Внутри же каменной ниши лежали семь каких-то странных предметов черно-коричневого цвета и лишь присмотревшись к верхнему из них я понял, что это такое. Высохший до каменного состояния кожаный чехол, лопнул как кокон, и через эту трещину была видна горловина амфоры, залитая черной смолой, на которой явственно была видна печать, состоящая из двух не знакомых мне знаков.
От дальнейшего изучения находки меня отвлек сдавленный возглас и, обернувшись, я увидел, как прелат и кардинал рухнули на колени и начали читать молитву.
Я никогда не видел таких лиц у людей – это были лица увидевших чудо, истинно верующих, они словно изнутри были освещены переполнившими их чувствами. Смотря на них, я со стыдом вспоминал наши юношеские выходки в духе воинствующего атеизм а и, наверное, впервые в жизни так глубоко осознал, что человеку просто необходимо иметь свободу веры.
Я терпеливо стоял в стороне, пока они созерцали амфоры лежащие, в нише не решаясь не только прикоснуться к ним, но даже приблизиться.
Затем, овладев собой, кардинал Андреотти попросил прелата проводить нас в кабинет и предоставить его для беседы.
Как только Прелат вышел я обратился к кардиналу Андреотти:
– Мне показалось, что это замечательные амфоры, зашитые в кожаные футляры, боюсь вас обидеть, но я не вижу ничего больше.
– Сергей, видите ли, может быть вам известно, что Иисус Христос, рожденный в семье плотника и начавший проповедовать в возрасте тридцати трех лет, до этого времени сменил целый ряд занятий. К сожалению документальных свидетельств, об этом периоде его жизни не существует, а писавшие о его деяниях не считали эту честь его жизни достойной отражения, но все же существуют легенды, и одна из них говорит о том, что Иисус несколько лет своей жизни посвятил виноградарству и виноделию. К тому же, в документах ордена тамплиеров упоминается о находке амфор с вином, сделанным его рукой, и даже есть рисунок печати, которой эти амфоры были опечатаны. Но этим записям никто не придавал значения, считая, что коль до сегодняшнего дня эти амфоры не были найдены, как впрочем, и во времена запрета и гонения на орден со стороны Филиппа, то что-либо вымысел своеобразная история, рассказанная в дороге, либо эти хрупкие предметы просто не пережили перевозок и утрачены безвозвратно.
– А вы уверены, что это именно эти амфоры, о которых вы рассказываете.
Кардинал впервые улыбнулся за долгое время.
– Сергей, как магистр распорядитель ордена Христа, я читал все документы, имеющие значение, а эту легенду я перечитывал десятки раз в записи, принадлежащей еще перу Хьюго, рассматривая рисунок печати. Так вот, вы и вообразить себе не можете, сколько ночей я провел, пытаясь представить, как бы могла эта печать выглядеть в действительности. И вы считаете, что после этого я могу ошибиться.
– Но что же нам дальше делать?
– Это полностью зависит от вашего решения. Это сокровище Главного Хранителя и оно принадлежит вам.
– Я совершенно не представляю, как поступить. Просто вернуть плиту на место, мне кажется не возможным. Содержимое тайника, однажды увидев свет, привлечет охотников за сокровищами. Но и как хранить и перевозить столь объемный груз я представить не могу.
– Сергей, если позволите, я попробую предложить вам решение. Вы передадите их на хранение в банк Ватикана, как вашу собственность, а банк, приняв их на хранение, предоставит вам денежные средства необходимые вам.
– Вы знаете, после окончательного расчета со мной, со стороны американцев, я абсолютно не испытываю необходимости в деньгах. Но идея передачи находки банку кажется мне очень удачной.
– В таком случае, с вашего позволения я улажу все необходимые формальности и организую передачу?
– Конечно, я буду, благодарен за то, что вы снимете с моих плеч эту заботу. А сейчас я хотел бы вернуться к своим близким.
И уже через две минуты на той же машине я ехал в сторону дома, оставив все заботы, хотя бы в этом на кардинале Андреотти.
Кьяра со Стеном уже поджидали меня. Мы начали собираться. Жилище, так долго служившее мне домом, сегодня выглядело совершенно чужим. Признаться по совести я совершенно не представлял, что мне взять с собой. Весь мой гардероб уместился в одну сумку. Подумав, я решил ограничить сборы книгами и дисками, да еще несколькими мелкими сувенирами, имеющими для меня значение.
Никогда не думал, что всего этого у меня такое количество. Мелочей набралось столько, что когда я принес из кухни свою алюминиевую кружку, сыгравшую сто достопамятную роль, я долго искал для нее место в картонных коробках, оказавшихся заполненными, что называется под завязку. Все оборудование квартиры я решил оставить моим хозяевам, с которыми, накануне встретившись, я полностью рассчитался. Мы с ними договорились, что, уезжая, я, просто оставлю ключи и захлопну дверь.
Прощание с Миланом получилось натянутым и коротким. Обиженный, очевидно, на то, что мои проблемы разрешились в том время, как в его все еще не было видно никакого прогресса, он расставался со мной без всякого сожаления. Он с таким видом осматривал все оставленные мной вещи, как будто он мне когда-то их предоставил, и теперь хотел удостовериться достаточно ли бережно я с ними обращался. И уже уходя, еще раз поинтересовался:
– Так ты точно завтра выезжаешь, а то у меня новый съемщик интересуется, когда бы он мог вселиться.
– Милан, но я же тебе заплатил до конца месяца.
– Тебе же все равно квартира будет больше не нужна после отъезда.

* * *
Страх преследовал его днем и ночью, сжимая горло, не давая дышать. Стоило ему закрыть глаза, как все вокруг начинало кружиться, ему вновь и вновь казалось, что он слышит хруст рассыпающегося стекла и скрежет сминаемого металла. Впервые в своей жизни он оказался у столь опасной черты, в ситуации, когда он понял, что жизнь его ничего не стоит.
Первое время из страха, что его могут отравить, он пытался отказываться от процедур. Но, немного успокоившись, оставил эти попытки.
Лежа в отдельной палате, он впервые оказался предоставлен сам себе на такое долгое время. Мысли его вновь и вновь уносились в прошлое.
С самой первой встречи, когда Наставник заверил его, что о его предательстве никто не узнает и в архивах государственной безопасности не останется абсолютно ни каких следов, кстати сказать, он с некоторым содроганием, перелистывал опубликованные списки агентов госбезопасности, но Наставник не лгал, до самого последнего времени он ощущал за своей спиной негласную поддержку мощной организации.
Зачастую невозможные ситуации, в которых он оказывался, разрешались словно сами собой.
Наставник подсказал ему и познакомил с человеком, позднее ставшим лидером создававшейся христианско-демократической партии. Затем его продвигали по постам в правительстве, особо не отягощая просьбами.
Первые признаки падения появились после смерти лидера их партии. Скоропостижная смерть от инфаркта спутала все их построения. Несмотря на это его кандидатура все же прошла на роль лидера партии. Позиции их партии становились слабее день ото дня. Он видел в этом влияние общей экономической ситуации, а внутри партии отношение к себе объяснял происками завистников и конкурентов. Даже не смотря на то, что они вошли в коалицию, создавшую правящий кабинет, и он занял кресло министра юстиции. Результатом всего этого стал последний съезд, где лидером партии был избран человек, которого он не то, что уважал, просто не замечал. А ему не нашлось даже места в первом эшелоне руководства партии. И все эти последовавшие события. С детства впитавший ненависть русским, после событий с Поповым, он готов был и вовсе их демонизировать. Порой он видел в Попове посланца дьявола, присланного чтобы разрушить его судьбу.
Спустя неделю страх немного притупился, отошел куда-то внутрь и стал привычным, почти не ощущаемым.
Наставник появился неожиданно, без предупреждения. Он тихо вошел в палату и, не говоря ни слова, подошел к кровати и присел возле нее. Тяжелым, внимательным взглядом осмотрел больного, как бы стараясь рассмотреть, в каком состоянии у него находится внутренние органы и в первую очередь мозги. Затем тихо начал говорить:
– Не знаю, порадует ли вас моя новость или нет, но не поделиться не могу. Церковь в лице Ватикана вновь получила в свое распоряжение одну из величайших реликвий. Возвращены семь амфор с вином, сделанным Его руками. Только вот реликвия эта будет находиться вне нашего ордена. Но еще больше меня беспокоит вот что. Я хотел бы знать больше о тех бумагах, которые нашли рядом с вами на месте аварии. Видите ли, на них описывается каменная доска, за которой находилась реликвия. Вот я и хотел бы понять, какое отношение вы ко всему этому имеете.
Страх вернулся в такой форме, что по лицу сидящего рядом с ним Наставника он понял, что бледность и нездоровье исказили его лицо. В какой то момент он хотел воспользоваться этим и отложить неприятный разговор на потом, но уже в следующий момент понял, что уйти, таким образом, от объяснений не удастся, и решил разрешить все сейчас же.
– Наставник, я получил информацию, столь противоречивую, ну вы же читали эти бумаги, что она, на мой взгляд, мало имеет общего со здравым смыслом. Поэтому решил вначале убедиться самостоятельно, не идет ли речь о бреде сумасшедшего, а уже потом доложить обо всем. Но так уж случилось, что доложить я уже не успел.
По лицу Наставника, он почувствовал, что слова его достигли цели, и он вышел из опасной зоны полной опалы.
– Хорошо, хорошо, поправляйтесь. Но хочу вам сказать, в серьезных вопросах все же лучше, перед тем как что-либо предпринимать, лучше все-таки посоветоваться. Не забывайте об этом, и все будет хорошо.

* * *
Наше возращение в Пиран совпало с приездом профессора из Лондона. События, произошедшие в Чехии, переполняли не только меня, но и Кьяру. Для нее воспитанной в католической семье находка, явившаяся результатом наших исканий, стало огромным потрясением. В его обратную дорогу и, не переставая, рассказывал в малейших подробностях.
Меня и самого прямо распирало. Одно дело теоретически решить головоломку, подобные чувства испытывают все любители кроссвордов, добравшись до конца, совсем другое, когда ты, решив головоломку, вдруг видишь скрытые многие столетия от глаз людей.
Проснувшись позже обычного, я обнаружил, что все наше семейство пребывает в глубоком сне. Причем глубже всех, похоже, спал Стен. Он похрюкивал во сне, периодически перебирал лапами и ни как не отреагировал на то, что я уже проснулся.
Возмущенный подобным поведением собаки я потрепал его ухо. Он сонно приподнял голову, взглянул на меня, затем, скосив глаза на спящую Кьяру, и беззаботно откинул голову обратно, проваливаясь в глубокий сон.
Я же поднявшись, уже не могу уснуть, и чтобы не мешать сну любимых мной я отправился на кухню варить кофе.
Аромат свежее сваренного кофе разлился по всей кухне, и я предвкушал, как сейчас выпью его в одиночку, а потом буду дразниться, что именно этот кофе, случайно, был просто уникально сварен. Мечты, мечты.
Перед нашим домом притормозила машина. В глубине души, я еще надеялся, что этот визит к кому-нибудь. Хотя наш дом располагался в своеобразном тупике и приехавший просто не мог ехать к кому-нибудь другому.
Оставалась надеяться, что приехавший просто заблудился, и его визит будет заключаться в кратком пояснении, что этой дорогой он ни куда не доедет, а что бы попасть, куда ему надо, необходимо вернуться до развилки и ехать дальше.
Существовала все же вероятность, что визит этот связан с бюрократическими оформлениями каких-либо, пока не оформленных бумаг. Но с утра даже думать об этом не хотелось.
Ничего другого мне в голову не пришло, пока я шел к калитке, услышав звонок. Поэтому, увидев машину с итальянскими номерами, и стоящего перед калиткой, довольно упитанного мужчину в прекрасном костюме и с кожаной папкой в руках, я стал даже строить предположений о цели его визита, а решил просто выслушать, что же он скажет.
– Сеньор Попов? Позвольте представиться – я доктор Джельсамино, заместитель управляющего Банка Ватикана.
– Очень приятно. Может быть, зайдете. Я как раз приготовил кофе.
– Вы знаете, я не откажусь от кофе. Тем более что мне необходимо видеть вас и сеньору Вионелли. Управляющий сказал, что я найду вас обоих по этому адресу, и просил передать его извинения, что он не смог лично приехать.
– Проходите, но я попрошу вас подождать. Видите ли, мы только вернулись из дальней поездки и сеньора Вионелли еще отдыхает. Я вас попрошу подождать.
– Сколько будет угодно.
Войдя в спальню, к своему удивлению, я увидел, что Кьяра уже заканчивает утренний туалет, а Стен, этот ленивый нахал, дремлет, развалившись между ней и дверью. Мой приход он отметил, открыв глаза, и вновь закрыл.
– Кьяра к нам пришел неожиданный гость, который хочет видеть нас обоих. Мои мозги с утра явно работают крайне тяжело. Но я даже придумать не могу, какое дело могло привести к нам заместителя управляющего Банка Ватикана.
– Я готова, так что не ломай голову, а пойдем и посмотрим.
Мы вместе спустились. Оставив их вдвоем в гостиной, я принес кофе и присел рядом.
Некоторое время беседа Кьяры с сеньором Джельсамино шла на итальянском языке. Похоже, что сказанное доктором настолько поразило Кьяру, что только после того как я пришел к столику и просидел несколько минут за чашкой кофе, они перешли на английский понятный всем нам.
– Сережа, – Кьяра начала говорить, мне, но затем повернулась к нашему гостю – вы позволите, я поясню цель вашего визита.
– Си.
– Сеньор Джельсамино говорит, что их банк горд той честью, что мы решили доверить им на хранение столь бесценное сокровище и заверят, что его они будут хранить с большим усердием, чем все деньги и ценности, когда-либо бывшие в их банке.
– Си.
– А еще он говорит, что, приняв такое решение, мы стали их очень уважаемыми клиентами, и он лично привез нам пластиковые карты их банка.
– Си.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45