти минуты.

НЕМЕЗИДА

В оживленном лагере Дольмена был один человек, который старался держаться поближе к определенным людям – даже при том, что они явно были новичками в этом разношерстном войске. Но это были, вне всяких сомнений, вожди. И от них не воняло, как от всех остальных тамошних военачальников. Но самое главное, это были обычные люди, а не какая-нибудь странная нечисть, которой хватало в армии Дольмена.
Сам человек был худым и высоким, жилистым, с твердыми мышцами. Его лицо с длинными, отвислыми усами, всегда изможденное и угрюмое, никогда не озаряла улыбка. Он любил свой народ и болел за него душой, но при этом давно уже разочаровался в нем, и это горькое разочарование, донимавшее его денно и нощно, в конце концов сделалось невыносимым. В отчаянной попытке защититься от этой тоски, медленно убивавшей его, он обратил ее вовне и превратил любовь в лютую ненависть. Легче ему, правда, не стало, но теперь, просыпаясь по утрам, он хотя бы не думал о том, чтобы всадить себе в живот свой короткий меч.
Уже не один год По был связан с красными из северных провинций. На это его подтолкнуло презрение к жирным купцам и жадным риккагинам, которые грызлись между собой за стенами Шаангсея.
Будучи торговцем, он частенько наезжал по делам в этот самый богатый из городов на континенте человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37