Виктория чуть пощипала щеки, чтобы придать им требуемый модой девический румянец.
— Это все ничего не значит, Джорджия. Ничегошеньки.
— Для тебя не значит, — вздохнула Джорджия, — но скажи честно — разве он не прелесть?
— Прелесть? — рассмеялась Виктория. — Вот уж бы не сказала!
— Что-то я не совсем тебя понимаю, Тори. По-моему, Майлз Уэлсли самый красивый, очаровательный, я бы даже сказала, идеальный мужчина из всех, кого я когда-либо знала.
Виктория пожала плечами.
— У каждого свой вкус.
— Неужели ты не считаешь его хотя бы привлекательным?
— Нет. Этого я не говорила. Полагаю, на свете найдется немало женщин, которым нравятся улыбчивые, зубастые молодые люди.
— Зубастые?! Ты называешь его зубастым? Бог с тобой, у него самая обворожительная улыбка на свете! А волосы? Ну просто спелая рожь!
Джорджия минуту смотрела прямо перед собой, будто грезила наяву, потом повернулась к Виктории:
— Знаешь, Тори, в чем твоя беда?
Виктория с удивлением посмотрела на сестру.
— А я и не догадывалась, что у меня есть беда.
— Ну, — замялась Джорджия, — может, это не так уж серьезно, но все-таки… — Она помолчала и, в упор глядя на сестру, выпалила: — Я думаю, ты не проявляешь интереса к мужчинам, потому что… потому что в тебе нет романтики! Ты слишком практичная — вот что я тебе скажу!
— Джорджия, в твоих устах слово «практичная» звучит, как название какой-то болезни, — возразила Виктория, — а ведь многие люди считают, что практичность — это скорее достоинство, чем недостаток.
— Извини, дорогая, я не хотела тебя обидеть. Нет, правда, я вовсе не думаю, что в практичности есть что-то дурное. Просто я рассуждаю таким образом: поскольку ты — человек с логическим складом ума и напрочь лишена романтики, то не в состоянии воспринимать мир так, как воспринимаем его мы с Каролиной.
Виктория торопливо отвернулась от Джорджии, опасаясь, что выражение лица ее выдаст. Сказать по правде, мужские чары Майлза Уэлсли произвели на нее ничуть не меньшее впечатление, чем на сестер.
— Запомни, Джорджия, — не слишком уверенно сказала Виктория, — мужчина — это не только красивая внешность и проникновенный голос. И вам с Кэри, когда вы общаетесь с представителями противоположного пола, особенно такими, как Майлз Уэлсли, надо иметь это в виду.
— Ясное дело, — со смехом произнесла Джорджия, оттесняя Викторию от зеркала, чтобы бросить взгляд на собственную прическу. — Кроме внешности и голоса, следует принимать во внимание положение мужчины в обществе, его титул и, наконец, манеры и воспитание. Так вот, Майлз Уэлсли обладает всем этим в полной мере.
Виктория с сомнением на нее посмотрела.
— Возможно, богатство и титул у него имеются, но манеры? Сразу видно, что тебе не приходилось оставаться с ним наедине.
Джорджия бросила прихорашиваться и в изумлении воззрилась на Викторию.
— Почему ты мне все это говоришь? Он что же — обошелся с тобой грубо?
Перед взором Виктории предстали чувственные губы Майлза…
— Не то чтобы грубо, — пробормотала она, — но… как бы это сказать… он был дерзок, это точно.
— Дерзок? — воскликнула Джорджия, вздрогнув от приятного возбуждения. — Но я ничего не имею против мужской дерзости, если, конечно, она не направлена на… это самое…
— Что значит «это самое»? Джорджия вспыхнула.
— Неужели не понимаешь? Это когда мужчина покушается на главное достояние девушки… и позволяет себе всякое такое… Надеюсь, он ничего себе в этом смысле не позволял?
У Виктории перехватило горло.
— Разумеется, нет, — сказала она хрипловатым от волнения голосом. — С чего ты взяла?
— Я слышала сплетни, которые про него ходят, — призналась Джорджия.
— Я тоже кое-что о нем слышала… Но это все чушь — досужие разговоры, не более того.
— Не все чушь, дорогая моя, не все. Уверяю тебя, многое из того, что о нем говорят, — истинная правда. К примеру, Цинтия Хайкрофт мне рассказывала, что на бале у Хантфордов он пытался ее поцеловать.
У Виктории при этом известии вытянулось лицо, но, когда она заговорила снова, голос ее звучал ровно:
— Не стоит безоговорочно верить всему, что пытаются тебе втолковать. Все знают, что Цинтия Хайкрофт имеет обыкновение преувеличивать.
— Дыма без огня не бывает. Впрочем, я сомневаюсь, что Майлз Уэлсли мог позволить что-либо подобное по отношению к тебе.
— Это почему же? — с обидой в голосе осведомилась она.
— Ты хочешь сказать, что он к тебе приставал?!
— Я ничего не хочу сказать. Я просто спрашиваю, почему, по твоему мнению, Майлз Уэлсли не мог позволить по отношению ко мне какой-нибудь вольности?
— Ну… — протянула Джорджия, недоумевая, отчего всегда доброжелательная Виктория так взъелась, — ты не такого пошиба женщина, чтобы…
— Чтобы мужчина мог лезть ко мне со всякими глупостями? — закончила за нее Виктория. — Ну все, хватит этих глупых разговоров! Бог с вами, сестрички, делайте что хотите. Кстати, нам давно уже пора спускаться в зал. Фиона говорила, что отец все еще неважно себя чувствует и не сможет присутствовать на вечере, а ведь ты знаешь, как она всегда расстраивается, когда ей приходится одной принимать гостей.
— Уже иду, — согласно кивнула Джорджия, в последний раз поправляя и расправляя свои юбки перед зеркалом. — Тем не менее я до сих пор не могу взять в толк, отчего ты назвала мистера Уэлсли дерзким.
— Не стоит обращать на это слишком много внимания. Скажем так: я просто неудачно выбрала слово.
Джорджия одарила сестру столь нехарактерным для нее проницательным взглядом.
— По-моему, Тори, ты говоришь мне неправду. Что-то все-таки между вами было, когда вы были одни в конюшне. Жаль, что ты не хочешь со мной поделиться. Обещаю тебе — прежде чем закончится вечер, я выясню, что именно!
Майлз стоял в углу бального зала в доме Пемброков и бесстрастно наблюдал, как просторное помещение постепенно заполнялось гостями. Еще один бал. Или, может быть, званый вечер? Какая, в сущности, разница? Все равно придется пять или шесть часов улыбаться, танцевать, флиртовать и обмениваться ничего не значащими репликами с женщинами, которые рассуждают исключительно о погоде или о последнем достижении в области мужской моды — смешной шляпе под названием «котелок».
Неужели эти люди не в состоянии найти себе более интересное занятие, нежели посещение балов? Как, черт возьми, в этой стране делаются дела, если все эти господа и дамы проводят ночи на балах, а днем отсыпаются, чтобы набраться сил перед новым балом?
Майлз все еще хмурился и покачивал головой, когда к нему неожиданно подлетел его приятель Александр Шоу с двумя бокалами в руках.
— А ты сегодня отлично выглядишь, Уэлсли, — с улыбкой произнес он и протянул один бокал Майлзу. — Если не ошибаюсь, на тебе новый сюртук?
— Есть такой грех, — признал Майлз и застенчиво улыбнулся. — Когда я приехал, бабушка сразу поставила меня в известность, что мой «ковбойский гардероб» не подходит для приличного общества, и настояла на том, чтобы я немедленно заказал себе несколько костюмов у лучшего лондонского портного. Ума не приложу, что я стану делать дома со всеми этими вышитыми жилетами и шелковыми галстуками. Боюсь, мои младшие братья поднимут меня на смех.
— По-моему, британское общество тебе явно не по нраву.
— Это не совсем так. Я не прочь потанцевать и повеселиться, но когда это происходит каждую ночь… когда одни и те же люди каждый вечер разговаривают на одни и те же темы — это сведет с ума кого угодно. Скажи, Алекс, неужели тебе на этих балах не бывает скучно?
Алекс пожал плечами.
— Ну, когда с детства ко всему этому привыкаешь, бальный сезон воспринимается как нечто вполне естественное. Кроме того, надо же где-то знакомиться с женщинами. Вот у вас, в Америке, где знакомятся с девушками?
— Как где? На вечеринках, в церкви, иногда друзья родителей приводят с собой своих дочерей…
— Что-то я не вижу особой разницы, — заметил Алекс.
— То-то и оно, что особой разницы нет, — сказал Майлз. — Как я уже тебе говорил, я приехал в Англию за лошадьми, а не за женой, и у меня такое чувство, что я напрасно трачу здесь время. Отсюда, должно быть, и вся моя меланхолия.
— Ах да! Скажи, в таком случае, как подвигаются твои дела с Пемброком? Ты уже обошел его конюшни? Ну и как, подобрал себе что-нибудь?
— Присмотрел одну лошадь, только она не продается.
— Ты, конечно же, имеешь в виду Кингз Рэнсома.
Майлз с готовностью кивнул.
— Разумеется, кого же еще?
— Уж лучше тебе про него забыть, — посоветовал Алекс. — Пемброк с большим удовольствием расстанется с Джорджией или Каролиной, нежели с этой лошадью. — Помолчав, Алекс скривил в ухмылке губы и вполголоса произнес: — На этот счет, правда, у меня есть одна идейка. Почему бы тебе не взять эту лошадь в приданое, женившись на ком-нибудь из Штатов?
Майлз посмотрел на приятеля как на умалишенного.
— Нет уж, спасибо. Мне, конечно, нравится жеребец, но не до такой же степени. К тому же мне сказали, что лошадь принадлежит леди Виктории и близняшки никаких прав на нее не имеют.
— Я тоже об этом слышал, — произнес Шоу, — не знал, правда, так это на самом деле — или нет.
— Если верить Джону Пемброку, все обстоит именно так.
Алекс сокрушенно покачал головой.
— Не повезло тебе, старина. Господь свидетель, нет на свете лошади, ради обладания которой стоило бы провести остаток жизни в бесконечной сваре с такой фурией, как леди Виктория! Кстати, ты уже имел счастье с ней познакомиться?
Майлз утвердительно кивнул.
— Более того, я провел с ней все сегодняшнее утро. Поскольку сэр Джон неважно себя почувствовал, лошадей в конюшне Пемброков показывала мне она.
— Как, сэр Джон опять заболел? — с удивлением осведомился Шоу. — Тогда нечего удивляться, что я не встретил его, когда приехал. Бедняга, он и впрямь серьезно болен. Кажется, у него какая-то болезнь сердца.
— То же самое мне сказала Виктория.
— Ага! — с хитрой ухмылкой воскликнул приятель Майлза. — Стало быть, она уже для тебя «Виктория»? По-видимому, отношения у вас сложились куда лучше, нежели я ожидал!
— Не совсем так, — вынужден был признать Майлз. Допив бренди, он поставил пустой бокал на поднос проходившего мимо слуги и добавил: — Она настоящая ехидна — точь-в-точь такая, как ты говорил. Сказать по правде, когда я пару раз позволил себе не слишком лестно отозваться о ее лошадях, она едва ли не велела мне убираться к черту, а потом развернулась на каблуках — и была такова.
Глаза Алекса расширились от удивления.
— Да что ты? Неужели она и в самом деле послала тебя к черту?
— Вроде того. Ошибиться в смысле сказанного было просто невозможно.
— Что ж, это очень на нее похоже, — хохотнул Алекс. — Теперь ты понимаешь, надеюсь, почему леди Виктории двадцать три, а она все еще не замужем? Она всегда… — Неожиданно его внимание привлекло какое-то движение у больших, распахнутых настежь дверей бального зала.
— Кстати, о Снежной королеве: вот и она сама пожаловала.
Майлз проследил за взглядом приятеля и увидел Викторию, которая в это мгновение входила в зал в сопровождении улыбающихся двойняшек. По обыкновению, очаровательные Штаты были облачены в пышные платья теплых пастельных тонов, в то время как леди Виктория выступала в наряде серо-стального оттенка. Как и прежде, волосы у нее были собраны в тугой узел на затылке, и не было ни единого шаловливого локона, который оживлял бы эту весьма унылую картину. Губы леди напряженно улыбались, но даже из того угла, где стояли Майлз с Шоу, было видно, что в ее темных глазах нет ни искорки смеха.
А ведь ей этот званый вечер нравится ничуть не больше, чем мне, подумал Майлз.
— По-моему, ей доставляет истинное удовольствие разыгрывать роль старой девы, присматривающей за младшими сестрами, — заметил Алекс.
Майлз утвердительно кивнул.
— Я вот только никак не пойму, зачем она это делает?
— Может быть, по той простой причине, что она смирилась со своей судьбой и перемен к лучшему в жизни уже не ждет?
— Что-то не слишком мне в это верится, — сказал Майлз. — По мне, Виктории нисколько не нравится прозябать в старых девах — просто она хочет, чтобы ее за таковую принимали. Более того, я думаю, что за ее пуританской внешностью скрывается страстная натура, которая только и ждет случая, чтобы вырваться на волю.
— Ты, Уэлсли, должно быть, шутишь? — фыркнул, как конь, Шоу. — Готов держать пари, что эта особа в жизни не позволила ни одному мужчине прикоснуться к ее губам поцелуем.
Майлз повернулся к приятелю и хитро улыбнулся.
— А ведь ты бы проиграл пари, Шоу.
— Откуда тебе знать?
— Потому что я с ней целовался. Вчера. В конюшне… Теперь же, старина, прошу меня извинить — пойду приглашу ее на танец.
С этими словами Майлз удалился, предоставив Александру Шоу в немом изумлении смотреть ему вслед.
7
Виктория заметила Майлза, идущего по залу в ее сторону. Прежде чем она осознала, что он направляется именно к ней, — молодой человек уже стоял рядом.
— Добрый вечер, — улыбнулся он, — позвольте принести вам поздравления: вечер, сдается мне, удался на диво.
Виктория вздрогнула и на всякий случай огляделась: хотела убедиться, что слова Майлза обращены к ней и ни к кому другому.
Майлз заметил это ее движение и рассмеялся.
— Увы, вокруг никого. Вы не ошиблись — я обращаюсь к вам.
Прикусив губу, чтобы не разразиться язвительным комментарием по поводу дерзкого смеха американца, Виктория процедила:
— Благодарю вас, мистер Уэлсли, за комплимент, но его следовало бы адресовать моей мачехе — этот вечер целиком ее заслуга.
— Я уже имел честь поздравить леди Фиону и ваших сестер, — заверил ее Майлз.
— Понятно. Стало быть, я в вашем списке стою на последнем месте.
— Ничего подобного, — мгновенно отразил выпад Виктории Майлз. — Наоборот, я приберег самые теплые слова напоследок. Могу я пригласить вас на танец?
Виктория вскинула голову и внимательно посмотрела на улыбающегося Майлза.
— Знаете, мистер Уэлсли, подчас я совершенно вас не понимаю.
Удивленный и заинтригованный этой неожиданной репликой, Майлз склонил голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46