навесная мебель для ванной комнаты
Несомненно, он, как и Агарь, был очень привязан к Келли Грейндж, однако это чувство было далеко от того поклонения своему дому, которое объединяло всех обитателей Забав. Я ни разу не слышала, чтобы Роквеллы с таким искренним участием говорили о заботах своих арендаторов, – сэра Мэтью едва ли могло взволновать известие, что кого-то из них поранило плугом или чья-то жена снова ждет ребенка.При всем своем уважении к традициям прошлого Агарь зорко следила за делами настоящего. Как бы ей ни хотелось вернуть себе Забавы, это отнюдь не означало безразличия к жизни Келли Грейндж. Более того, мне показалось, что она не прочь объединить два поместья.Что же до Саймона, то он был слишком практичен: в его глазах ценность любого дома не превышала ценности камней, из которых он построен, а традиции существовали для того, чтобы служить человеку, а не наоборот. Многое в. Саймоне меня раздражало, я не простила ему намеков на мой интерес к деньгам Габриеля, но в тот день я нуждалась в его холодном здравом уме и была благодарна за внимание к моим проблемам.В обществе Агари и Саймона я черпала силу и мужество, которых мне так не хватало. Я знала, что ночью, оставшись одна в своей спальне, я буду думать об их вере в меня и это придаст мне стойкости.В пять часов Саймон отвез меня домой. Я задержалась на крыльце, слушая шорох колес отъезжавшего экипажа, потом взялась за ручку двери, чтобы войти в сумрачный холл, и ощутила, что моя решимость тает. Однако я взяла себя в руки и поднялась наверх, ни разу не оглянувшись, хотя мне очень хотелось проверить, не идет ли кто-нибудь за мной.За обедом сэр Мэтью, Люк и Рут то и дело украдкой поглядывали на меня, Сара же ни словом не упомянула ночное происшествие, что меня весьма удивило. Я старалась вести себя так, словно ничего не случилось.После обеда приехали доктор Смит и Дамарис. Видимо, Рут специально послала за доктором, – пока Люк шептался с Дамарис, а Рут отвлекала внимание сэра Мэтью (тетя Сара уже ушла к себе), он подсел ко мне и сказал:– Я слышал, прошлой ночью произошло что-то неприятное?– Да нет, пустяки, – быстро ответила я.– Вижу, вы уже вполне оправились. Миссис Грантли сочла нужным сообщить мне об этом, – вы ведь знаете, что я просил ее присматривать за вами.– Ни к чему было беспокоить вас по такому ничтожному поводу.– Насколько я понял со слов миссис Грантли, вам приснился страшный сон?– Будь это всего лишь сон, я бы не стала выбегать из своей комнаты и будить весь дом.– Вы не могли бы рассказать мне обо всем поподробней? – тихо попросил доктор.И я рассказала – в который раз за этот день. Он слушал меня с серьезным видом, не перебивая.– Боюсь, сегодня вам будет трудно уснуть, – заметил он, когда я закончила.– Не думаю.– Восхищаюсь вашим хладнокровием.– Я намерена запереть двери, чтобы не дать возможность шутнику снова нанести мне визит. Так я буду чувствовать себя в полной безопасности.– Если хотите, я дам вам снотворное.– В этом нет необходимости.– Возьмите на всякий случай. Вторая бессонная ночь вам совершенно ни к чему. Лекарство у меня с собой.– Оно мне не понадобится.– И все же пусть будет под рукой. Положите его возле кровати и, если почувствуете, что не можете уснуть, примите – оно подействует через десять минут.Я взяла у него пузырек и опустила в карман платья.– Спасибо.– Не бойтесь, – с улыбкой проговорил он, – от одной дозы вы не превратитесь в наркоманку. Но вам необходимо хорошо высыпаться, много отдыхать и правильно питаться. Так что не мучьте себя, отказываясь от лекарств, – лучше подумайте о том, что вашему ребенку нужен полноценный сон.– Вы очень внимательны, доктор Смит.– Я хочу, чтобы у вас все было в порядке.Вечером, готовясь ко сну, я поставила пузырек с лекарством на столик у кровати, как и обещала. Потом тщательно осмотрела комнату, заперлась изнутри и легла в постель. Однако мне не удалось заснуть так быстро, как я ожидала: едва задремав, я тут же просыпалась и устремляла взгляд на изножье кровати. Я никогда не была слабонервной, однако потрясение предыдущей ночи было слишком сильно, чтобы оправиться от него за один день. Когда часы пробили полночь, я не выдержала, приняла лекарство доктора Смита и почти сразу же погрузилась в глубокий, безмятежный сон.
Через несколько дней нервы мои совершенно успокоились, однако я все еще была настороже. Монах больше не появлялся, однако я тщательно запиралась на ночь и спала спокойно, не пробуждаясь внезапно и не озирая комнату в поисках привидений.Слуги потеряли интерес к этому случаю – видимо, обсудили его со всех сторон и пришли к выводу, что это одна из странностей, какие часто случаются с беременными женщинами.Но я не утратила решимости выяснить, кто посетил меня в обличье монаха, и однажды утром, размышляя об этом, вспомнила слова Агари о том, что в доме полно сундуков со старой одеждой. Может, в одном из них я найду монашескую рясу? Это будет шагом на пути к разгадке.Только один человек в доме мог помочь мне – мисс Сара Роквелл, и я решила поговорить с ней. После ленча я отправилась в восточное крыло. Постучав в дверь комнаты с гобеленами, я услышала приглашение войти.Тетя Сара была в восторге оттого, что я пришла сюда, не дожидаясь просьбы с ее стороны.– Ах! – воскликнула она, зайдя мне за спину и встав у двери, как в прошлый раз. – Ты пришла взглянуть на мои гобелены.– И на вас, – отозвалась я. Старушка просияла.– Работа подвигается быстро, – сказала она, подводя меня к скамье в оконной нише, на которой было разложено голубое покрывало для колыбели. – Я почти закончила. – Она развернула покрывало и показала мне.– Изумительно.– Я боялась.– Чего?– Если бы ты умерла, это была бы пустая трата времени. Заметив мое изумление, она объяснила:– Ты выбежала в коридор босиком и могла заболеть.– Значит, вы тоже слышали?– Я использовала почти весь свой голубой шелк.– И что вы думаете об этом... происшествии?– Вся моя работа могла оказаться ненужной.– Кто вам рассказал?– Впрочем, оно пригодилось бы для какого-нибудь другого ребенка. Дети все время рождаются... – Широко раскрыв глаза, она продолжала: – Может быть, для ребенка Люка. Только вот не знаю, будут пи у него хорошие дети?– Пожалуйста, не говорите о моем ребенке так, будто ему не суждено появиться на свет! – резко оборвала ее я.Она вздрогнула, как от удара.– Ты рассердилась, – пробормотала она. – Люди всегда сердятся, когда им страшно.– Мне не страшно.– Но ты сердишься?– Когда вы так говорите о моем ребенке.– Значит, ты боишься: сердитые люди обычно чего-то боятся.Я решила переменить тему.– Покрывало получилось прелестное, моему малышу оно наверняка понравится.Она расплылась в улыбке.– На днях я была в гостях у вашей сестры, и она рассказала мне о рождественском розыгрыше, который устроил ей Мэтью.Старушка прикрыла рот ладонью и засмеялась.– Они так поссорились, – сказала она. – Агарь разбила ему нос, так что кровь испачкала курточку. Гувернантка их наказала – посадила на хлеб и воду. Мэтью нарядился сэром Джоном... чтобы напугать Агарь… – Она взглянула на меня, наморщив лоб, – видимо, пораженная совпадением. – Что ты намерена делать, Агарь? Ну, с этим монахом?Я не стала поправлять ее и сообщать, что я Кэтрин. Вместо этого я сказала:– Попробую найти его костюм.– Я знаю, где шляпа. Я была там, когда он ее брал.– А где может быть ряса?Она удивленно повернулась ко мне.– Ряса? Никогда не видела. У нас нет никакой рясы. Мэтью надел шляпу и сказал, что напугает ее, когда она будет спать. Там еще было такое красивое перо. Шляпа так и лежит в сундуке.– В каком сундуке?– Ты же знаешь, Агарь, – в том, что в кладовке возле классной комнаты.– Давайте пойдем и посмотрим.– Ты хочешь переодеться и напугать Мэтью?– Нет, я не собираюсь переодеваться – просто хочу взглянуть на костюмы.– Хорошо, – согласилась она, – пойдем.Вслед за тетей Сарой я прошла через классную комнату и детскую к маленькой двери в конце коридора. Старушка открыла дверь, и на нас дохнуло затхлостью давно не проветриваемого помещения. Я увидела несколько больших сундуков, прислоненные к стене картины и кое-какую старую мебель.– Мама говорила, что, когда она приехала сюда, в доме было слишком много мебели, – задумчиво произнесла Сара. – Она велела кое-что убрать.– Давайте посмотрим костюмы.Я внимательно огляделась. Все предметы в кладовке были покрыты толстым слоем пыли. Непохоже, чтобы отсюда недавно что-то брали.Сара тронула крышку одного из сундуков и теперь огорченно глядела на свои руки.– Сколько пыли... – сказала она. – Сюда давным-давно никто не заглядывал – наверное, с тех пор как мы были детьми.Тяжелая крышка долго не желала поддаваться, но в конце концов нам удалось ее поднять. Сундук был доверху заполнен платьями, туфлями, плащами. Сара с торжествующим вскриком извлекла из его недр ту самую знаменитую шляпу и водрузила ее себе на голову.– Могу себе представить, как испугалась Агарь, – заметила я.– Ну, Агарь не так просто испугать. – Она пристально взглянула на меня. – Некоторые люди быстро приходят в себя от страха... и перестают бояться. Ты как раз такая, Агарь.Боже, как здесь душно и что за странное создание эта старушка с детскими голубыми глазами, одновременно бессмысленными и проницательными…Покопавшись в сундуке, тетя Сара вытащила шелковую мантилью и завернулась в нее. Шляпа по-прежнему украшала ее голову.– Вот так, – промолвила она, – теперь я чувствую себя не Сарой Роквелл, а совершенно другим человеком... кем-то, кто жил в этом доме много лет назад Должно быть, в чужой одежде становишься похож на ее владельца. Правда, на мне мужская шляпа и женская мантилья... – Она рассмеялась. – Интересно, если я надену рясу, я почувствую себя монахом?– Тетя Сара, где же все-таки ряса?Она умолкла, словно погрузившись в раздумья, и на минуту мне показалось, что я вот-вот услышу что-то важное. Но она сказала:– Ряса на том монахе, который приходил в твою комнату, Кэтрин. Вот где ряса.Я принялась вынимать вещи из сундука и, не найдя рясы, обратила свое внимание на другие сундуки и также перерыла их. Однако мои усилия оказались тщетными, и я пала духом. Тетя Сара, внимательно следившая за моими действиями, промолвила:– В доме есть еще сундуки. – Где?Она покачала головой.– Я редко покидаю восточное крыло.На меня снова накатила дурнота; тесная душная кладовка была пропитана запахом пыли и ветхости.Что известно тете Саре? – спрашивала я себя. Знает ли она, кто приходил ко мне в спальню в обличье монаха? Уж не она ли сама…Голова моя кружилась все сильнее, мне захотелось поскорее выбраться отсюда и оказаться в своей комнате. Кто знает, что случится со мной, если я потеряю сознание здесь, среди пыльной старой рухляди.– Мне надо идти, – проговорила я, – было очень интересно побывать здесь…Она протянула мне руку, словно гостье, которая нанесла ей официальный визит, и сказала:– Непременно приходи еще.
Мысли о Габриеле и Пятнице не оставляли меня. В моей душе еще теплилась надежда, что в один прекрасный день Пятница вернется. Я не желала верить, что его нет в живых. Но вот что удивительно: я могла в малейших подробностях восстановить сцену своего знакомства с Габриелем, однако плохо помнила его лицо. Я упрекала себя, это казалось мне предательством его памяти, но в глубине души сознавала: хотя мы с Габриелем и были мужем и женой, в некоторых отношениях мы остались совершенно чужими друг другу. С каждым днем я все больше убеждалась, что почти не знала его. Я говорила себе, что это было естественным следствием скрытности его натуры, – но в этом ли крылась истинная причина? Я глубоко скорбела о Габриеле, но кого я потеряла – возлюбленного или всего лишь доброго друга?Теперь я носила под сердцем ребенка Габриеля, и мне хотелось верить, что с его рождением в сердце мое войдет покой, что, держа его на руках, я буду счастлива. Я уже любила своего будущего малыша, и в сравнении с этой любовью мое чувство к Габриелю казалось тусклым и слабым. Я ждала прихода весны с таким нетерпением, какого никогда дотоле не испытывала, – ведь весной появится на свет мое дитя. Однако мне предстояло пережить еще немало черных дней.Погода стояла сырая и промозглая, если переставал накрапывать дождь, все вокруг окутывал туман. Густой пеленой он заволакивал окна и серым призраком просачивался в дом. Тем не менее я пользовалась любой возможностью совершить прогулку, не считая дождь помехой, ибо холода еще не наступили, а мягкая сырость, пришедшая с юга, вызывала на моих щеках нежный румянец. Чувствовала я себя прекрасно и подгоняла медленно текущие дни.Когда на коричневых полях Келли Грейндж появились первые зеленые всходы, я пришла в восторг. Молодые ростки пшеницы пробивались сквозь почву, обещая наступление нового года и весны. Мой ребенок должен родиться в марте, а сейчас ноябрь. Еще четыре месяца ожидания.Я еще раз навестила Агарь, и Саймон, как всегда, отвез меня домой в коляске. Мы больше не возвращались к происшествию с монахом, однако я не ослабила бдительности; иногда, просыпаясь ночью, я поспешно зажигала свечу, чтобы убедиться, что в комнате никого нет.Благодаря дружбе с Агарью мое отношение к ее внуку претерпело большие изменения. Агарь всегда была рада моему приходу и, хотя не говорила об этом прямо – ведь она была йоркширкой, а стало быть, не питала склонности к излияниям чувств, – всегда давала мне понять, как приятно ей мое общество. Наши разговоры в конце концов всегда переходили на Саймона, и мне снова и снова напоминали о его многочисленных достоинствах. Думаю, я стала лучше понимать его: он был прямолинеен до невежливости; тверд до жесткости со всеми, кроме своей бабушки; обожал браться за трудные задачи, которые всеми считались невыполнимыми, и доказывать, что это не так, – короче, был крайне высокомерен, но по-своему обаятелен. Женщины занимали не последнее место в его жизни. Агарь намекала на его близкие отношения с некоторыми дамами, жениться на которых он вовсе не собирался. Она не видела в этом ничего безнравственного: любовная связь в ее глазах была предпочтительнее мезальянса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Через несколько дней нервы мои совершенно успокоились, однако я все еще была настороже. Монах больше не появлялся, однако я тщательно запиралась на ночь и спала спокойно, не пробуждаясь внезапно и не озирая комнату в поисках привидений.Слуги потеряли интерес к этому случаю – видимо, обсудили его со всех сторон и пришли к выводу, что это одна из странностей, какие часто случаются с беременными женщинами.Но я не утратила решимости выяснить, кто посетил меня в обличье монаха, и однажды утром, размышляя об этом, вспомнила слова Агари о том, что в доме полно сундуков со старой одеждой. Может, в одном из них я найду монашескую рясу? Это будет шагом на пути к разгадке.Только один человек в доме мог помочь мне – мисс Сара Роквелл, и я решила поговорить с ней. После ленча я отправилась в восточное крыло. Постучав в дверь комнаты с гобеленами, я услышала приглашение войти.Тетя Сара была в восторге оттого, что я пришла сюда, не дожидаясь просьбы с ее стороны.– Ах! – воскликнула она, зайдя мне за спину и встав у двери, как в прошлый раз. – Ты пришла взглянуть на мои гобелены.– И на вас, – отозвалась я. Старушка просияла.– Работа подвигается быстро, – сказала она, подводя меня к скамье в оконной нише, на которой было разложено голубое покрывало для колыбели. – Я почти закончила. – Она развернула покрывало и показала мне.– Изумительно.– Я боялась.– Чего?– Если бы ты умерла, это была бы пустая трата времени. Заметив мое изумление, она объяснила:– Ты выбежала в коридор босиком и могла заболеть.– Значит, вы тоже слышали?– Я использовала почти весь свой голубой шелк.– И что вы думаете об этом... происшествии?– Вся моя работа могла оказаться ненужной.– Кто вам рассказал?– Впрочем, оно пригодилось бы для какого-нибудь другого ребенка. Дети все время рождаются... – Широко раскрыв глаза, она продолжала: – Может быть, для ребенка Люка. Только вот не знаю, будут пи у него хорошие дети?– Пожалуйста, не говорите о моем ребенке так, будто ему не суждено появиться на свет! – резко оборвала ее я.Она вздрогнула, как от удара.– Ты рассердилась, – пробормотала она. – Люди всегда сердятся, когда им страшно.– Мне не страшно.– Но ты сердишься?– Когда вы так говорите о моем ребенке.– Значит, ты боишься: сердитые люди обычно чего-то боятся.Я решила переменить тему.– Покрывало получилось прелестное, моему малышу оно наверняка понравится.Она расплылась в улыбке.– На днях я была в гостях у вашей сестры, и она рассказала мне о рождественском розыгрыше, который устроил ей Мэтью.Старушка прикрыла рот ладонью и засмеялась.– Они так поссорились, – сказала она. – Агарь разбила ему нос, так что кровь испачкала курточку. Гувернантка их наказала – посадила на хлеб и воду. Мэтью нарядился сэром Джоном... чтобы напугать Агарь… – Она взглянула на меня, наморщив лоб, – видимо, пораженная совпадением. – Что ты намерена делать, Агарь? Ну, с этим монахом?Я не стала поправлять ее и сообщать, что я Кэтрин. Вместо этого я сказала:– Попробую найти его костюм.– Я знаю, где шляпа. Я была там, когда он ее брал.– А где может быть ряса?Она удивленно повернулась ко мне.– Ряса? Никогда не видела. У нас нет никакой рясы. Мэтью надел шляпу и сказал, что напугает ее, когда она будет спать. Там еще было такое красивое перо. Шляпа так и лежит в сундуке.– В каком сундуке?– Ты же знаешь, Агарь, – в том, что в кладовке возле классной комнаты.– Давайте пойдем и посмотрим.– Ты хочешь переодеться и напугать Мэтью?– Нет, я не собираюсь переодеваться – просто хочу взглянуть на костюмы.– Хорошо, – согласилась она, – пойдем.Вслед за тетей Сарой я прошла через классную комнату и детскую к маленькой двери в конце коридора. Старушка открыла дверь, и на нас дохнуло затхлостью давно не проветриваемого помещения. Я увидела несколько больших сундуков, прислоненные к стене картины и кое-какую старую мебель.– Мама говорила, что, когда она приехала сюда, в доме было слишком много мебели, – задумчиво произнесла Сара. – Она велела кое-что убрать.– Давайте посмотрим костюмы.Я внимательно огляделась. Все предметы в кладовке были покрыты толстым слоем пыли. Непохоже, чтобы отсюда недавно что-то брали.Сара тронула крышку одного из сундуков и теперь огорченно глядела на свои руки.– Сколько пыли... – сказала она. – Сюда давным-давно никто не заглядывал – наверное, с тех пор как мы были детьми.Тяжелая крышка долго не желала поддаваться, но в конце концов нам удалось ее поднять. Сундук был доверху заполнен платьями, туфлями, плащами. Сара с торжествующим вскриком извлекла из его недр ту самую знаменитую шляпу и водрузила ее себе на голову.– Могу себе представить, как испугалась Агарь, – заметила я.– Ну, Агарь не так просто испугать. – Она пристально взглянула на меня. – Некоторые люди быстро приходят в себя от страха... и перестают бояться. Ты как раз такая, Агарь.Боже, как здесь душно и что за странное создание эта старушка с детскими голубыми глазами, одновременно бессмысленными и проницательными…Покопавшись в сундуке, тетя Сара вытащила шелковую мантилью и завернулась в нее. Шляпа по-прежнему украшала ее голову.– Вот так, – промолвила она, – теперь я чувствую себя не Сарой Роквелл, а совершенно другим человеком... кем-то, кто жил в этом доме много лет назад Должно быть, в чужой одежде становишься похож на ее владельца. Правда, на мне мужская шляпа и женская мантилья... – Она рассмеялась. – Интересно, если я надену рясу, я почувствую себя монахом?– Тетя Сара, где же все-таки ряса?Она умолкла, словно погрузившись в раздумья, и на минуту мне показалось, что я вот-вот услышу что-то важное. Но она сказала:– Ряса на том монахе, который приходил в твою комнату, Кэтрин. Вот где ряса.Я принялась вынимать вещи из сундука и, не найдя рясы, обратила свое внимание на другие сундуки и также перерыла их. Однако мои усилия оказались тщетными, и я пала духом. Тетя Сара, внимательно следившая за моими действиями, промолвила:– В доме есть еще сундуки. – Где?Она покачала головой.– Я редко покидаю восточное крыло.На меня снова накатила дурнота; тесная душная кладовка была пропитана запахом пыли и ветхости.Что известно тете Саре? – спрашивала я себя. Знает ли она, кто приходил ко мне в спальню в обличье монаха? Уж не она ли сама…Голова моя кружилась все сильнее, мне захотелось поскорее выбраться отсюда и оказаться в своей комнате. Кто знает, что случится со мной, если я потеряю сознание здесь, среди пыльной старой рухляди.– Мне надо идти, – проговорила я, – было очень интересно побывать здесь…Она протянула мне руку, словно гостье, которая нанесла ей официальный визит, и сказала:– Непременно приходи еще.
Мысли о Габриеле и Пятнице не оставляли меня. В моей душе еще теплилась надежда, что в один прекрасный день Пятница вернется. Я не желала верить, что его нет в живых. Но вот что удивительно: я могла в малейших подробностях восстановить сцену своего знакомства с Габриелем, однако плохо помнила его лицо. Я упрекала себя, это казалось мне предательством его памяти, но в глубине души сознавала: хотя мы с Габриелем и были мужем и женой, в некоторых отношениях мы остались совершенно чужими друг другу. С каждым днем я все больше убеждалась, что почти не знала его. Я говорила себе, что это было естественным следствием скрытности его натуры, – но в этом ли крылась истинная причина? Я глубоко скорбела о Габриеле, но кого я потеряла – возлюбленного или всего лишь доброго друга?Теперь я носила под сердцем ребенка Габриеля, и мне хотелось верить, что с его рождением в сердце мое войдет покой, что, держа его на руках, я буду счастлива. Я уже любила своего будущего малыша, и в сравнении с этой любовью мое чувство к Габриелю казалось тусклым и слабым. Я ждала прихода весны с таким нетерпением, какого никогда дотоле не испытывала, – ведь весной появится на свет мое дитя. Однако мне предстояло пережить еще немало черных дней.Погода стояла сырая и промозглая, если переставал накрапывать дождь, все вокруг окутывал туман. Густой пеленой он заволакивал окна и серым призраком просачивался в дом. Тем не менее я пользовалась любой возможностью совершить прогулку, не считая дождь помехой, ибо холода еще не наступили, а мягкая сырость, пришедшая с юга, вызывала на моих щеках нежный румянец. Чувствовала я себя прекрасно и подгоняла медленно текущие дни.Когда на коричневых полях Келли Грейндж появились первые зеленые всходы, я пришла в восторг. Молодые ростки пшеницы пробивались сквозь почву, обещая наступление нового года и весны. Мой ребенок должен родиться в марте, а сейчас ноябрь. Еще четыре месяца ожидания.Я еще раз навестила Агарь, и Саймон, как всегда, отвез меня домой в коляске. Мы больше не возвращались к происшествию с монахом, однако я не ослабила бдительности; иногда, просыпаясь ночью, я поспешно зажигала свечу, чтобы убедиться, что в комнате никого нет.Благодаря дружбе с Агарью мое отношение к ее внуку претерпело большие изменения. Агарь всегда была рада моему приходу и, хотя не говорила об этом прямо – ведь она была йоркширкой, а стало быть, не питала склонности к излияниям чувств, – всегда давала мне понять, как приятно ей мое общество. Наши разговоры в конце концов всегда переходили на Саймона, и мне снова и снова напоминали о его многочисленных достоинствах. Думаю, я стала лучше понимать его: он был прямолинеен до невежливости; тверд до жесткости со всеми, кроме своей бабушки; обожал браться за трудные задачи, которые всеми считались невыполнимыми, и доказывать, что это не так, – короче, был крайне высокомерен, но по-своему обаятелен. Женщины занимали не последнее место в его жизни. Агарь намекала на его близкие отношения с некоторыми дамами, жениться на которых он вовсе не собирался. Она не видела в этом ничего безнравственного: любовная связь в ее глазах была предпочтительнее мезальянса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36