Разве не сказала я, что нам предстоит счастливая жизнь?
К моему изумлению, отец принял Джереми и дал согласие на нашу помолвку.
Моя жизнь полностью изменилась. Из самого незаметного члена семьи я превратилась в важную персону. Наступил мой звездный час. Мойра Массингем приехала к нам с визитом, и на этот раз мое присутствие не просто терпели из снисходительности. По мнению Мойры, я была настоящим чудом. Все это было так романтично, а я даже еще не «выезжала». Девушка, еще не принятая в свете, и вдруг помолвлена! Беспримерный случай! «И подумать только — этот роман начался у нас на балу!» — восхищенно повторяла Мойра.
Я поднялась во мнении не одной только Мойры.
Меня стали приглашать. Я была на чае у Массингемов, и леди Массингем смотрела на меня с одобрением. Там присутствовали матери и других девушек на выданьи. В их глазах я была каким-то феноменом: мне удалось обзавестись женихом без безумных затрат, которых родителям обычно стоит каждый сезон в свете.
Как я упивалась своей славой!
Мне было жаль Оливию: за два сезона она не сумела достичь того, что мне удалось, даже не начиная.
Сама тетя Имоджин соблаговолила заметить меня.
— Лучше нельзя было и придумать! — сказала она. — Нужно будет снять со счета деньги, оставленные тебе твоим дедушкой со стороны матери. Это небольшая сумма — всего несколько сот фунтов, которые ты должна была получить, когда тебе исполнится двадцать один год или в случае замужества. У тебя будет годовой доход всего в пятьдесят фунтов. Семья твоей матери была небогата. — Она фыркнула с некоторой долей элегантности, чтобы выразить презрение маминой семье. — Но деньги пригодятся — мы сможем начать готовить тебе приданое. Июнь — хороший месяц для свадеб.
— О, но мы не хотим ждать так долго.
— Я думаю, так будет лучше. Ты еще очень молода и даже не начала появляться в обществе. Тебе очень повезло, что этот молодой человек предложил тебе выйти за него замуж.
— А вот он считает, что повезло ему, — самодовольно заметила я.
Тетя Имоджин отвернулась.
Я подумала — не будем мы ждать до июня. Но когда я затронула эту тему в разговоре с Джереми, он сказал:
— Если ваша семья так считает, мы должны подчиниться.
Мы начали подыскивать для себя жилье. Какой это был счастливый день, когда в одном из узких переулков, выходящих на Найтсбридж, мы обнаружили премилый небольшой дом! В доме было три этажа по три комнаты на каждом, и к нему примыкал садик с единственным грушевым деревом. Я знала, что смогу быть там счастливой.
Слуги относились теперь ко мне с особым уважением. Джереми получил разрешение навещать меня, а иногда мы с ним выходили вдвоем. Я жила как в чудесном сне. Никогда в жизни мне не было так хорошо, и я думала, что это будет длиться вечно.
Конечно, Джереми нельзя было назвать главным призом сезона. Ему удалось всего лишь проникнуть в магический круг, очерченный, как он выражался, Орденом матерей в поисках женихов. Он был этим обязан, скорее, родственным связям своей семьи, чем ее состоянию, тогда как по-настоящему завидный жених должен был обладать и тем, и другим. В некоторых случаях, правда, допускалось наличие только одного из этих качеств.
Сколько мы смеялись вдвоем! Дни казались полными солнечного света, хотя вообще-то я погоды не замечала. Даже во время сильного ветра или дождя, солнце продолжало сиять для нас. Мы постоянно были вместе и не уставали радоваться полученному от отца разрешению на брак. Не потому, что мы не могли бы преодолеть любые затруднения, говорил Джереми, но все же лучше было обойтись без этого. Меня удивляло, что он придает такое значение официальной стороне дела. По его словам, он боялся задержек. При его страстной влюбленности его раздражали налагаемые на нас ограничения. Он мечтал о том времени, когда мы сможем не расставаться ни днем, ни ночью.
Этот волшебный сон продолжался до того дня, когда весь наш дом был повергнут в смятение.
Утром, войдя в комнату отца, лакей нашел его мертвым. Это был второй удар, очень сильный на этот раз, и он лишил отца жизни.
Смерть отрезвляет, даже когда речь идет о людях, которых по-настоящему не знал. Мне кажется, я могу сказать, что никогда не знала отца, во всяком случае, никаких проявлений любви между нами не бывало. Но он составлял неотъемлемую часть дома, был воплощением добродетели и благочестия. Я всегда представляла себе Бога, похожим на отца. А теперь его не стало.
Сразу приехали супруги Кэри и взяли на себя руководство подготовкой к похоронам. В слугах чувствовалось напряжение — они опасались неизбежных перемен, потери работы.
В доме царило мрачное настроение, никто не позволял себе улыбнуться — это сочли бы недостатком уважения к покойному. На наружной стене вывесили табличку с изображением герба Трессидоров. В газетах появились некрологи, превозносившие достоинства отца и подробно описывавшие совершенные им добрые дела в течение всей жизни, «посвященной служению ближним». Это был человек самоотверженный, говорилось там, один из величайших филантропов нашего времени. Многие общества, трудящиеся на благо отечества, были ему благодарны. Во всей Англии будет объявлен траур по случаю кончины этого выдающегося человека.
Мисс Белл вырезала все газетные заметки об отце, чтобы сохранить их для нас, как она говорила. Бурная деятельность развернулась вокруг изготовления траурных нарядов.
Нам всем шили новые черные платья, а на похоронах мы должны были появиться в черных вуалях. Траур нам придется носить полгода — таков был установленный срок после смерти родителей. Тетя Имоджин отделывалась двумя месяцами — она была всего лишь сестрой покойного. Однако, зная ее, я была уверена, что она значительно продлит этот срок.
Итак, мы с Оливией должны были ходить в черном в продолжении шести месяцев, а потом, сказала мисс Белл, постепенно перейти к серым тонам. Ярких платьев нельзя будет носить целый год.
— Не понимаю, — спросила я, — почему умершего нельзя оплакивать так же искренне в красном, как и в черном?
— Проявите хоть немного уважения, Кэролайн, — укоризненно заметила мисс Белл.
Многим служанкам купили черные платья, а мужчины носили черные повязки на рукавах.
Не только у нас дома, но и в кругу наших знакомых, все без конца превозносили высокие качества отца, его беззаветную преданность филантропической деятельности, никогда не ослабевающей, несмотря на плохое самочувствие или семейные неурядицы.
Я почувствовала облегчение, когда наступил день похорон.
На тротуарах стояло много людей, желавших посмотреть на кортеж, действительно очень импозантный. Я видела его сквозь темную дымку моей вуали. Лошади в роскошных черных бархатных чепраках и перьях; серьезные служащие похоронного бюро в глубоком трауре с блестящими цилиндрами на головах; побледневшая растерянная Оливия, сидящая против меня; суровое лицо тети Имоджин, держащейся очень прямо и время от времени подносящей к глазам платочек с черной каемкой; ее супруг, придавший своему лицу соответствующее выражение скорби.
Мы подъехали к фамильному склепу с темным входом и похожими на химер фигурами, скорее, уродующими, чем украшающими мрамор.
Я была рада возвращению домой — теперь мы ехали гораздо быстрее, чем направляясь на кладбище. Подали херес с печеньем. Все, как я догадывалась, ждали главного события дня — чтения завещания.
Семья собралась в гостиной, и мистер Чевиот, поверенный отца, занял место за столом, разложив перед собой документы.
Я не очень внимательно слушала, что он говорил о деньгах, завещанных разным лицам, и о крупных суммах, оставленных по доверенности многочисленным филантропическим обществам, в которых отец принимал участие.
Отец выражал признательность своей дорогой сестре, Имоджин Кэри, за ее постоянную поддержку, и эта признательность была облечена во вполне ощутимую финансовую форму. Он был очень богатым человеком, и я поняла, что Оливии достанется значительное наследство. Меня удивило, что мистер Чевиот закончил чтение, так и не упомянув моего имени. Удивилась не я одна. Трудно было не заметить взгляды, которые, по возможности украдкой, бросали на меня присутствующие.
Тетя Имоджин подошла ко мне и сказала, что мистер Чевиот хотел бы поговорить со мной наедине — он должен сообщить мне нечто очень важное.
Я села против него в комнате, бывшей раньше кабинетом отца. Он торжественно посмотрел на меня и произнес:
— Приготовьтесь к потрясению, мисс Трессидор. Мне предстоит исполнить неприятнейшую обязанность. Очень бы хотел избежать этого, но долг прежде всего.
— Пожалуйста, скажите поскорее в чем дело, — попросила я.
— Так вот. Вы были известны как дочь Роберта Эллиса Трессидора, но в действительности вы ею не являетесь. Правда, вы родились после замужества вашей матери с мистером Трессидором, однако ваш настоящий отец капитан Кармайкл.
— О, — медленно выговорила я, — мне следовало бы об этом догадаться.
Он бросил на меня странный взгляд и продолжал:
— Ваша мать признала, что он ваш отец, но сделала она это только через много лет после вашего рождения.
— Во время празднования золотого юбилея.
— Да, в июне 1887 года, — подтвердил мистер Чевиот. — Именно тогда ваша мать полностью во всем призналась.
Я кивнула, вспомнив различные детали: медальон, мамин неожиданный отъезд, полное пренебрежение ко мне того, кого я считала своим отцом. Теперь я поняла его отношение. Самый мой вид должен был быть ему ненавистен — ведь я была живым свидетельством маминой неверности.
— Они тогда разошлись, — продолжил мистер Чевиот. — Мистер Трессидор мог бы развестись с вашей матерью, но предпочел не делать этого.
Я сказала с некоторым вызовом:
— Ему хотелось избежать скандала, который мог повредить его репутации.
Мистер Чевиот опустил голову.
— Вполне понятно, что он ничего вам не оставил. Но вы получите небольшое наследство от отца вашей матери. Он положил на ваше имя деньги, которые вы должны были получить, когда достигните совершеннолетия или выйдете замуж, или же в любое другое время, когда ваши опекуны сочтут это возможным. Рад сообщить вам, что в виду вашей неожиданной бедности, эти деньги будут вам выданы немедленно.
— Часть из них уже выдали.
— Да, по требованию леди Кэри.
— Они были истрачены на мое приданое… во всяком случае, значительная часть.
— Как я понимаю, вскоре вы выйдете замуж. Это очень кстати. Не сомневаюсь, что это поможет разрешить многие трудности. Сам мистер Трессидор сказал незадолго до смерти, что это для вас наилучший выход — ведь вас, в конце концов, нельзя осудить за грехи родителей.
— Но если бы я не должна была выйти замуж, он все равно оставил бы меня… — сколько мне будет причитаться? — с пятьюдесятью фунтами в год. Ну конечно, ведь это был такой добрый человек, он так хорошо обеспечил все эти филантропические общества. Ничего удивительного, что он не мог беспокоиться еще и о дочери своей жены.
У мистера Чевиота был огорченный вид.
— Боюсь, мисс Трессидор, — сказал он, — что упреками делу не поможешь. Ну что ж, я должен был выполнить свой долг, и я его выполнил.
— Понимаю, мистер Чевиот. Я… я никогда раньше о деньгах не думала. — Он промолчал, а я продолжала: — Знаете вы, где живет моя мать?
Он поколебался, потом ответил:
— Да. Мне случалось, занимаясь делами мистера Трессидора, писать ей. Он назначил ей небольшое содержание, считая это своим долгом. Ведь, несмотря на свою неверность, она оставалась его женой.
— Вы дадите мне ее адрес?
— Не вижу причины для отказа в настоящее время.
— Мне хотелось бы встретиться с ней. Я не видела ее со дня юбилея. Она ни разу не написала ни мне, ни сестре.
— Это было одним из условий, поставленных мистером Трессидором. Чтобы получать от него содержание, она не должна была пытаться установить с вами связь.
— Понимаю.
— Я пришлю вам ее адрес. Она живет на юге Франции.
— Благодарю вас, мистер Чевиот.
Расставшись с ним, я направилась прямо к себе. Вошла Оливия. Она была страшно расстроена.
— Это ужасно, Кэролайн! — воскликнула она. — Он оставил мне так много… а тебе ничего.
Я рассказала ей о своем разговоре с поверенным. Она слушала, широко раскрыв глаза.
— Это неправда. Это невозможно.
— А помнишь, как мы были в гостях у капитана Кармайкла на площади Ватерлоо? Все случилось по моей вине, Оливия. Я сболтнула отцу, что мы туда поехали. Потом он увидел медальон. Ах, ты ведь не знаешь о медальоне. Его подарил мне капитан Кармайкл. Внутри находилась миниатюра с его изображением. Понимаешь, он хотел таким образом дать мне понять, что он мой отец.
— Теперь между нами все изменилось? Мы уже не такие сестры?
— Я думаю, теперь мы сводные.
— О, Кэролайн. — Ее прекрасные глаза наполнились слезами. — Я не могу этого вынести. Такая несправедливость по отношению к тебе.
— Не имеет значения, — с вызовом заявила я. — Я рада, что не он мой отец. Пусть лучше им будет капитан Кармайкл, а не Роберт Эллис Трессидор.
— С его стороны это было жестоко, — Оливия тут же оборвала себя, вспомнив, что говорит об умершем.
— Я выйду замуж… скоро, — сказала я.
— Нельзя будет, пока мы носим траур.
— Я сниму его. В конце концов, ведь он не был моим отцом.
— Все так… ужасно.
Я рассмеялась, но мой смех звучал несколько истерично.
— До сих пор у нас было все общее… гувернантка… уроки… все. А теперь ты наследница, а я нищая… Впрочем, не совсем нищая. Насколько я понимаю, моих денег хватит, чтобы не умереть голодной смертью. А ты, Оливия, неожиданно стала очень богатой женщиной.
— О, Кэролайн! — воскликнула она. — Я поделюсь с тобой всем, что имею. Здесь твой дом. А я всегда буду твоей сестрой.
Плача и смеясь, мы прижались друг к другу.
Я предложила Джереми снова посмотреть кукольный домик, в котором мы собирались обосноваться. Случившееся не должно нам помешать, решила я.
Джереми был странно подавлен, — может быть, под впечатлением похорон. Мне не хотелось вспоминать о них. Я сказала Джереми:
— Рассмотрим получше дом и будем думать о будущем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59