Это было желанием Жюли, а теперь стало и его желанием.
– Оставь меня в покое, – говорила ему Жюли. – Я должна нести мой крест.
Вся жизнь Жюли состояла из крестов – едва она переставала нести один из них, судьба тут же взваливала на ее плечи другой. Бласко часто подмывало сказать, что кресты, очевидно, доставляют ей немалое удовольствие, но ему не хотелось затевать ссору.
Бласко продолжал говорить о Луисе:
– Бабушка не отпускает его от себя.
– Сколько ему лет? – Донья Марина отлично это знала, но ей нужно было занять чем-то время, пока служанка разливает вино.
– Пять. Видели бы вы, как мальчик сидит на лошади! Когда он скачет среди виноградников, крестьяне приветствуют юного дона Луиса.
Служанка вышла, оставив их вдвоем. Донья Марина облокотилась на стол и посмотрела на Бласко.
– Каждый раз, когда ты приезжаешь, – медленно проговорила она, – я вижу, что ты все помнишь. Читаю это в твоих глазах. Я знаю, что ты любил Исабелью. Я и раньше это знала. Ты был бы ей хорошим мужем, если бы ее не похитили.
– Не говорите об этом, – сказал Бласко. – Это слишком мучительно даже теперь.
– Я не говорю об этом ни с кем, кроме тебя, Бласко. Мы считали тебя легкомысленным и думали, что Доминго будет лучшим мужем для Исабельи. Но он утешился куда быстрее тебя.
Бласко уставился в свой бокал. Он не мог сказать ей, что любовь, которую она видела в его глазах, принадлежала не Исабелье.
– Ну, – беспечным тоном отозвался он, – у меня есть мой дом, моя семья…
– Это хорошее возмещение, – кивнула донья Марина. – У тебя есть твой Луис. Дети дают нам столько радости. Они растут, как виноград – нежный и пре красный.
– Вы очень смелая женщина, донья Марина. Я потому так часто приезжаю сюда, что хочу научиться смелости у вас. На развалинах вашего старого дома вы построили новый. Вы потеряли дочь и мужа, и все же вы не одиноки.
– У меня есть Габриель и Сабина. Они мне как дети. Я старалась смотреть на племянника Алонсо, как на своего сына, а на его жену Сабину – как на дочь. Они изо всех сил стремились заменить мне тех, кого я лишилась.
– Но никто не в состоянии этого сделать. Я вижу это по вашим глазам.
– Я так думала, Бласко, но сейчас Сабина ждет ребенка. Я молю всех святых, чтобы все прошло хорошо. Когда я возьму малыша на руки, то буду любить его как родного внука, которого могла принести мне Исабелья. Буду наблюдать, как он растет, как раньше наблюдала за своей дочерью.
– Очень рад за вас…
– Сабина молода и здорова. Они женаты всего года ребенок уже скоро родится. Уверена, что у них будет много детей. Я стану возиться с ними, и у меня не будет времени для печальных мыслей. Если бы я знала, что Исабелья мертва, как Алонсо, то, наверное, могла бы успокоиться. Но меня мучает то, что могло с ней произойти.
– С Исабельей была Бьянка. Она должна была о ней позаботиться.
– Ах да, молодая цыганка. Я хорошо помню день, когда она появилась у нас. Странная девушка… такая дерзкая и непочтительная. Я тогда не хотела, чтобы она осталась в доме и стала постоянной компаньонкой моей дочери. Но теперь я рада, что она оказалась здесь. Бьянка была храброй девушкой и по-настоящему любила Исабелью.
– Думаю, – промолвил Бласко, – они вряд ли смог ли бы прожить долго в Англии. Я слыхал, что там нет ничего, кроме дождей и туманов, а сырость проникает до костей, убивая тех, кто к ней не привык.
– Но я хотела бы точно знать это, Бласко. Я не обрету покоя, пока снова не обниму дочь или не буду уверена, что ее страдания кончены.
– С тех пор прошло много времени.
– Очень много, – согласилась донья Марина. – Сабина сказала, что, если родится девочка, она назовет ее Исабельей, а если мальчик – Алонсо. Но я слишком много болтаю о своих детях. Я очень рада, Бласко, что ты приехал сегодня, так как хочу сказать тебе кое-что предназначенное только для твоих ушей. Подойди к двери и проверь, не подслушивают ли нас.
Бласко повиновался. В приемной никого не оказалось.
Донья Марина посмотрела на него и произнесла шепотом:
– Я слышала разговоры, касающиеся Жюли и того… как она молится.
Сердце у Бласко забилось сильнее.
– Где вы это слышали?
– Ваши слуги говорили нашим.
– Слуги – наши друзья. Мы всегда хорошо с ними обращались.
– И они будут преданы вам во всем за исключением одного, о чем они станут распространяться, если их начнут расспрашивать.
– Возможно, – сказал Бласко.
– Твоя жена все эти годы жила в вашем доме, но до сих пор я не слышала сплетен на этот счет.
– Мы тщательно хранили эту тайну.
– Бласко, может произойти нечто ужасное.
– Никто не знает этого лучше меня. Надеюсь больше никогда не видеть того, что мне довелось увидеть в Париже.
– Сейчас Жюли в Испании, – напомнила донья Марина. – Все это время она жила среди нас. Ее ребенок – испанец. Он Каррамадино и не может быть еретиком.
– Боюсь, что нас ожидают большие неприятности. Моя мать не позволит, чтобы ее внук был воспитан еретиком, а Жюли – чтобы ее сын стал католиком. Скоро он достигнет возраста, когда придется думать о его религиозном обучении. А теперь пошли разговоры о Жюли! Что, если они достигнут ушей тех, кого это может заинтересовать?
– Тебе не следовало жениться на гугенотке, Бласко.
– Не следовало, – кивнул Бласко. – Но теперь я должен защищать Жюли, даже если это будет стоить мне жизни.
– Ты лучше всего защитишь жену, если будешь следить за ее поведением. В Париже ты видел страшные вещи на улицах. Здесь происходят точно такие ужасы в подземных тюрьмах. Помни об этом, Бласко. Помни и будь настороже.
Вскоре после этого Бласко вышел вместе с доньей Мариной взглянуть на виноградники и поговорить с Габриелем. Он пообедал с ними и остался отдохнуть, а когда сиеста кончилась, поскакал назад в сторону Севильи.
Это был счастливый день, если не считать предупреждения относительно Жюли, а Бласко нуждался в подобных днях. Но подъезжая к дому, он становился все более мрачным.
Между его женой и матерью существовала постоянная неприязнь, и поэтому он не должен передавать матери предупреждение доньи Марины. Не следует предоставлять ей лишний повод унижать бедную Жюли.
Нужно поговорить с Жюли и попросить ее соблюдать осторожность. Они много лет хранили ее тайну. Она никогда не посещала мессу в их часовне, Отец Гарсия знал, что они приютили в доме еретичку. От него это невозможно было утаить, но если он когда-нибудь их покинет, они не будут чувствовать себя в безопасности.
Жюли молилась в своей комнате. Она часто заявляла, что не нуждается в атрибутах католической церкви. Ее религия была простой. Гугеноты не верили в необходимость пения молитв по-латыни, священников, служащих мессу, церемониальных одежд, изображений святых. «Мы обращаемся прямо к Богу», – утверждали они.
Жюли исповедовала свою веру в католическом доме, слуги приписывали ее необычные молитвы иностранному происхождению и не догадывались, как надеялись Бласко и Жюли, что она из тех еретиков, которых испанский король и сановники Церкви вознамерились истребить огнем и пытками.
Положение было чревато сотней опасностей не только для Жюли, но и для всех обитателей дома.
И в этом был повинен Бласко. Он навлек эти опасности на свою семью, хотя всю молодость хотел только греться на солнце и получать удовольствия.
По дороге домой Бласко думал о Жюли, несущей свои кресты и становящейся с годами все более суровой. Он думал о матери, которая обожала внука, но так и не смогла полюбить свою невестку, и чья неприязнь к ней с рождением мальчика стала усиливаться, приближаясь к ненависти.
Подъезжая к дому, Бласко заметил впереди фигуру в темном облачении верхом на муле.
Священник! И судя по одеянию, иезуит! Бласко не стал догонять его, так как ему в таком случае пришлось бы пригласить путника домой поесть и отдохнуть. Времена изменились, и теперь он не осмеливался приглашать в дом священников. Предупреждение доньи Марины было своевременным. Их дом скрывал тайну, которую священник мог раскрыть.
Поэтому Бласко придержал коня, надеясь, что иезуит свернет, а он потом сможет проскакать остаток пути галопом. Но священник продолжал ехать вперед, и вскоре стало ясно, что он направляется в дом Каррамадино.
Почему? Что означал этот визит? Неужели сплетни слуг достигли чужих ушей? Неужели этот человек стремится проникнуть в дом с определенной целью?
Если так, то нужно торопиться. Он должен предупредить Жюли о том, что может произойти, если она не будет соблюдать осторожность, должен заставить ее понять, что она подвергает опасности всю семью.
Вонзив шпоры коню в бока, Бласко поскакал вперед и нагнал священника у ворот дома.
– Добрый вечер, святой отец.
Священник обернулся и посмотрел на него. Весь страх Бласко мигом улетучился.
– Доминго! – воскликнул он.
Они сидели за столом. Слуги сновали взад-вперед, стараясь как следует угостить отца Доминго.
Он сидел между отцом и матерью. Уже давно они не видели за столом обоих сыновей.
Доминго сказал, что проведет у них несколько дней, а потом поедет дальше.
Он выглядел похудевшим и побледневшим с тех пор, как они видели его в последний раз, и это огорчало донью Тересу: она думала, что Доминго пришлось перенести самые тяжкие испытания. В некотором роде она этим гордилась, но ей хотелось, чтобы ее мальчик хотя бы немного пожил дома и позволил матери поухаживать за ним. Сыновья разочаровали ее – Доминго стал священником и дал обет безбрачия, а Бласко женился на француженке. Единственная польза от этого брака – их сын, ее любимый внук Луис.
Луис рассматривал дядю с величайшим интересом, задавая вопросы высоким писклявым голосом. Домин го вполне серьезно отвечал ему. Он рассказывал о го родах, где ему довелось жить. Доминго учился в Париже и Риме, а недавно вернулся из Реймса.
– Скоро я отправлюсь за море, – сообщил он. – Поэтому я и хотел повидать вас перед отъездом.
– Ты поплывешь на большом корабле? – спросил Луис.
– Возможно, – ответил Доминго.
– Я бы хотел поплыть с тобой, – сказал мальчик. Жюли попросила его помолчать.
– Твой дядя хочет поговорить с родителями, а не с маленьким мальчиком, – сказала она ему. – Кончай есть и отправляйся спать.
– Пожалуйста, дай ребенку спокойно поесть, – вмешалась донья Тереса. – Ему вредно торопиться во время еды.
– Думаю, я знаю, что вредно, а что полезно моему сыну, – отозвалась Жюли.
– Есть нужно медленно. Не заглатывай куски целиком, малыш. Не забывай жевать как следует – помнишь, как учил тебя дедушка?
Луис переводил взгляд с матери на бабушку. Он привык к стычкам между ними и гордился, что является их причиной. Теперь он стал есть медленно, так как хотел остаться и послушать, что будет говорить его новый дядя.
Жюли взяла его за руку и сказала:
– Пойдем, Луис.
Ребенок посмотрел на бабушку. «Чего доброго, начнется очередная сцена, – подумал Бласко. – Они сцепятся из-за мальчика, как две голодные собаки из-за кости».
Но его матери, очевидно, хотелось побыть наедине с сыновьями, так как она не стала протестовать, и хотя Луис с надеждой смотрел на нее, Жюли увела его из-за стола.
Доминго рассказывал об учении в различных колледжах, не только в Испании, но и во Франции, и сообщил, что принял духовный сан и присоединился к обществу Иисуса.
Бласко понимал, что это означает. Коль скоро Доминго вступил в это общество миссионеров, его постоянно будут посылать за границу распространять истинную веру в тех странах, где она не процветает так, как в Испании.
Бласко не сомневался, что визит Доминго имел некую скрытую причину. Его занимало, что означает страдальческий взгляд брата. Неужели Доминго не смог обрести покой, последовав своему призванию?
По окончании обеда Бласко предложил Доминго прогуляться с ним в саду. Там многое изменилось, и ему хотелось бы показать все брату.
Доминго охотно согласился, и вскоре братья шагали по саду, наполненному ароматом цветов.
– По-моему, я пришелся не по душе твоей жене, – сказал Доминго. – Что я сделал, чтобы ей не понравиться?
– Дело не в тебе, а в твоей одежде. Должен сказать тебе всю правду как члену семьи. Жюли – гугенотка. За все годы, проведенные в нашем доме, она так и не приняла нашу веру.
– Но это очень серьезное дело. Гугенотка живет в нашем доме!
– А что, по-твоему, я должен был сделать, Доминго? Выдать ее инквизиции? Она вела себя очень осмотрительно – и мы все тоже. Мы никогда не ходим в часовню вместе – значит, никто не может утверждать, что она туда не ходит. Конечно, приходится вести себя осторожно.
– Ты говоришь об этом как о каком-то пустячном не удобстве. Эта женщина – еретичка! А с теми, кто укрывает под своей крышей еретиков, могут произойти ужасные вещи.
– А с теми, кто на них женится?
– Почему ты женился на этой женщине, Бласко?
– Потому что у нее не осталось ни дома, ни друзей, а на моих глазах погиб ее брат.
– Странная причина для брака.
– Не такая уж странная. Ее брат упрекал меня перед смертью. Эту сцену я никогда не забуду.
– Значит, из-за упреков иностранца на смертном одре…
– Да, именно из-за этого. Только смертным одром был пол в доме его отца, а смерть пришла от шпаг его врагов. Это произошло в канун Дня святого Варфоломея. Я понял, что должен спасти Жюли, глядя в глаза ее умирающему брату.
– Но она еретичка, Бласко.
– Я стараюсь забыть об этом.
– Стараешься забыть! Как это похоже на тебя, Бласко. Ты всегда отворачивался от того, на что было неприятно смотреть. А как же твой сын?
– О нем позаботится наша мать.
– Да, она добрая католичка. Но я не в силах понять, как наши родители могли приютить в доме еретичку.
– Теперь она их дочь и мать их внука.
– Укрывая еретичку, брат, ты взваливаешь тяжкое бремя на мою совесть.
– Ты имеешь в виду, что твой долг – выдать ее?
– Да, это долг сына Святой Церкви.
Бласко стиснул кулаки.
– Нет, Доминго! – крикнул он. – Ты не можешь так поступить!
– Иногда исполнение долга бывает мучительным, – заметил Доминго.
Бласко остановился и недоверчиво посмотрел на брата:
– Никогда не думал, что подобная мысль может прийти тебе в голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47